Разговор с врачом меня немного успокоил, но ясности не внес. Витенька где-то носится, бабка изображает умирающую… С чего бы вдруг?
Витька вернулся лишь к вечеру, а бабка так и не встала с постели. За весь день выпила три чашки чая с печеньем, хотя вообще-то поесть любила.
Ночью мы сторожили Витю и гадали, что затеяла старушка. Шофер спал себе спокойно, а бабка подняла меня среди ночи и попросила почитать ей «Житие святой Татьяны». Особой богобоязненности я в ней ранее не замечала и о наличии «Жития Святых» в доме даже не догадывалась. Жизнь святой Татьяны показалась мне чрезвычайно поучительной, но в три часа ночи я предпочла бы спать, о чем и сообщила Теодоровне.
— Грехов много, вот и не спится, — повздыхала она. — А ты иди, ложись, чего уж там…
Наутро все повторилось. Бабка потребовала чаю и заявила, что вставать ей ни к чему, скоро вынесут из дома вперед ногами. Данное заявление явилось последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.
— Врач сказал, еще лет двадцать вам с вашим здоровьем беспокоиться не о чем, — произнесла я сурово.
— Дурак он, Господи прости. Чего они понимают, врачи-то?
— Хорошо. Давайте я позвоню Ивану Христофоровичу. Не вылечит вас, так хоть проститься успеете.
— Стервь, — беззлобно заметила старушка и отвернулась.
Я опустилась в кресло рядом с кроватью и решительно произнесла:
— Я поняла, вы при смерти. А теперь говорите, что вам надо. Не зря же вы все это затеяли.
— Испарись, — фыркнула старушка.
— Еще чего. Говорите немедленно. Или я отправлю вас на принудительное лечение.
Бабка взяла лорнет с тумбочки и на меня уставилась. Я терпеливо ждала, выдав свою лучшую улыбку. Бабка убрала лорнет и заявила:
— Сыщи мне внука. Боюсь и вправду помереть, так его и не увидев.
Такого я точно не ожидала и слегка растерялась.
— У вас есть внук? — вопрос, лишенный смысла, раз о внуке я уже знала от Витьки.
— Знамо дело, есть. Вот только где он, не знаю.
— И я должна его найти?
— Ага, — кивнула она.
— Почему бы этим Витьке не заняться? — предложила я, находя данную идею вполне разумной.
— Куда ему… Сердце у Вити — чистое золото, но мозгами его Господь обидел. И то сказать, редко кому все сразу дается… А у тебя ум изворотливый, хоть и ленивый, ты найдешь.
— Спасибо за блестящую характеристику, — скривилась я. — А где искать-то?
— Кабы знать, — развела старушенция руками.
— Это типа, поди туда, не знаю куда?
— Типа, да, — кивнула она.
— Задание — зашибись. Может, вам следует в полицию обратиться?
— Ни-ни, — погрозила пальцем Теодоровна. — Полиции мне только не хватало. Чует мое сердце, вляпался внучок в какое-то дерьмо. Не сделать бы хуже.
— Интересно, — нахмурилась я. — Ну, если так, начнем с чего-нибудь самого простого. Фотография внука у вас есть?
— Нет. Разорвала все, как с ним поругалась. Теперь жалею.
— А звать его как?
— Андрей Ильич Костюков. Тридцать лет. Дурак дураком. Но родная кровиночка. Фамилия у него от матери. Сынок мой покойный так на ней и не женился. И правильно. Не баба, а сущее недоразумение. Ни рожи ни кожи, а принцессу из себя гнула. Мальчишку вконец избаловала. Я его отобрать хотела, да какое там. Пока Илья, сынок мой, жив был, строжил его, а уж как Ильи не стало, просто беда… Потом и дуреха померла, а наш Андрюшка совсем от рук отбился. Связался с дурной компанией…
— Когда вы видели его в последний раз? — деловито спросила я.
— Лет пять назад, может, больше.
— Ничего себе…
— Зла я на него была очень, — вздохнула Теодоровна. — Но перед смертью помириться хочу. Грех внука-то не простить. Может, придет, поплачет на моей могилке. Кто, если не он?
Тут она всплакнула, вытерла глаза кружевным платочком, а я нахмурилась:
— Не увлекайтесь. Он в нашем городе живет?
— Квартира у него на Михайловской, тут неподалеку. Дом три, квартира двадцать пять. Только он давно там не появляется, за квартиру мне приходится платить.
— То есть, где он живет сейчас, неизвестно? Еще какие-нибудь ценные сведения? — Бабка развела руками. — Негусто, — констатировала я. — Задание я уяснила, но чувствую, что дело завалю. Вам нужен профессиональный сыщик.
— А кто детективы выдумывает? Да так ловко… Чешешь, как по писаному…
— Вам не приходило в голову, Милана Теодоровна, что это разные вещи?
— А ты попробуй, вдруг получится.
Я поскребла затылок, не зная, как отнестись к словам старухи. Полный бред… с другой стороны, отчего не попытаться, вдруг повезет.
— Вы кого-нибудь из его друзей знаете?
— С ума сошла? У него друзья все как есть каторжники, а у меня в доме добра на миллионы… Не ровен час, ограбят. Не знаю и знать не хочу.
— Хорошо, — кивнула я, не желая спорить. — Схожу на квартиру, соседей поспрашиваю… может, его видел кто…
— Сходи, милая, сходи. Я тебе ключ дам. Хотя он тебе вряд ли понадобится. Ты в квартире записочку Андрюшке оставь… на всякий случай.
— Кстати, а мобильный у него есть?
— Был. Но номер давно отключен. Поезжай-ка прямо сейчас, чего ждать? Шкатулку мне подай, вон ту, с сердечком, — я подала шкатулку, бабка достала из нее ключ и протянула мне. — Пиши записку, — откидываясь на подушку, сказала она. Взяв блокнот и авторучку, я приготовилась записывать, бабка пожевала тонкими губами и принялась диктовать: — «Дорогой мой внучок Андрюшенька. Прости ради Христа свою глупую бабку…»
— Может, не стоит так драматично? — попыталась я ее урезонить.
— Пиши, — махнула она рукой и продолжила: — «Чувствую свою близкую кончину, и нет у меня большего желания и большей радости, чем прижать тебя к сердцу, кровиночка моя ненаглядная. Не держи на меня зла и приходи проститься, хочу, чтобы в последние мои часы ты был рядом и принял из рук моих все нажитое непосильным трудом, не чужим же людям оставлять…»
— Это тоже писать?
— Пиши, пиши. «Терпеть меня тебе недолго придется. Жду тебя, ангел мой. Твоя несчастная старая бабка Милана Теодоровна». Написала? Вот и славно. Теперь ступай. А я отдохну. Что-то сердце опять прихватило.
— Вы не за ту грудь держитесь, — съязвила я.
— У меня слева болит, а справа отдает, — нашлась старушенция, а я с ключом и запиской покинула комнату.
— Витька опять куда-то смылся, — сообщила Любка, как только я появилась в гостиной.
— Я тоже сматываюсь, — порадовала я.
— Насовсем? — ахнула Любка.
— Нет. На пару часов. Теодоровна велела внуку записку передать. Помирать собралась, хочет с ним помириться, — в доказательство я сунула ей под нос записку. Шевеля губами, точно первоклассник, Любка ее прочитала и вернула мне.
— С тобой пойду, — заявила она.
— А бабку с кем оставишь, с попугаем?
— Почему бы ей не побыть с Петровичем? Он все-таки собака.
— Тебе совсем крышу снесло? — попеняла я.
— Ладно. Возвращайся побыстрее… — И вдруг заголосила: — Уволюсь завтра же, ей-богу уволюсь!
Я прошмыгнула в прихожую, обула кроссовки и вскоре оказалась на улице. День выдался прохладный, но солнечный. До Михайловской рукой подать, и я отправилась пешком, игнорируя общественный транспорт. Задание трудным не представлялось, правда, особой пользы я от него не ждала. Бабка мудрит по обыкновению. Наверняка знает, где внука искать, то есть уверена, что в квартире он появляется, иначе какой прок в этой записке? Выходит, спектакль «с умиранием» предназначался вовсе не мне, это она так к встрече с внуком готовится. В ловкости старушенции не откажешь, в записке все черным по белому: придешь и помиримся — деньги твои, а заупрямишься — на бабло не рассчитывай. Надеюсь, он сделает правильный выбор и Теодоровна с кончиной повременит.
Размышляя подобным образом, я довольно быстро дошла до Михайловской и вскоре увидела нужный дом, пятиэтажку-сталинку с аркой посередине. Дом выглядел солидно, двор тоже порадовал: парковка, клумбы и детская площадка. Возле ближайшего подъезда я заметила дворника, мужичок лет шестидесяти лениво помахивал метлой.
— Не подскажете, в каком подъезде двадцать пятая квартира? — громко спросила я, подходя ближе.
— У тебя что, глаза на затылке? — поинтересовался он. — Вон таблички висят.
Таблички с номерами квартир в самом деле висели над дверями подъездов, и я их, конечно, видела. А спросила для того, чтобы завести непринужденный разговор о хозяине двадцать пятой квартиры. Дворник отвернулся, и мне пришлось продолжить, адресуясь к его спине:
— А вы жильцов хорошо знаете?
— Мое дело двор мести, а жильцы мне без надобности. Ходят тут, мусорят… чтоб им пропасть.
«И тебе тоже», — мысленно пожелала я и тут обратила внимание еще на одного мужчину. Он сидел на скамейке возле детской площадки и возился с айфоном, как все мужики, которым нечего делать. Наш диалог привлек его внимание, он поднял голову, посмотрел без особого интереса, а я на всякий случай приосанилась, потому что мужчина был из тех, кого принято считать «интересным». Взгляды наши на мгновение встретились, но почти в ту же секунду он вновь вернулся к айфону, решив, что тот куда больше заслуживает его внимания, нежели я. Приятно. Может, бабка права, и я себя переоцениваю?