Пятница, 21 мая 1920 года <…> Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Криза не будет целый месяц, а он здесь – мой единственный друг. Впервые за три года соскучился по дому. <…> Понимаю, как мало все это значит, – и в то же время как ужасно много. Все мы плывем по воле волн; цели, которые мы перед собой ставили, давно позабыты. Мы все, в сущности, живем ради каникул и одним этим вполне счастливы. Однако бывают дни, подобно сегодняшнему, когда мы настолько физически и морально истощены, что не задумываться не можем. А ведь «только мысль – дорога в ад прямая» [34] .
Пятница, 28 мая 1920 года <…> Читаю «Нового Макиавелли» [35] – нравится мне куда меньше, чем ожидал. Герберт Уэллс помешан на сексе. Сначала от этой одержимости испытываешь шок, потом она начинает действовать на нервы. Равно как и его хладнокровный самоанализ. Завтра, слава Богу, – в Личпоул.
Четверг, 10 июня 1920 года Завтра наша сборная сыграет в крикет со сборной Тонбриджа [36] . Нелепое благоговение школы похуже перед школой получше – отвратительно! Среди прочего, нам предписано в субботу утром в присутствии тонбриджцев усердно распевать гимны в часовне. Снобизм – вещь здоровая, но всему же есть предел.
Суббота, 12 июня 1920 года Мы все либо пишем, либо рисуем наши жизни. Одни рисуют ее карандашами, вяло и робко, карандаш то и дело ломается, и приходится брать другой или же стирать нарисованное, отчего на бумаге остаются грязные пятна. Другие рисуют тушью – твердой, уверенной рукой; их работа часто никуда не годится, нередко выглядит нелепо, смехотворно, но всегда закончена и целенаправленна. Третьи пишут в цвете, краски – яркие, богатые – кладут их мощными, размашистыми мазками. У одних композиция беспорядочная, случайная, главная тема теряется, растворяется в ненужных и бессмысленных деталях. Картина в целом представляет собой запутанный и бессвязный лабиринт. У других же – немногих избранных – композиция выстроена и продумана до мелочей. В ней нет ничего лишнего. Все самые незаметные изгибы причудливой конструкции составляют единое целое, «работают» на главную тему, в такой картине слабых мест нет.
Вторник, 15 июня – суббота 19 июня 1920 года
Любя себя, человек создал Бога по своему образу и подобию. Он счел себя безупречным существом – и придумал идеального гения, который мог бы его создать. Он обнаружил, что слаб, – и придумал идеального гения, чьей мощи он мог бы вверить себя и сказать: «Господь – на небесах, и с миром, стало быть, все в порядке» [37] .
Вот какая мысль посетила меня на днях. <…>
Хотелось бы написать оду «О бессмертии». Могло бы получиться забавно, но я с искушением справлюсь.Пятница, 25 июня 1920 года Приезд с инспекцией «вселяет оптимизм». Было жарко, утро тянулось бесконечно, скоблили полы, пахло «Брассо» [38] . В заключение лорд Хорн произнес речь – олицетворение всего того, что отличает «старую школу». Приятный старикан, настолько искренний, что трудно воздержаться от дешевого цинизма. Его речь воспринималась пародией Алека. Он говорил о значении дисциплины и боевого духа, о мощи ведущих политиков, которыми может стать лишь тот, кто родился истинным джентльменом и учился в закрытой школе. Сообщил нам, что из нас готовят офицеров, напомнил о наших обязательствах перед государством в связи с нехваткой после войны мужского населения. А также о том, чем чревато нынешнее положение в мире и что в любую минуту нас могут призвать сражаться с турками, или с индийцами, или с шинфейнерами [39] , или с большевиками, или с валлийскими шахтерами. Речь и впрямь получилась отличной и, в общем, верной – и это при том, что все его идеалы умерли вместе с Пальмерстоном и Дизраэли [40] . Невозможно было не восхищаться его словами о том, что от нас потребуется куда больше, чем от его поколения. Ведь они любят рассуждать о том, что в молодости им приходилось делать намного больше, чем нам.
Четверг, 1 июля 1920 года Дождь – никаких спортивных соревнований. Отпра вился в библиотеку с благородным намерением как следует поработать, однако подшивка старых «Панчей» благополучно благородные намерения развеяла.
Суббота, 7 августа 1920 года После обеда мы с Барбарой некоторое время катались на автобусах, потом пили чай в «Чертополохе», после чего вернулись домой. На обратном пути купили билеты в местный мюзик-холл. Шоу абсолютно непотребное. Привычные шутки о безнравственности и проституции; отталкивающего вида комик развлекал нас историей про венерические заболевания. Кое-какие номера, впрочем, были забавными; одна неплохая шутка: «В опочивальне царь Соломон мог наслаждаться с любой из тысячи своих жен, но этот болван предпочел опочить с отцами своими» [41] . Отец очень напуган смехотворной капиталистической войной в Польше [42] . Похоже на то, что мы в нее ввяжемся, и тогда Алека могут призвать.
Пятница, 13 августа 1920 года Утром – к моему портному. Костюм превосходен. Лучшего не сшили бы и за 18 гиней в Сэвил-Роу [43] . После раннего обеда ходили с мамой в театр: из последних рядов партера смотрели «Мошенничество» [44] в театре «Сент-Мартин». Места, впрочем, оказались очень хорошие. Впервые вижу такую жуткую пьесу и такую превосходную игру актеров. За ужином отец обронил остроумное замечание. Пока мы ели, наш щенок тоскливо выл в ванной, и отец сказал: «Он несчастлив и хочет нам об этом дать знать. Ну чем не писатель!»
Вторник, 24 августа 1920 года После обеда мама, Марджори, Барбара и я отправились на фильм по «Крошке Доррит». Очень плохо. В кино Диккенс какой-то неузнаваемо нелепый. Откуда только берутся трясущиеся старики и неисправимые дурни? Да и сценарий тоже совершенно несообразен и безвкусен.
Понедельник, 6 сентября 1920 года <…> Какая, в сущности, пустая вещь, этот дневник! Ведь я почти не записываю в нем что-то стоящее. Все по-настоящему важное лучше, думаю, хранить в памяти; дневник же в основном состоит из «Магазины – утром, кинематограф – днем». Надо постараться сделать его более… [45] Но это небезопасно.
Вторник, 19 октября —
понедельник, 25 октября 1920 года
Дел никаких. Во вторник вечером собиралось наше Общество чтения современных пьес. Читали «Кандиду» [46] , время провели превосходно. Решил на каникулах начать писать свой первый роман. Общий план уже намечен: один брат изучает противоречивый характер другого. Мне и в голову не могло прийти, каких роман потребует трудов. Подсчитал, сколько времени уйдет на каждую главу.Вторник, 26 октября —
понедельник, 1 ноября 1920 года
На дневник времени не остается. Все силы трачу на роман – продвигается, в общем, неплохо.Пятница, 3 декабря – вторник, 21 декабря 1920 года
В понедельник 6 декабря отец написал мне, что мама попала в больницу и ей сделали операцию.
Домой приехал в прошлую пятницу. Наконец-то семья начинает проявлять интерес к моему роману. Алек относится к нему не без ревности, мама боится, что прославлюсь я слишком рано. Отцу нравится. Я же тем временем корплю над ним целыми днями, пытаюсь придать ему хоть какую-то форму. Пока же, по-моему, роман – не более чем набор довольно забавных разговоров. И все же мне кажется, он не плох, не сомневаюсь, что удастся его напечатать. Но сил, черт возьми, уходит масса. <…>Понедельник, 24 января 1921 года Избавиться от привычки вести дневник ничего не стоит [47] . В прошлом семестре, когда я сел за роман и дневником занимался мало, охота его вести пропала, на прошедших же каникулах решил его и вовсе забросить. Незаконченная тетрадь осталась лежать дома в бюро – записи вялые, необязательные. Но теперь, вновь окунувшись в затхлую атмосферу Лансинга со всеми его взлетами и падениями, стоит, пожалуй, вернуться к дневнику опять.
Пятница, 28 января 1921 года История, линейка, тренировка, строевая подготовка, чай, история.
Вторник, 1 февраля 1921 года Вечером состоялась встреча Шекспировского общества. Присутствовали в основном аристократы; не считая меня, незнатного происхождения было всего двое. Читали по ролям «Лира» – и очень недурно. Миссис Б. блеснула великолепной формой. Действие всех трагедий после реплик вроде «Не дайте мне сойти с ума, о боги» [48] развивается безысходней некуда. После чтения пили чай с пирожными.
Суббота, 5 февраля 1921 года Футбольный матч в целом прошел «очень славно» [49] . Перед игрой мы все ужасно волновались, болтались по колледжу небольшими трясущимися группками и, чтобы не унывать, рассказывали друг другу похабные анекдоты. Игра с первых же минут пошла очень быстро. Меня, как бывает, когда снится, что со всех ног бежишь за поездом, вдруг охватила какая-то вялость. Должно быть, перетренировался. Играл плохо, то и дело упускал мяч. Проиграли 1–2. Хейл, Стретфилд и Бутби играли хорошо. После матча съели с Мэллоувеном по огромному бутерброду, напились чаю и весь вечер без дела провалялись на кровати.