— Кто-нибудь уже наболтал, наверно, — ответил нотариус.
В лице его не было ни любопытства, ни радости встречи с гостем, ни неудовольствия. Голова его была опущена так низко, что он даже не заметил девушки, которая при виде его отошла в сторону. Он был еще относительно молод, со следами былого изящества, почти стершимися от распутной жизни. Волосы у него были седые, и все лицо как-то огрубело и распухло.
— Я не знаю, что мне делать, — жалобно сказала девушка.
— Тут есть еще кто-нибудь, кроме вас? — спросил ее спутник нотариуса.
— Нет, я один веду дела. Не нуждаюсь ни в чьей помощи. Дэнхам в Вашингтоне, на родине. Чем могу служить?
Он попытался быть гостеприимным и шагнул через порог, но, споткнувшись, качнулся вперед и скатился бы с лестницы, если бы Гленистэр не подхватил его и не отнес назад в контору; там он бросил его на кровать в задней комнате.
— Ну, а что вы скажете, мисс Честер? — спросил он, вернувшись.
— Это ужасно, — содрогаясь, сказала она. — А мне обязательно надо поговорить с ним сегодня же.
Она нетерпеливо топнула ногой. Я должна с ним поговорить наедине.
— Нет, не должны, — ответил Гленистэр так же решительно. — Во-первых, он все равно ничего не поймет, а во-вторых, я знаю Струве. Он слишком пьян для деловых разговоров и недостаточно пьян для того, чтобы… ну, спокойно смотреть на вас.
— Но я должна говорить с ним. Это страшно важно, — воскликнула девушка. — Какое животное!
Гленистэр заметил, что она не ломала рук от отчаяния и даже не собиралась плакать, хотя видно было, что разочарование и беспокойство терзали ее.
— Что ж, придется ждать. Но я не знаю, куда мне пойти, в гостиницу какую-нибудь, что ли.
— Здесь нет гостиниц. Две строятся, но сегодня вы не получите в Номе комнаты ни за какие деньги. Нет ли у вас тут знакомых женщин? Тогда предоставьте мне найти вам помещение. У меня есть друг, жена которого приютит вас.
Она возмутилась. Когда же, наконец, она сможет обойтись без его великодушной помощи? Она подумала о возвращении на пароход, но отказалась от этой мысли. Она хотела заговорить, но он уже успел сбежать с лестницы и не слышал ее; ей пришлось поневоле пойти вслед за ним.
Выйдя на улицу, они медленно пошли по тротуару, разглядывая толпу. Несмотря на общее напряжение, все лица выражали веселье, надежду и подъем духа. Энтузиазм этой юношески настроенной толпы согревал сердце. Девушке захотелось разделить радость этих людей, быть неотъемлемой частью этой толпы. Вдруг из общего говора вырвалось несколько слов, звучавших диссонансом, всего несколько слов, коротких и негромких, но насыщенных грубой, не знающей пределов страстностью.
Элен посмотрела кругом и увидела, что улыбка сбежала с лиц и что все глаза направлены с еще невиданным ею дотоле интересом на нечто, происходившее на улице. В этот же миг Гленистэр сказал:
— Уйдемте отсюда.
Он, как опытный старожил, понял, что назревает побоище, и сделал попытку увести девушку, но она нетерпеливо стряхнула его руку и, поглощенная интересом, стала наблюдать сцену, разыгравшуюся перед ними. Хотя ход событий был непонятен ей, она все же смутно ощущала приближение какого-то кризиса, никоим образом, однако, не ожидая столь быстрого и рокового его разрешения.
Глаза ее остановились на фигурах двух мужчин, от которых остальные люди отделились, как масло отделяется от воды. Один из них был худ и хорошо одет, другой тучен, в поношенном непромокаемом пальто и с мрачном лицом. Говорил тот, что был поменьше ростом. Сначала Элен приняла его налитые кровью глаза и неверную походку за следствие пьянства; она вскоре поняла, что он трясется от ярости.
— Отдайте, говорю я вам.