Шалимов Александр Эстафета поколений
АЛЕКСАНДР ШАЛИМОВ
ЭСТАФЕТА ПОКОЛЕНИЙ
Рассказ
В 1967 г. в США впервые заморожено тело человека, умершего от рака легких. С тех пор заморожено уже 15 человек. В состоянии криоконсервирования они будут находиться до того времени, когда дальнейший прогресс медицины позволит оживить и вылечить их.
Процесс замораживания осуществляется следующим образом: из тела умершего при температуре десять градусов по Цельсию выпускается вся кровь и в кровеносные сосуды вводится особая консервирующая субстанция. Затем тело, обернутое алюминиевой фольгой, замораживается до температуры минус семьдесят девять градусов по Цельсию и помещается в особую капсулу, наполненную жидким азотом. Господствующая в капсуле температура - минус сто девяносто шесть градусов - обеспечивает идеальное консервирование тела.
По словам секретаря Нью-йоркского криогенного общества, шансы оживлунпя "замороженных хрононавтов" пока минимальные. Главная причина в том, что метод еще заключает в себе серьезные дефекты, а тола заморожены в плохом состоянии, после смерти от тяжелых заболеваний. Стоимость криоконсервирования довольно велика и превышает десять тысяч долларов.
(Из газет. Сентябрь 1972 г.)
- К вам специальный корреспондент Публичной информации, профессор.
- Сколько у нас осталось времени, Вил?
- До начала операции - двенадцать минут.
- Соедините его со мной. Но предупредите, что могу уделить только четыре минуты.
- Соединяю, профессор.
Несколько слов по видеофону, чуть слышный щелчок - и большой экран над столом профессора засветился. На экране ослепительная мебель приемной, расположенной в наземном корпусе Академии холода. Синева неба в строгих прямоугольниках окон. У окна в низком белом кресле крупная пышноволосая блондинка с вздернутым носом и очень яркими губами. На ней поверх темного с белой отделкой костюма эластичный прозрачный комбинезон, оставляющий открытыми лишь шею и голову.
"Ну и чудо, - думает Вил. - Впрочем, если бы разрешили спуститься сюда, ей пришлось бы напялить еще маску и капюшон на свою гриву..."
Он быстро меняет план изображения. Блондинка надвигается, и вот она уже занимает весь экран. Кажется, она немного волнуется? Слишком блестят глаза... Она чуть покусывает яркие губы.
"Первое интервью! - мелькает в голове Вила. - Для такого случая могли бы прислать кого-нибудь поопытнее. Беседа с профессором Норбертом, конечно, пойдет первой программой на всю планету".
- Здравствуйте, профессор, - звучит с экрана. - Меня зовут Элина... От имени сотен миллионов ваших друзей во всем мире позвольте задать вам несколько вопросов.
"Голос приятный, - констатирует Вил, - да и глаза... Нет, она в общем ничего, эта блондиночка, несмотря на ее рост, гриву и дурацкий комбинезон. Жаль, что профессор согласился только на четыре минуты".
Вил старается как можно лучше сфокусировать Элину на экране. Вот так... Теперь это не кажется изображением. Это она сама по ту сторону стола в раме экрана.
- Итак, слушаю вас, Элина, - говорит профессор.
- Вы надеетесь на успех сегодняшней операции?
- Конечно, иначе я не взялся бы за нее.
- Кто он?
- Его звали Джим Бокстер. Умер в конце семидесятых годов прошлого столетия.
- Отчего он умер?
- Диагноз уточним позднее. По сопроводительным документам - рак печени. Но опыт показывает, что их заключениям не всегда можно верить. Врачи в ту эпоху довольно часто ошибались.
- Поэтому и сплавляли своих покойников нам?
- Я позволю себе воспользоваться вашим термином, Элина. "Сплавляли", если у их пациентов, перед тем как они становились покойниками, было много денег. Путешествие в будущее всегда стоило дорого.
- Так это не был научный эксперимент наших предков?
- В какой-то мере его можно рассматривать таким образом. Поэтому мы и продолжаем его. К сожалению, все, кого до сих пор удалось оживить, оказались интеллектуально... неполноценными...
- А это не может быть следствием длительного криоконсервирования, профессор?
- Не думаю. Скорее - следствие того, что все они - выходцы из чуждой нам среды, давно отошедшей в историю... Это так называемые дельцы, промышленные и финансовые деятели, коммерсанты - люди обычно недалекие, очень ограниченные, круг интересов которых нам сейчас зачастую непонятен, как и их язык, в ряде случаев упрощенный до профессионального жаргона. А кроме того, многие подверглись консервированию в таком возрасте, когда у них уже начались необратимые мозговые изменения.
- Неужели среди них нет ни ученых, ни писателей, ни философов?
- Среди тех, кого оживили, ни одного.
- А среди тех, кто еще находится в ваших подземных хранилищах?
- Трудно сказать. Во-первых, нельзя полностью верить документации. Это как с диагнозами: в сопроводительных документах могли написать все что угодно. Аннотации, вероятно, составлялись со слов покойника, или, во всяком случае, с учетом его пожеланий. А едва ли кто-нибудь хотел отправиться в будущее с плохой характеристикой. Вот и получается как с надгробными эпитафиями на старых кладбищах: чем больше написано, тем меньше можно верить. А когда одно имя или только две даты - наверняка кто-то стоящий, но тут нам часто не хватает информации.
- Простите за несколько, может быть, нескромный вопрос; их у вас еще много, профессор?
- На наш век хватит. Криоконсервирование по разным причинам было прекращено в конце прошлого столетия. К тому времени в разных хранилищах их скопилось несколько тысяч. Когда создавали нашу академию, все это собрали в одно место, но при транспортировке кое-что было испорчено, часть уже не годилась для оживления, часть вообще не удалось оживить. Точные сведения вы можете получить в наших архивах, но в целом мы не освоили еще и третьей части имеющегося у нас материала.
- Осталось полминуты, профессор, - шепчет Вил.
- Еще только два вопроса, - говорит с экрана Элина, и Вил чувствует на себе ее быстрый, чуть насмешливый взгляд.
Профессор наклоняет голову в знак согласия.
- Первый: чем мотивируется срок окончания криоконсервирования?
- Это по-разному. Пожелание покойника: некоторые сами устанавливали возможный срок оживления. Успехи медицины: оживить тогда, когда будет разработан надежный способ лечения той болезни, от которой человек умирал. Поэтому очень многих мы пока не имеем права оживлять: не найдены еще радикальные методы лечения их заболеваний. Имеются и другие мотивы...
- И последний вопрос: сколько они в среднем живут, после того как вы их разморозите.
- Пока, к сожалению, немного. От нескольких часов до нескольких недель. Сейчас, например, никого из ранее оживленных уже не осталось. Но мы надеемся, что со временем удастся удлинить сроки их второй жизни и даже попытаемся включить некоторых... в орбиту нашей действительности.
- И вы уверены, профессор, что это необходимо?
- Как эксперимент...
"Она определенно не глупа, - думает Вил. - Конечно, мы все, не исключая и самого профессора, занимаемся тут страшной чепухой. Размораживаем кретинов, которых нам подбросили предки. Ну те еще куда ни шло... Они в свое время и не такие штучки вытворяли. Но мы-то, почему мы тратим на это время и силы? Специальную Академию создали. И зачем только я согласился стажироваться здесь!.. Заинтересовала проблема бессмертия? Ну вот теперь наслаждайся ею... в одном из вариантов двадцатого века".
Интервью окончено. Перед тем как выключить экран, Вил посылает Элине воздушный поцелуй. Кажется, она приняла его. Во всяком случае, пока экран угасал, она не опустила глаз.
- Пора, - говорит профессор.
- Приготовиться, - бросает Вил в сторону экрана операционной.
Стена кабинета отодвигается, открывая белый ярко освещенный коридор.
Сопровождаемый Вилом, профессор неторопливо шагает по коридору мимо вереницы белых дверей, туда, где в ярчайшем свете невидимых ламп ждет оживления ледяная мумия некоего Джима Бокстера, распростившегося с жизнью более ста лет тому назад.
Через несколько часов все было кончено. На столе операционной под прозрачным герметическим колпаком лежал обнаженный человек небольшого роста, худощавый, смуглый, с рыжеватой растительностью на груди и ногах. На вид ему было лет сорок - сорок пять. Лицо какое-то плоское, бледное, почти безбровое, с выдающимися скулами и приплюснутым носом, большие оттопыренные уши, гладко обритая голова, как у всех, кто подвергался криоконсервированию. Глаза его были закрыты, но он дышал глубоко, мерно, и в такт дыханию поднималась и опускалась худая, заросшая волосами грудь.
Все, кто участвовал в операции, собрались вокруг стола, прикрытого прозрачным колпаком. Молча смотрели на возвращенного к жизни.
- Дыхание и пульс нормальные, - наконец негромко произнес кто-то.
Напряженная тишина разрядилась. Заговорили все сразу, перебивая друг друга: