— Сэр, Элари внизу. Он хочет подняться и поговорить с вами. У него очень обеспокоенный вид, сэр.
Я нахмурился. Наверное, он все еще хочет полететь с нами. Что ж, хоть отказывать и жестоко, но я не собирался платить штраф. Так я и намерен был сказать аборигену.
— Пусть поднимется.
Вскоре Элари, спотыкаясь, зашел в мою каюту. Не дав ему открыть рот, я заявил:
— Я уже говорил, что не могу забрать тебя отсюда, Элари. Извини.
Он жалко взглянул на меня и задрожал:
— Не оставляйте меня!
— Что случилось, Элари?
Он долго и пристально смотрел на меня, пытаясь справиться с собой и собраться с мыслями. И наконец сказал:
— Они не примут меня обратно. Я остался один.
— Кто не примет, Элари?
— Они. Прошлым вечером Элари пришли, чтобы принять меня обратно. Они — это мы, организм, единое целое. Вам не понять. А когда увидели, во что я превратился, они меня изгнали.
Я обескураженно покачал головой:
— Ты о чем?
— Вы научили меня… быть мной. — Он облизал губы, — До этого я был частью нас-их. А у вас научился быть, как вы, и теперь мне нет места. Они меня отсекают. После окончательного разрыва я не смогу оставаться здесь.
Пот лился ручьем по его бледному лицу, он тяжело дышал.
— Это может случиться в любую минуту. Они собираются с силами. Но я — это я! — торжествующе воскликнул он. А потом содрогнулся и с трудом втянул в себя воздух.
Я наконец понял. Они все были Элари. Это был единый планетарный организм, обладающий сознанием и состоящий из множества отдельных элементов. Стоящий передо мной Элари являлся одним из них — но научился существовать независимо от этого единого организма.
А потом он вернулся к своим — но принес с собой семена индивидуализма, смертельного заразного вируса, который мы, земляне, разносим повсюду. Индивидуализм был бы роковым для такого группового разума, и тот, спасая себя, начал отсекать заразу. Избавиться от одного элемента ради здоровья всего организма! Элари был безжалостно отрезан от сородичей, поскольку мог разорвать нить, связывающую их воедино.
Я смотрел, как он слабо всхлипывает у рамы ускорителя.
— Они… отсекают… меня… прямо сейчас!
Он на какой-то миг дико скорчился, но потом расслабился и присел на край рамы.
— Вот и все, — спокойно сообщил он. — Я полностью независим.
Я увидел, как в его глазах отразилось абсолютное одиночество, а затем прочитал во взгляде Элари слабый упрек за то, что я с ним сделал. И понял, что этот мир — не место для землян. В случившемся были виноваты мы — и особенно я.
— Вы возьмете меня? — спросил он, — Если я останусь, Элари убьют меня.
Я уставился в пол, отчаянно борясь с собой, но тут же поднял глаза. У меня не оставалось выбора — и я был уверен, что, объяснив по прибытии на Землю ситуацию, не понесу наказания.
Я взял его руку. Она была холодной и вялой. То, что с ним сейчас случилось, было, наверное, сущим адом.
— Хорошо, — мягко сказал я. — Ты можешь лететь с нами.
Так Элари стал членом экипажа «Аарона Бурра». Я сообщил об этом команде прямо перед взлетом, и мои парни встретили Элари традиционным приветствием.
Мы выделили новичку с грустными глазами каюту возле грузового трюма, и он устроился там с достаточным удобством. У него не было личных вещей. «У них нет такого», — сказал он и пообещал, что будет содержать каюту в чистоте.
Элари захватил с собой фиолетовый пупырчатый фрукт и сообщил, что это его основная пища. Я передал его Кечни для синтезирования, и мы взлетели.
Элари чувствовал себя как дома на борту «Бурра». Много времени он проводил со мной, задавая вопросы.
— Расскажите о Земле, — просил Элари. Ему очень хотелось узнать, что за мир ждет его.
Я говорил, а он внимательно слушал. Я рассказывал о городах, войнах и о космических кораблях, а он глубокомысленно кивал, пытаясь уместить все это в голове, недавно освободившейся от гештальта. Конечно, понимал он далеко не все, но мне нравилось просвещать его. Как будто эти разговоры сокращали путь. к Земле.
Элари ходил по кораблю и приставал ко всем с такой же просьбой. И ему с удовольствием рассказывали о Земле — некоторое время.
Но потом это стало понемногу надоедать. Мы привыкли к присутствию на корабле Элари, шлепающего по коридорам и выполняющего любую черную работу. И хотя я объяснил экипажу, почему взял Элари в полет, и хотя все жалели одинокого беднягу и восхищались его борьбой за независимое существование — мы начали понимать, что Элари стал обузой.
Особенно потом, когда он начал меняться.
Первым заметил это Виллендорф через двенадцать дней после взлета.
— Последнее время Элари как-то странно себя ведет, — сообщил он мне.
— А что такое?
— Вы не замечали, сэр? Он бродит как в воду опущенный — тихий, отрешенный…
— Он хорошо ест?
Виллендорф громко фыркнул:
— Еще бы! Кечни синтезировал еду на основе того фрукта, что Элари принес с собой, и лопает он будь здоров! Набрал десять фунтов с тех пор, как поднялся на корабль. Нет, дело здесь не в еде!
— Думаю, вы правы. Присмотрите за ним, хорошо? Это я взял его на борт и хочу, чтобы он долетел в добром здравии.
После этого разговора я тоже начал присматриваться к Элари и не мог не заметить, как он переменился. Ничего не осталось в нем от веселого ребячливого создания, радостно задающего бесконечные вопросы. Теперь он был угрюмым, тихим, погруженным в раздумья и отчужденным.
На шестнадцатый день — к тому времени я уже всерьез забеспокоился — появилось еще кое-что. По дороге из каюты в штурманскую рубку я натолкнулся на Элари, шагнувшего из ниши. Он потянулся ко мне, ухватил за лацкан кителя, молча притянул мою голову и умоляюще заглянул в глаза.
Онемев от изумления, я с полминуты мерился с ним взглядом. Я всматривался в его прозрачные зрачки, пытаясь понять, чего же он хочет. Потом он отпустил меня, и я увидел, как по щеке его скатилось что-то похожее на слезу.
— В чем дело, Элари?
Он скорбно покачал головой и зашаркал прочь.
В тот же день и назавтра мои парни докладывали мне, что он проделывает такое уже в течение последних восемнадцати часов — подстерегает человека, смотрит долго и пристально, словно стараясь выразить какую-то несказанную печаль, и уходит. И так он подходил едва ли не к каждому на корабле.
Теперь я терзался мыслью, стоило ли позволять чужаку, даже самому дружелюбному, подниматься на корабль. Кто знает, что означало его странное поведение…
Но у меня начали появляться догадки. Я, кажется, понимал, чего он хочет и чем все это может кончиться. Сделать было ничего нельзя — оставалось только ждать подтверждения.
На девятнадцатый день Элари снова встретил меня в коридоре. На этот раз встреча была совсем короткой. Он тронул меня за рукав, грустно покачал головой и, пожав плечами, удалился.
Вечером он ушел к себе в каюту, а к утру был уже мертв. Очевидно, он тихо умер во сне.
— Думаю, мы никогда его, беднягу, не понимали, — сказал Виллендорф, когда мы отправили тельце в космос. — Может, он слишком много ел?
— Нет, — ответил я. — Дело не в этом. Он был просто одинок. Не стал одним из нас.
— Нуда, он же отделился от тою группового разума, — вновь подал голос Виллендорф.
Я покачал головой:
— Не совсем. Причины создания группового разума кроются глубоко в психологических и физиологических потребностях этого народа. Невозможно так просто стать независимым и жить как отдельная личность, если ты часть единого организма. Элари в какой-то степени понял, чем мы, земляне, отличаемся от его народа, но не мог жить без общего разума, как бы ни хотел.
— Он не выносил одиночества?
— Не выносил, после того как его народ образовал гештальт-структуру. Независимости он научился у нас. Но все-таки не ужился с нами. Он мог существовать только как часть целого. Он понял свою ошибку, когда оказался здесь, на корабле, и попытался поправить дело.
Виллендорф побледнел:
— Вы о чем, сэр?
— Вы знаете о чем. Когда он подходил и пристально смотрел в глаза, он пытался создать новый гештальт — из нас! Пытался связать нас воедино, как был связан его народ.
— Что ж, у него не получилось, — с чувством сказал Виллендорф.
— Разумеется, не получилось. У людей нет того, что заставило соединиться народ Элари. Вскоре он понял это, когда ему не удалось создать связь с нами.
— У него не получилось, — повторил Виллендорф.
— А потом у него иссякли силы, — мрачно сказал я, чувствуя тяжкий груз вины. — Он был как орган, изъятый из живого тела. Тот может немного прожить сам по себе, но не бесконечно. Элари не смог найти новый источник жизненных сил — и умер. — Я с горечью опустил взгляд на собственные руки.
— Что напишем в медицинском отчете? — спросил молчавший все это время корабельный врач Томас. — Как объясним, отчего он умер?