Бориса словно током ударило. Он даже говорить не смог. Несколько секунд молчал, собираясь с силами.
– Валерия Николаевна, у Нади есть тетя? Тетя, которая умерла и к которой она на похороны отправилась?
– Я, конечно, очень люблю свою внучку, – после паузы проговорила уже более тревожным голосом Лера, – но никогда не покрывала и покрывать не стану. Нет у нее никакой тети. Боря, ты поверь мне, я вырастила Надю… Все что угодно предполагай, даже самое страшное, но только не измену. Она любит только тебя. Ты понял меня? Она в беде, разве ты еще не понял, не прочувствовал? Ищи ее, – вот теперь и в ее голосе появились страх и паника. – Ты за нее в ответе. У вас дети. Если нужно, я приеду.
– Я вам потом перезвоню. А вы, если вам станет что-нибудь известно о Наде, сообщите мне, пожалуйста. У вас же есть мой телефон?
– Да, конечно, есть. Господи, да что же на этот-то раз???
Что делать? Где ее искать? Что вообще случилось?
Были бы у нее подруги, он позвонил бы им. Да только не было у нее никаких подруг. Всех заменил ей Борис. Она всегда была с детьми, дома, выходила только за покупками, в поликлинику, детский парк. Вставала рано, готовила завтрак, кормила Бориса, мальчиков, провожала его на работу и до его прихода занималась детьми, домашними делами.
Борис вошел в кухню и замер. Ему показалось, хотя нет, не показалось – его воображение нарисовало ему Надю. В белом махровом халатике, сидящую за столом с чашкой кофе в руках. Солнце сверкает в ее огненно-рыжих волосах.
«Ты жену взаперти держишь?» – как-то спросил его коллега, Сергей Капустин.
Зачем сказал? Сидел за столом, что-то там писал, потом вдруг поднял голову, внимательно посмотрел на Бориса и задал этот дурацкий вопрос. Вопрос-обвинение.
Помнится, Борис ему тогда ничего не ответил.
Что они все знали о Наде? Да ровным счетом ничего. Видели, может, несколько раз, когда она приходила к нему на работу по каким-то важным семейным делам.
Тихая и скромная Надя в стенах прокуратуры смотрелась как-то иначе, чем дома. Вроде строгий костюм, узкая юбка, а фигура – как на ладони. Мужики в коридорах чуть шеи себе не свернули, разглядывая ее. Белая кожа, рыжие кудри, стройные ножки в туфельках на шпильках, спину держит ровно, шея длинная, взгляд надменный, с едва заметной насмешкой. Какая-то другая Надя, даже немного чужая.
…Борис оделся и выбежал из дома. Где ее искать?
Он принялся звонить своим друзьям из полиции, прокуратуры, вернулся домой замерзший, сделал копии ее фотографии и разослал по Интернету тем, кто мог бы задержать ее в аэропорту, на вокзале…
Стыд выжигал его изнутри. Он был уверен, что никто из его окружения даже и мысли не допускает, что с ней случилась беда. Все думают, что она сбежала от него с любовником. Борис просто чувствовал это.
Но это ведь невозможно! Она любит его, а он любит ее. Они – одно целое. Их невозможно разделить.
И если она ушла, уехала, значит, это было необходимо.
Он снова позвонил матери.
– Мама, как Надя выглядела? Во что была одета? Ты заметила что-нибудь особенное в ее внешности поведении?
– Боренька, ну конечно, она выглядела очень расстроенной. Глаза были заплаканы. На ней были джинсы и дубленка. На голове – черная шапочка. Я еще удивилась, что она надела шапку. Я же знаю твою Надю – она терпеть не может шапок. Всегда говорила, что у нее волосы вместо шапки…
– Как? Как ты сказала: «говорила»? Почему в прошедшем времени?
– Боря, да что ты такое говоришь?!
– Ладно, мама… Скажи, она ничего не говорила, как будет добираться до места: на машине, поезде или самолете?
– Я так поняла, что она без машины. Ее машина в ремонте, насколько мне известно. Да-да, она еще сказала, чтобы ты забрал ее в субботу. Вот, хорошо, что вспомнила. Ты же знаешь, где машина?
– Знаю. И мастера ее знаю. Сейчас позвоню. Господи, как же я раньше не догадался? Ладно, мам, спокойной ночи. Поцелуй мальчиков за меня. А я приеду позже.
Он позвонил мастеру, его звали Дима. Тот подтвердил, что машина будет готова только через два дня, в субботу.
Спросить его открытым текстом, не видел ли он Надю, не приходила ли она к нему за машиной, не обманывает ли она его, он не мог.
Полночи он провел в метаниях между домом и двором. Дома прислушивался к звукам, доносящимся из-за двери. На улице, во дворе высматривал прохожих, пытаясь разглядеть Надю. Замерз. Дома выпил виски, немного согрелся. Вышел из квартиры и позвонил соседке, Валентине Семеновне. Разбудил, конечно.
– Борис Петрович? – Соседка, кутаясь в халат, смотрела на него маленькими заспанными глазками. – Что-нибудь случилось?
– У меня жена пропала, – выпалил он, словно нашел наконец объект, перед которым он мог бы выговориться. – Отвезла детей моей матери и исчезла. Ее нигде нет. Придумала какую-то тетю…
Он шептал, но шепот был громкий, напряженный, даже в горле заломило.
– Да вы зайдите ко мне, поговорим, – сказала она.
– Нет-нет, лучше ко мне. А хотите виски?
– Почему бы и нет?
Валентина Семеновна была женщиной одинокой, но не вредной, не злобной, жила уединенно, практически ни с кем не общаясь. Презирала, по словам Нади, соседок-сплетниц. Очень любила Вову и Дени. Когда они были совсем маленькими, она присматривала за ними, когда Наде нужно был срочно куда-то отлучиться.
Борис усадил ее на диване в гостиной, принес бокалы. Разлил виски.
– Скажите, вам что-нибудь известно? Где она может быть? Вы кого-нибудь видели?
– Видела. Уж так случилось, что я как раз в этот момент выходила из дома, собралась в магазин за хлебом. Так не хотелось мне мерзнуть, на улице-то какой мороз!
– Кого вы видели? Где? Поконкретнее, пожалуйста.
– Мужчину. Он как раз стоял перед дверью и разговаривал с вашей женой.
– Опишите мне его.
– Высокий, худой. Не молод. Лицо, знаете, такое суровое, мужественное.
– О чем они говорили?
– Это он говорил, а она стояла и слушала. И вид у нее был растерянный и, я бы даже сказала, испуганный.
– И что потом?
– Не знаю. Мне надо было идти.
– И больше ничего?
– Нет.
– Время точно вспомнить можете?
– Приблизительно одиннадцать утра.
Борис никогда еще не чувствовал себя таким глупым и слабым. И как хорошо, подумал он, что людям не дано еще читать или слышать мысли друг друга. Иначе Валентина Семеновна подумала бы, что он просто идиот. Так задавать вопросы, в такой наиглупейшей последовательности! Хотя она неплохая женщина, душевная, со слов Нади, разумеется. Значит, все поймет и простит. Все-таки пропала жена.
В последнее время эта пожилая соседка была, пожалуй, единственным человеком из чужих, с кем Надя общалась. Пусть по-соседски, но все равно.
– Валентина Семеновна, скажите, быть может, накануне вы виделись с Надей, и она показалась вам расстроенной, обеспокоенной чем-то? Может, вы раньше видели рядом с ней этого человека?
– Нет-нет, ничего такого, Борис Петрович, я бы запомнила это лицо. Он же похож на Кощея Бессмертного! Такими лицами только детей пугать.
– Он что, настолько уродлив?
– Как сказала одна моя знакомая о женщине с раздутыми, словно от флюса щеками: у нее такая модель лица. Вот и у него тоже такая модель лица. То есть он от природы такой – с большими глазами, высокими скулами, впалыми щеками, высоким, изрезанным морщинами лбом. Ну, может, ему лет пятьдесят. И раньше, повторю, я его не видела. Я понимаю ваш вопрос… Я вам так скажу: я Надю никогда не видела с другими мужчинами. И если она пропала, то уж точно не из-за мужчины. Я, Борис Петрович, человек наблюдательный. Сами знаете, живу я одна, мне бывает очень тоскливо и скучно. Своей семьи нет, ни мужа, ни детей, ни внуков. Конечно, я волей-неволей наблюдаю за другими людьми. А поскольку мы с вами соседи, то сами понимаете, кое-что вижу, понимаю… Так вот, Надя – чудесный человек. Очень добрая, спокойная, прекрасная мать и, безусловно, верная жена. И вся ее жизнь вне дома происходит почти на моих глазах. Я в окно вижу, как она гуляет с мальчиками. Встречаю ее в магазине. Один раз видела на рынке, мы с ней вместе выбирали мясо. Она домашняя женщина, понимаете? Не сплетница. Не скажу, чтобы была молчуньей, она любит поговорить, но все больше о прочитанной книге, о просмотренном фильме. Пофилософствовать любит, чувствуется, что она от природы умница, да только образования ей не хватает. Насколько я могла понять из общения с ней, она очень сожалеет именно об этом – что не занималась своим образованием. Она так и говорила мне, что, мол, дети вырастут, муж сделает карьеру, а я так и буду стоять у плиты.
Борис почувствовал, как жаркая волна окатила его с головы до ног. Это был стыд. Ему было стыдно перед соседкой за то, что его жена была несчастлива с ним. Что ей хотелось развиваться, а он, вместо того чтобы хотя бы попытаться понять ее, сам решил, что требуется для ее счастья: дом, семья, дети.
Зная, что Валентина Семеновна никогда и ни с кем не станет обсуждать его проблемы, он признался: