― Замолчал! — крикнул Юхансен. — Ты увидишь Юлиуса, своего брата.
Он бросился к столу, поднял над головой скованные руки, попытался ударить ими Эвальда. Конвойные ворвались в комнату и потащили его к дверям.
Юлиус снова увидел эту чертову дорогу. И человека этого высокого видел, и улыбающееся лицо, и белый шрам у виска. Тогда, в другой, счастливой жизни, они переплывали озеро, порыв ветра резко повернул парус, и смоленая рея ударила Эвальда по голове. Плача, Юлиус бинтовал голову брата рваной рубашкой, а Эвальд улыбался и успокаивал его.
Вечером у костра они пели пиратскую песню и стреляли из пугачей, вызывая дядю Карла…
Его брат здесь. Он носит синюю форму и серебряные погоны. Он его враг! Самый страшный и беспощадный, потому что служит в НКВД.
Как странно распорядилась жизнь. Почему его брат надел эту форму? Ну а если бы он носил другую? Какая разница, важно, что они дерутся друг с другом. Надо уходить в другой уезд. Но чей-то голос словно спросил: «А что изменится?»
Юлиус уронил голову на руки, он пытался отогнать мысли о брате, но они возвращались к нему помимо его воли, заставляли, тревожно и тягостно сжиматься сердце.
― Командир, — в отсек просунулась голова Соммера, — к вам пришли.
― Да. — Юлиус вскочил.
Соммер посторонился, пропуская мокрую, покрытую тиной и грязью фигуру.
― Юлиус, — услышал он голос Инги.
― Что? — спросил он, внутренне цепенея. — Что случилось?
― Они взяли Юхансена. — Инга упала на кровать.
― Когда?
― Час назад.
― Где?
― У Пыдера.
― Я говорил, командир, — прогудел Соммер, — уголовщина не доводит до добра.
― Ты, — вдруг крикнула Инга, — что ты можешь знать про него, Соммер? Ты роттенфюрер из зондеркомандо. Замолчи…
― Идите, Соммер, и принесите сухую одежду и выпить. Ей надо согреться.
― Есть, лейтенант, — мрачно ответил Соммер.
― Юлиус, — Инга схватила его за руку. — Юлиус, милый, ты же любил меня… Ведь правда… Любил… Я знаю… Спаси его.
― Кого?
― Генриха.
― Юхансена? Ты сошла с ума!
― Нет… Не говори так… У тебя есть люди… Оружие… Он пока в уездном центре!
― Люди! Оружие! — зло выкрикнул Юлиус. — Там милиция, автоматчики, они из нас сделают салат.
― Ты не хочешь… Ты не хочешь из ревности. Хорошо, дай я вымоюсь и лягу с тобой. Хочешь, я вообще останусь с тобой.
Только освободи его. …Сердце замерло и провалилось. И не было вонючей землянки, а в памяти всплыло Пярну, ресторан над морем, и Инга в белом фланелевом костюме. Он снова почувствовал локтем ее плечо, упругую грудь и шепот ее услышал: «Уведи меня скорее отсюда, к себе уведи…»
― Нет, Инга, нет, я не могу.
― Можешь! — Она схватила его за отвороты куртки. — Ты знаешь, кто взял Юхансена?
― Кто? — Сердце его похолодело в предчувствии беды.
― Твой брат, — с ненавистью выдохнула Инга. — Эвальд Пальм. Пойди к нему, он остановился у вдовы Антона Мяги.
― Откуда ты знаешь?
― Знаю.
― Но как я это сделаю…
― У вас есть советская форма.
― Нет, это безумие.
― Ты просто трус и тряпка. Ты забыл, как Юхансен спас тебя в сорок четвертом, когда ты со своим Соммером попали в засаду. Генрих не думал, что это невозможно. Он пришел и спас тебя.
― Нужна машина, — устало сказал Юлиус.
― Есть машина. На хуторе у Борка. Поднимай людей. Слышишь?!
Юлиус вышел в помещение «роты» и по лицам людей понял, что они слышали все.
— Ну? — спросил он.
Люди молчали. Свет лампы делал их лица чужими и замкнутыми.
— Надо идти, командир, — ответил за всех Соммер. — Надо попробовать. Тем более если ими командует ваш брат.
Юлиус постоял несколько минут молча, потом скомандовал:
— В ружье!
Сон этот был страшен и повторялся последовательно и пугающе. Эвальд видел зажженную танками рожь перед окопом, слышал лязг гусениц и грохот пушек, но все это перекрывал звонкий детский плач. Среди зажженной пшеницы, в дыму и пламени стоял его маленький брат в длинной ночной рубашке. Эвальд выпрыгивал из окопа И бежал к нему, но внезапно горящую рожь, солнце, небо, брата закрывал корпус танка с облупленным черным крестом. Он все ближе и ближе. Эвальд чувствовал запах горячего металла и солярки. Он шарил на поясе, а гранаты не было. Танк все ближе, ближе…
И тут проснулся. Свежий ветерок ворвался в распахнутое окно. Это было словно во сне. Эвальд точно помнил, что закрыл окно, прежде чем лечь. И тут он почувствовал присутствие человека. В комнате кто-то был. Эвальд ощущал чужой взгляд. Он сунул руку под подушку. Пистолета не было.
Человек зажег спичку. Эвальд зажмурился. Вспыхнула лампа…
Он вскочил с постели и шагнул к этому человеку.
— Сидеть, — скомандовал хриплый голос, и Эвальд увидел бездонный зрачок пистолетного ствола.
― Спокойнее, брат, не заставляй меня стрелять.
Эвальд сел на кровать, взял папиросу.
― Дай спички.
Юлиус, бросил коробок. Эвальд прикурил, глубоко затянулся.
— Зачем ты пришел?
— А ты не рад мне?
― Нет. Мне сказали, что ты с Сяргом в Швеции. Лучше бы тебе оставаться там.
― Тогда я спрошу тебя: зачем ты здесь, брат? Лучше бы ты жил в своей Москве.
— Я приехал на родину. — Эвальд начал натягивать сапоги.
— А я остался защищать родину.
— Какую родину защищаешь ты здесь, в Эстонии? — Эвальд встал, притопнул ногой, чтобы сапоги сели как нужно.
— Твою и мою.
― Свою родину я защищал от фашизма. — Эвальд взял со стула гимнастерку. — А что защищаешь ты, Юлиус?
― Я тоже защищаю свою.
― Зачем же ты все-таки пришел?
― Я пришел забрать тебя, брат. Давай бросим все это. Красных, немцев, местных розовых. Давай уедем в Швецию, к дяде, ведь нас осталось двое. Ты и я.
― К дяде в Швецию… Мы будем кататься на яхте и играть в теннис? — Эвальд застегнул портупею.
― Да, да! Кому нужна эта война и кровь, когда мы опять будем вместе.
Эвальд смотрел на него и не мог поверить, что. в двух шагах сидит его брат, о встрече с которым он так мечтал все эти годы. Он учился в Москве и вспоминал Юлиуса, дрался с немцами и вновь думал о нем. Думал с тоской, нежностью, горечью, нo никогда с ненавистью.
— Зачем ты пришел ко мне, брат?!
Брат. Он только что видел его во сне. Несчастного, маленького, беззащитного человечка, в грязной от копоти ночной рубашке. Брат твой!
Вот он сидит в кожаной куртке, волосы расчесаны на косой пробор, в опущенной руке «беретта». Зачем ты пришел ко мне, человек, который был моим братом?
― Ты почему молчишь? — спросил Юлиус.
― Я думаю.
― О чем?
― О детстве.
― Я тоже много думаю о нем. Но теперь ведь все позади.
― Мы снова вместе. Завтра утром мы будем в Пярну, потом Сааремаа и Швеция.
― Ты пришел пригласить меня в гости к Сяргу?
― Нет, я пришел напомнить тебе, что мы два последних Пальма на этом свете. Напомнить тебе, брат, о той крови, которая течет в нас.
― Считай что напомнил.
Нет, он только похож на его брата. Разве в них течет одна кровь? …Песок был мокрым от его крови и Васи Тихонова, веселого ленинградца Васи. Немецкие автоматчики перли на окоп, и, собрав последние силы, раненный в грудь Вася Тихонов протянул ему гранату. «Взорви ее, когда подойдут эти гады. Взорви вместе с нами». Кровь пузырилась у него на губах, а глаза были бездонно-черны, как стволы автоматов…
— Так зачем ты пришел?
— Отдай мне Юхансена.
― Ты думаешь, это просто?
― Ты все можешь. У меня машина. На ней приедут люди, одетые в советскую форму. Ты скажешь, что это конвой из уезда или из Таллина. Все равно. Ты выведешь Юхансена, сядешь в машину, а утром мы будем в Пярну.
― Сколько у тебя людей?
― Семь человек.
— Сколько их приедет?
― Пятеро.
― Где Инга Лаур?
— У меня. Ты согласен?
— Пусть приезжают.
― Они будут через час. — Юлиус встал, разрядил пистолет Эвальда, сунул обойму в карман и шагнул к окну.
― Помни, ты станешь братоубийцей. — Он перенес ногу через подоконник и бросил обойму на кровать.
― Помни, — донеслось из-за окна.
Эвальд взял новую обойму, с треском вогнал ее в рукоятку пистолета. Посмотрел на часы. Три. Через час. Он сунул оружие в кобуру, натянул фуражку и вышел.
Ночь была темной и беззвездной, и все-таки он сумел рассмотреть, что до дверей отделения его провожали двое.
― Скажите мне, Вялис. Вы старше, вы больше видели, вы опыт нее меня.
― Что сказать вам, Пальм?
― Он мой брат.
― Да, он ваш брат. Но я был знаком с вашим отцом. Когда-то батрачил у Сярга.
― На меня падет кровь единственного близкого мне человека.