– Он и теперь нездоров. Но хворь его усугубилась.
– И что я могу для него сделать? Если тебе нужен хороший лекарь, я сей же час…
Евдокия нетерпеливо качнула головой:
– Нет, Видбор. Лекари ему не помогут. Сегодня утром я возила мальчика к повитухе-вещунье Голице.
– Что? Ты ходила к Голице? Но ты ведь сама говорила, что вещуньи и ведуны противны твоему богу.
– Я вынуждена была это сделать, – с горечью пояснила Евдокия. – Я поступилась своими убеждениями ради мальчика, Видбор. Теперь я хочу, чтобы ты поступился своими.
Видбор посмотрел на проповедницу удивленно.
– О каких убеждениях ты говоришь, Евдокия? Клянусь, я сделаю все, что ты скажешь.
Евдокия прищурила зеленовато-карие глаза и сказала:
– Ловлю тебя на слове, Видбор. Помнишь, ты рассказывал мне, что ходил в Гиблое место?
По обветренному лицу воеводы Видбора пробежала тень.
– Да, – подтвердил он, сдвигая брови. – Я ходил туда. Но это было один раз. А почему ты спрашиваешь? – повторил он.
– Раз ты был там один раз, значит, сможешь пойти туда и во второй. Верно?
Видбор усмехнулся и качнул головой.
– Не думаю. В прошлый раз я едва унес оттуда ноги. А почему ты спрашиваешь? – повторил он.
– Вещунья Голица сказала, что мальчик умрет, если я не отведу его в Гиблое место. Я переговорила со всеми ходоками, которых знаю или о которых слышала, но ни один из них не взялся проводить меня в Гиблое место. И тут я вспоминал о тебе, Видбор. – Евдокия положила длинные, тонкие пальцы на могучее предплечье воеводы и заглянула ему в глаза. – Проводи меня и мальчика в Гиблое место.
Видбор взглянул на пальцы матушки и нахмурился.
– Евдокия… – проговорил он, тяжело, будто с трудом, ворочая языком. – …Ты не понимаешь, о чем просишь. Я еще не настолько очерствел сердцем, чтобы губить тебя.
– Видбор, мальчик умрет, если мы не сделаем этого!
– Ты ошибаешься. Гиблое место не несет людям избавления, оно несет только смерть.
Евдокия прищурилась.
– А как же пробуди-трава, которую Первоход принес княжне Наталье и которая исцелила ее от смертельной немощи?
– Это все вранье.
– А что, если нет? Я пойду в Гиблое место, Видбор. С тобой или без тебя. Так каков будет твой ответ?
– Мой ответ будет «нет!», – отчеканил Видбор. – И лучше тебе совсем об этом забыть.
Проповедница долго молчала, кусая губы. Наконец, заговорила:
– Хорошо… Тогда я снова поищу среди ходоков. Кто-нибудь из них согласится мне помочь.
– Нынче мало ходоков, – возразил Видбор угрюмым голосом. – Те из них, которые решаются пойти в Гиблое место, берут за это огромные деньги серебром и золотом. У тебя нет таких денег.
– Я могу продать усадьбу отца! – порывисто заявила Евдокия.
– Это не поможет, – сказал Видбор. – Болото подступило к твоей усадьбе вплотную, и нынче она ничего не стоит.
Щеки Евдокии вспыхнули.
– Что ж, тогда я пойду одна! – выдохнула она дрожащим от негодования голосом.
– Не зная дороги, ты заблудишься в лесу, – вновь возразил Видбор. – Погубишь и себя, и мальчика.
Кровь отлила от щек матушки Евдокии, зеленовато-карие глаза блеснули недобрым светом, и она выпалила:
– Уходи, Видбор. Не хочу тебя больше видеть!
– Что? – не поверил воевода своим ушам.
– Уходи! – гневно повторила Евдокия. – Убирайся! И больше не показывайся мне на глаза!
Видбор открыл рот, затем снова закрыл его, с усилием сглотнул слюну и тяжело выговорил:
– Вот, значит, как. Ты выгоняешь меня из-за того, что я отказался тебя погубить. Что ж… – Он нахлобучил на голову шапку и повернулся к коню.
– Убирайся! – выкрикнула ему вслед матушка Евдокия, тряхнув маленькими кулаками. – И забудь дорогу к моему дому!
Видбор молча сел на коня. На проповедницу он больше не смотрел. Да и Евдокия не стала ждать, пока он уедет со двора, не махнула, как обычно, рукой, не проводила добрым взглядом, но резко повернулась и быстро зашагала к избе.
– Глупая девчонка, – с досадой произнес Видбор, глядя на удаляющуюся стройную фигурку, закутанную в черное платье. – Даром что проповедница… В голове сущий ветер.
Он досадливо крякнул, повернул коня и направил его к большаку.
4
С наступлением сумерек жизнь в Порочном граде ожила. По узким улочкам, отделяющим кружала от срамных домов, сновали купцы и пьяные бродяги. Время от времени в игровых домах, где шла бойкая и шумная игра в кости и в карточки, открывались двери, и охранники вышвыривали очередного проигравшегося в пух и прах игрока.
Высокий рыжеволосый человек спрыгнул с телеги и швырнул возчику медную монетку.
– Выпей за мое здоровье, приятель!
– Отчего ж не выпить – выпью, – пообещал возчик, вновь взялся за поводья и тронул телегу с места.
Рыжеволосый огляделся и негромко изрек:
– Все-таки в дерьме что-то есть, ведь миллионы мух не могут ошибаться.
Он поправил на поясе чехол с торчащей из него черной ручкой выжигателя и зашагал к самому большому кружалу. Походка его была легка и бесшумна, словно у хищного зверя. Да и во внешности его было что-то звериное. Рыжая щетина так густо покрывала щеки, что напоминала стриженую шерсть. Лицо, узкое и худое, было вытянуто вперед, и нос с выпяченной верхней губой слегка напоминали звериную морду.
Войдя в кружало и услышав завывание рожков, гул голосов и грохот сдвигаемых кружек, рыжеволосый улыбнулся, словно попал в родную стихию.
– Эй, братец! – окликнул он целовальника.
Тот подошел, окинул рыжего безразличным взглядом и спросил:
– Чего подать?
– А чего есть?
– Олус, березовица, брага, квас, сбитень, водка…
– Водку, – оборвал перечень целовальника рыжий. – Дай мне стопку водки.
Целовальник небрежно поставил на деревянную стойку оловянный стаканчик и плеснул в него водки из оловянного кувшинчика. Рыжий взял стаканчик, выдохнул через плечо, затем резко выпил и хлопнул стаканчиком об стойку.
– Уф-ф… – сипло проговорил он. – Дрянь, конечно, но бодрит. А теперь скажи мне, братец, где тут у вас начальство?
– Чего? – не понял целовальник.
– Ну, где тут у вас самый главный?
– Ты про Крысуна Скоробогата?
– Если он главный, то про него.
Целовальник приосанился и произнес голосом торжественным, почти благоговейным:
– Господин наш Крысун располагается наверху, в своих покоях.
– Ну да, – кивнул рыжий незнакомец и криво усмехнулся. – Где ж ему еще и быть, как не наверху. Начальство всегда забирается на самую верхотуру. – Рыжеволосый подмигнул целовальнику, швырнул на стойку монету и зашагал к лестнице.
Целовальник повернулся в сторону начальника Избора, беседующего о чем-то у двери с группой охоронцев, и тихонько свистнул. Когда начальник Избор подошел к стойке, целовальник указал ему на рыжего и сказал:
– Вон тот спрашивал про Крысуна.
Избор взглянул на удаляющуюся спину незнакомца.
– Ждан! Липа! – окликнул он своих людей, резко повернулся и зашагал за незнакомцем.
Два охоронца быстро последовали за ним.
Рыжий ступил ногой на ступеньку, намереваясь подняться наверх, но охоронцы догнали его и преградили ему путь. Избор, подошедший сзади, положил руку на плечо незнакомцу и холодно поинтересовался:
– Далеко навострился, парень?
Рыжий глянул на него, перевел взгляд на охоронцев, снова оглянулся на Избора и сухо вопросил:
– Может, уберешь лапу с моего плеча, здоровяк?
– А то что?
Рыжий пару мгновений пристально смотрел в глаза Избору, затем с явным усилием улыбнулся и сказал:
– Я не хочу ни с кем ссориться, здоровяк. Просто проводи меня к Крысуну Скоробогату.
– Зачем он тебе?
– Хочу предложить ему выгодное дельце.
– Что это за дельце?
– Извини, здоровяк, но тебя это не касается, – ответил рыжий незнакомец и посмотрел на Избора спокойным, небоязливым взглядом.
Избор оценил этот взгляд.
– Стой здесь, – сказал он, обошел рыжего незнакомца и зашагал наверх.
Незнакомец посмотрел ему вслед, затем подмигнул охоронцам и с усмешкой заявил:
– Здоровый у вас начальник, ребята. А взгляд – прямо насквозь прожигает. Я чуть не обделался от страха.
Охоронцы ничего на это не сказали.
Вскоре начальник вернулся.
– Ступай за мной, – коротко приказал он, повернулся и снова пошел наверх.
Рыжеволосый зашагал за ним. У двери, ведущей в покои Крысуна, начальник вновь остановил его и дал знак охоронцам. Один из них приставил к груди незнакомца острие меча, а другой быстро и умело обыскал его.
Пока происходил обыск, рыжеволосый стоял молча и ухмылялся – не дерзко и бесстрашно, а скорей насмешливо, словно все происходящее жутко его забавляло. Лишь раз он позволил себе заговорить – когда один из охоронцев попытался забрать у него висевшие на поясе ножны с какой-то черной деревяшкой.
– Э, нет, – сказал он и положил руку на деревяшку. – С этим я не расстанусь. Это мой личный оберег.
Охоронец взглянул на своего начальника – тот небрежно кивнул: можно.