Egyx
Несколько слов г-ну Осоргину
В своей статье «Закат футуризма» г. Осоргин сообщает, что Россия это такая страна, «где всякому новому разумному или вздорному слову широко открыты двери». Добавим: поэтому в России «Ведомости» называются русскими, поэтому им двери широко открыты для слов г. Осоргина, поэтому г. Осоргин излагает свои мысли словами, а не спичечными коробками или булыжником из мостовой, т. к, в самом деле Россия не такая уж вздорная страна, что в ней широко открыты двери даже для вздорных булыжников. Далее г. Осоргин подводит итоги умершему (sic!) футуризму, сообщает, что «Габриэль д'Аннунцио, по собственному подсчету, ввел в литературный язык до 13 тысяч новых слов», радуется, что отечественные футуристы не выдвигают политической платформы, и высказывает еще целый ряд подобных откровений. Конечно, мы далеки от того, чтобы критиковать содержание статей г. Осоргина, ибо оно для «Русских Ведомостей» вообще не является обязательным, но не можем не порадовать ликующего вздорописца следующими сообщениями. Футуризм для Вас, г. Осоргин, не мог умереть по той простой причине, что он родился лишь для умных и культурных людей; затем: у нас Василиск Гнедов, «по собственному подсчету кладет в минуту 66.000 слов» (разве нас удивишь каким-то д'Аннунцио), соборный протодиакон г. Усть-Сысольск ходит раз в месяц в баню, московский союз водопроводчиков и канализаторов не предполагает устроить юбилейного чествования «Русских Ведомостей», а гг. Фриче и Козловский, выступив оппонентами на докладе г. Закржевского и вывернувшись там наизнанку, причем обнажился скрытый в их глубинах Сергей Яблоковский, благополучно продолжают сотрудничать в уважаемой газете.
Egyx
Николай Бурлюк
Открытое письмо гг. Луначарскому, Философову, Неведомскому
Я, к счастью, знаю, что такое взрослый столичный интеллигент. Я вижу его следы в жизни. Со дня рождения до смерти он проходит путь измены и, забыв тайну своей жизни, верит в «реальность».
Его ведет рука машинного разума, и не знает он что его «да» — «ад» для детства. Постепенно вытравилась душа в парах каменного мозга, и он мертв, — что нам до него, но это наш «критик». Он пишет о чем угодно, но, конечно, больше всего о живописи и литературе, и вот — душа поэта, ищущая загадки и бюро похоронных процессий и шума ветра, налагающая заклятие на каждый день, — во власти механизма, который забыл, что, может-быть, сегодня его последний день.
И вот, пока не пресеклась их жалкая жизнь среди забот о «дне», я попытаюсь усовестить эти самоуверенные ожесточенные души.
Гг. Философов, Луначарский, Неведомский и юный Левин!!!
Вот вы — взрослые умные люди, много жили и думали и, по всей вероятности, знаете, что некрасиво и глупо говорить о том, чему чужд и чего представить не можешь.
Нельзя же в самом деле так! А вы поступаете еще хуже! Публицисты на листах всех газет, вы нисходите до грубых и некультурных приемов. Послушайте, напр., г. Философова.
«Но на Бурлюков надежды нет никакой. До такой степени пошло и глупо все, что они пишут. И главное не смешно. А до крайности скучно, потому что на этой литературе. „скопца“ лежит печать скудоумия и вырождения. Такое зрелище всегда тягостно, так как тягостно смотреть на полубезумного ловкача Щетинина, смущающего малых сих».
Неужели после этого мы не будем видеть в ваших писаниях только цинизм зазнавшихся лакеев литературы.
Вы ругаете и унижаете моего брата Давида Давидовича, меня самого и наших милых друзей: Хлебникова, Маяковского, Лившица, и все потому, что вы не чувствуете поэзии и никогда не были поэтами. И вот мы, «дети» по вашему мнению, а по мнению некоторых маленьких философов «сумасшедшие и шарлатаны», просим на минутку оставить вожжи общества и послушать нас, «хулиганов» и «безумцев».
Вы, воспитанные под знаменем свободы слова со знанием диалектики и уместности сказанного, стараетесь убедить ваших читателей, что мы подонки Нашей родины. Как низкие и невоспитанные люди, вы, «делатели русской свободы», прибегаете к приемам вроде Нордау и д-ра Баженова, опозоривших себя идиотическими надругательствами над символистами. Одно дело сказать, что Блоки и др. — портные и им нужна дача на реке. Это Ваш чинопочитающий ум прекрасно понимает, но прибегать к провокаторским приемам, приемам, которые не находят других слов, кроме ругательств и инсинуаций — это недостойно людей.
Если бы вы тонули, я не пожалел бы жизни, спасая вас, а вы нам говорите грубости. Может-быть, я буду с вами знаком, и тогда вы поймете разницу между двумя типами выражений. Некоторые из вас борцы за свободу религии и труда и — вот какое позорное противоречие!! МЫ, ВАШИ БРАТЬЯ, а вы нас оскорбляете и унижаете за то, что мы не рабы и живем свободой. И если за нами идет молодежь нашей родины, то это ваша вина — вы были и есть азиаты, губящие все молодое и национальное. Вы лицо той старой России, которая пережила 1905 год — в вас душа гонителей истинного искусства — духовных крепостников Белинского, Писарева, Чернышевского.
Вы жалуетесь на реакцию и безвременье! — Вы же их создали! Зная ваш нрав — ваши политические противники могут ничего не бояться — рука руку моет: они угнетают тело, вы — дух.
Вы хуже и опасней черной сотни, — она не скрывает своего дикарства и изуверства, вы-же одеваетесь в манишку западничества и образованности fin du siecle и действуете не прямо, а исподволь. Особенно это характерно для гг. Левина и Неведомского. Первый ретиво взъелся на Тана и за что, послушайте-ка:
«Но что собственно пленило Тана у футуристов, помимо „пылающих глаз Бурлюка“ и огнедышащей горячности диспутантов?
Пленили еще… „колокольчики“.»
Господин Левин поражен в глубину сердца тем, что не все так фальшивят, как он, (несмотря на муз. задатки) посему изрекает:
«Но мне даже фортепиано „Литературки“, усыпившее Тана, все-таки разнообразнее и богаче, чем однообразная монотонная бойкость валдайского „колокольчика“, даже если присоединить к ней ухарское треньканье балалайки.»
У Левина не хватает порядочности даже на то, чтобы процитировать верно, и он губит Тана передержкой. — Он забыл, что ему нужно сперва прочесть 25 томов Брюсова. Неведомский не отстает от Левина и ловким вывертом руки пытается потопить г. Брюсова, а с ним и весь символизм.
«Бурлючество», — разрешите мне такой сокращенный термин, — усыновлено г. Брюсовым от лица «символизма» вообще. Символистов он называет без обиняков «прямыми предшественниками футуристов», и чисто-отечески журит последних за игнорирование этой преемственности, за отречение от своего «роду-племени»…
Никому, конечно, не дано так чувствовать все таланты.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Н. Бурлюк
Конец статьи Н. Бурлюка не мог быть напечатан по независящим от редакции обстоятельствам…
Ар. ред.
Вадим Шершеневич
В защиту от одного ляганья
Есть люди умные и есть люди глупые. Сергей Кречетов не принадлежит к числу первых.
В № 44 «Утра России» напечатала статья г. Кречетова о ряде новых книг. Несмотря на то, что мои книги там не разбирались, я с удивлением увидал свое имя, повторенное несколько раз.
Во вступлении говорится, что «Вадимов Шершеневичей меряют гарицами, как овес».
При разборе книги Вадима Баяна повторяется: «Вот еще один Вадим, тоже бездарный и тоже наглый».
«Ах, псевдо-футуристические Вадимы»!
Говорится о книге Горького и снова: «человеку способному стыдно, имитировать обезьяну Северянина, Шершеневича с его пятачковым снобизмом».[2] «Не следует брать на прокат шикарных хлыщевато-парикмахерских поз Вадима Шершеневича» и т. д. еще целый ряд замаскированных брыканий.
Я, конечно, далек от гордой мысли, что всю русскую поэзию можно оценивать, только сравнивая со мной; также далек и от мысли возражать на чепуху критика.
Ведь, если г. Кречетов назвал меня «обезьяной», и я в ответ скажу, что самого критика тоже можно сравнить с одним животным, ум у которого заменен длиной ушей — то вряд ли эта полемика будет интересна.
Я просто хочу объяснить «благородный и бескорыстный» гнев домашнего Юпитера. В одном из недавних № газеты «День» была моя статья, обличающая г. Кречетова в плагиате. В этой статье был дан параллельный текст, а на это, конечно, возразить нельзя ничем иным, как простою бранью.
Впрочем, на этот раз в статье С. Кречетова есть целый ряд недурных сведений. Так, напр., «человек, обладающий головой, сумеет выбрать и в пределах моды то, что идет собственно (?) ему» или «мудрая есть российская поговорка: всяк сверчок знай свой шесток». Но особенно ценно следующее сведение: «Модернисты глядели свысока на всякую срединность». Это последнее объяснило нам презрительно-высокомерное отношение В. Брюсова и др. «модернистов» к г. Кречетову.