– Встреча с резидентом? – оглушив саму себя, резко спросила Инга. – Юстас передает Алексу или наоборот?
Костя, казалось, этого только и ждал. Кончиком своей авторучки он принялся настукивать азбуку Морзе по столу, голосом изображая попискивание рации.
Тут же подключился и Вася Долголес:
– Туу-ту-ту-туу-ту… Грибова потеряла девственность… Ту-туу-ту-ту… А девственность потеряла Панарину…
Бум!.. Бум!.. Ирка Грибова треснула его учебником с одной стороны, Лиза Панарина – с другой.
Класс загудел, как разбуженный улей. Но Анжела не была бы учительницей, если бы не попыталась исправить ситуацию.
– Золотарева! – встав у доски, звонко выстрелила она. – Солодков!.. Долголес!..
Костя даже не шелохнулся. Вася заерзал на пятой точке опоры, но, глянув на Ингу, остался на месте. А ведь хотел подняться, чтобы Анжелу не злить. С английским у него всегда было плохо, и ссориться с ней он не очень хотел.
– Что Золотарева?
Выждав момент, с чувством собственного достоинства Инга поднялась со своего места. Только тогда оторвался от стула Костя. Опередив его, вытянулся в струнку и Вася.
Инга могла бы остаться на месте, и Анжела ничего бы с ней не сделала. С английским у нее без проблем, так что за хорошие оценки можно не беспокоиться. И время сейчас не то, чтобы выдергивать учеников из-за столов, как будто они какие-то солдаты. Сейчас все решает добрая воля: уважаешь учительницу – поднимешься, нет – мысленно пошлешь ее куда подальше и останешься сидеть. Пусть тогда хоть директору жалуется, хоть в РОНО, все равно ничего, кроме пустого сотрясения воздуха, не будет.
Но Инга поднялась со своего места. И все из-за Кирилла. Ей хотелось, чтобы он ее заметил… Но сама она при этом на него даже не глянула. Чтобы не задавался… В душе приятно звенела лирическая струна. Кирилл рядом с ней, через какую-то одну парту, и она еще успеет на него наглядеться… Неужели все это не сон?
– Золотарева, ты срываешь урок! – заявила Анжела.
– Я бы вам поверила, Анжела… Евгеньевна, если бы в первом классе училась. Но мы же в одиннадцатом учимся. Так что не надо маленьких дурить. Это не я посреди урока в класс заявилась. И не со мной вы там шушукались…
Инга умела играть на публику, поэтому ей не сложно было адресовать Кириллу пренебрежительный взгляд. Дескать, какой-то новичок.
– Э-э… Это новый ученик… – всполошенно засуетилась «англичанка». – Зовут его Кирилл… Фамилия… Фамилию он сам скажет?
– Мускатов моя фамилия, – непринужденно сказал Кирилл, неторопливо поднявшись со своего места. – Родился, вырос, пришел к вам.
– Чего же боле? – сострил Костя. – Э-э, извините Анжела… Евгеньевна, это из другой оперы…
Но Кирилл даже не глянул на него. Сквозь ироничный прищур, из самой глубины своих глаз он смотрел на Ингу. И так смотрел, что девушка таяла изнутри. Но все-таки ей удалось сохранить ледышки в своем взгляде, обращенном к «англичанке». На Кирилла она как бы и не смотрела, хотя и наблюдала за ним боковым зрением.
– Ну почему же из другой? – осадила его Анжела Евгеньевна. – Можешь перевести «Онегина» на английский язык.
– Я вас люблю, чего же боле?
– По-английски, Солодков, по-английски.
– Не могу. Потому что не в шутку занемог. От любви к вам, Анжела… Татьяна… Нет, Анжела…
– Занемог… Еще бы уважать себя заставил, – съязвила «англичанка». – Садись, Солодков.
– Если бы вы знали, с кем я лето провел, вы бы меня зауважали…
Костя уже сидел, опустился на стул и Вася. Но Инга продолжала стоять, как завороженная. И Кирилл оставался на ногах, спокойным уверенным взглядом рассматривая своих новых одноклассников. Ни грамма смущения в глазах, и лицо непроницаемое. Правда, и взгляд он ни на ком не задерживал. За исключением Инги. Она заинтересовала его больше всех, и ей приходилось держать себя в узде, чтобы восторженная улыбка не выступила на губах. Во что бы то ни стало она должна была изображать равнодушие к этому парню.
– Вот и напиши, с кем ты провел лето. Напиши, но в гордом одиночестве. А ты, Золотарева, пересядь к Мускатову. У тебя с английским отлично, а у него, как я поняла, не все хорошо.
От волнения у Инги слегка онемели ноги, похолодели кончики пальцев рук. Не думала она, что удача улыбнется ей сразу. Сидеть за одной партой с Кириллом, помогать ему – такое начало как минимум обнадеживало.
Но природная вредность взяла свое.
– Да уж, сейчас, только ласты подкрашу.
Изобразив небрежную улыбку, она села на свое прежнее место. Не глядя на Кирилла, скрестила руки на груди.
– Золотарева! – беспомощно нахмурилась «англичанка».
Но Инга даже бровью не повела.
Она понимала, что сваляла дурака. Прими она приглашение, сидела бы сейчас рядом с Кириллом, говорила бы с ним, и не только об английском. И сочинение бы писать не пришлось. А так голову напрягать придется, выдумывать что-то, извращаться на чужом языке. Один урок уже заканчивается, но впереди еще один, спаренный с ним, и сочинение должно содержать не меньше ста слов. А что сможет она придумать, если голова Кириллом занята?
– Усатова! Пересядь к Мускатову! – распорядилась Анжела Евгеньевна.
Инга чуть не подскочила на месте от такой наглости. Что это за блажь такая, чтобы Ленка Усатова сидела с Кириллом! Она, конечно, ничего собой не представляет: маленькая, страшненькая, и ревновать к ней глупо, но Ингу оскорблял сам факт, что эта отличница займет ее место.
– Анжела Евгеньевна, а чего вы с этим Мускатовым как с писаной торбой носитесь? – небрежно откинувшись на спинку стула, ехидно спросила Инга. – Хмелев у нас тоже ни в зуб ногой, так вы меня к нему не сажаете!
– Да, между прочим! – заголосил Юра. – Хочу Золотареву!
– Вы его не слушайте, Анжела… Евгеньевна, – продолжала Инга. – На самом деле он Усатову хочет. И что главное, не боится в этом признаться. А вы Мускатова хотите. Но боитесь. В этом признаться… А вы не бойтесь. Так и скажите, Мускатов – мой любимчик, и я хочу…
– Золотарева! – побагровела учительница.
– Вы и меня хотите? – с издевательским удивлением спросила Инга.
Она увидела, что Усатова направляется к Мускатову, поэтому поднялась сама. Сложив руки на груди, неспешной походкой учителя, начитывающего третьеклассникам диктант, подошла к его столу, перегородила ей путь.
– Сядь на место! – задыхаясь от возмущения, потребовала «англичанка».
Она обращалась к Инге, но та переадресовала все Усатовой:
– Лена, ты слышала? Сядь на место… А вы, Анжела Евгеньева, не стесняйтесь. Так и скажите, нравится мне Мускатов, спать сегодня не лягу, пока не прочту Сочинение о нем. Пусть он выйдет на середину класса, а мы все дружно напишем его портрет – ну, как художники, только словами, на английском, разумеется…
Усатова подавленно убралась на свое место, и на этом можно было заканчивать концерт по заявкам трудящихся, как выразился бы отец Инги.
– Я тоже хочу, чтобы меня описали! – подал голос Хмелев.
– Пожалуйста! – вальяжно-неторопливым движением руки пригласила его к доске Инга. – Только разденься.
– Зачем?.. – спросил Юра. Сам же и ответил: – А, ну да, натурщики голышом позируют.
– Вот-вот… И еще чтобы одежду не сушить, если сильно вдруг описают…
Вася заржал, как вставший на дыбы жеребец, но Юра сунул ему кулак под нос, и тот вмиг замолк.
– Все сказала? – остервенело спросила учительница, исподлобья глядя на Ингу.
– Ну, типа того.
– Тогда выйди из класса.
– Пожалуйста!
Но из класса выходить не пришлось, потому что прозвенел звонок.
– После перемены продолжаем писать сочинение, – стараясь не смотреть на Ингу, красная как роза, сказала Анжела Евгеньевна и сама покинула кабинет.
Делая над собой усилие, чтобы не расплыться в дурацкой улыбке, Инга повернулась к Кириллу. И с видимой небрежностью сказала:
– Ну вот, Мускатов, видишь, какие у нас тут из-за тебя английские страсти. Но на русском…
– Веселый у вас класс, мне нравится, – излучая уверенность в себе, поощрительно улыбнулся ей Кирилл.
– У нас. А у вас?.. Откуда ты такой взялся?
– Откуда я взялся, там меня уже нет.
– Что ж, одним придурком там стало меньше, – презрительно хмыкнула Инга и, повернувшись к Кириллу спиной, с гордо поднятой головой вышла из класса.
Она думала, что и все остальные последуют за ней, оставив Кирилла в одиночестве. Но за ней пошел только Костя. Верный, но такой надоевший хвостик.
– А он правда на придурка похож, – сказал он, чтобы угодить ей.
Но Инга с ним не согласилась. Потому что Кирилл не мог быть придурком. Скорее, она дура…
– Ты куда идешь? – осадила она Костю.
– Ну, с тобой!
– Ты что, девочка? Я в женский туалет иду.
Она вздохнула с облегчением, когда Костя исчез. Не до него ей. Кошки на душе скребут. Не надо было оскорблять Кирилла. Но при этом она не сожалела о своем поступке. Она должна была нагрубить ему, чтобы он не зазнавался и знал свое место. Есть такой неписаный закон: чем жестче женщина с мужчиной, тем он мягче с ней. Если, конечно, не переборщить.