Надо где-то отсидеться, дождаться, пока все уйдут с берега, – и тогда… А где отсидеться-то? Здесь, в роще, ее живенько отыщут. Не Вернер, так кто-то другой. И с таким же ворохом вопросов, на которые у нее просто нет ответов. Надо уходить отсюда. Куда? В город, куда еще… Она же хотела попасть туда.
«Матушка Пресвятая Богородица, ну почему ты не остановила меня, почему не отговорила от бредовой мысли пойти в город?! – воскликнула Лиза мысленно. – Почему мне не сиделось в той тишине, в том покое? Почему тишина и покой казались мне мертвящими?»
Все, хватит причитать. Ни Богородица, ни сам Господь, такое ощущение, не намерены вмешиваться в ее судьбу. Еще спасибо надо сказать, что спасли от пуль. А рассчитывать надо только на себя. Не нами сказано, кстати: на Бога надейся, а сам не плошай. И первым делом следует переодеться.
Что несчастная женщина говорила про какие-то вещи? Ой, снова надевать на себя чужое… А что делать, если уже давно нет ничего своего? Ужасно – надевать на себя что-то, принадлежащее мертвой… А разве у Лизы есть выбор? Кстати, она ведь собиралась украсть вещи… теперь они сами свалились в руки.
Лиза с тоской покосилась на саквояж, лежащий в стороне, а потом решилась подползти к нему на коленях. Оттуда торчало платье – обычное черное в белый горох, сатиновое и довольно измятое. Да ладно, не до жиру, быть бы живу! Лиза прикинула – платье ей придется впору, его хозяйка была довольно высокой, как и сама Лиза, да и сложение примерно одинаковое. Под платьем оказались завернутые в бумагу – белую хрусткую чертежную кальку – белые туфли-лодочки на небольшом каблучке. Лиза вздохнула потрясенно: она так давно не носила туфель! Отвыкла, наверное. Ничего, как-нибудь привыкнет, главное, чтобы пришлись по ноге… Ну надо же! Повезло.
В саквояже лежала еще черная кофточка – простенькая, вязаная, шерстяная. Но самой поразительной находкой оказались два хрустящих целлофановых пакета. Ничего подобного Лиза не видела уже много лет, с тех пор как умерла мама. Мамины вещи Лиза распродала на толкучке – на что-то ведь надо было жить, она же не привыкла на жалкую зарплату. А потом, когда спохватилась, в доме почти ничего не осталось из прежней роскоши. Приходилось носить то же, что носят все, – покупать по талонам, стоять в очередях… И вот сейчас так и ударило воспоминанием о прежних временах, тех, когда мама могла достать все. Вернее, когда ей просто-напросто приносили то, что она хотела.
На одном из найденных пакетов была наклеена картинка: умопомрачительная блондинка в ярко-розовой комбинации, рядом надпись – «Le Flamant». Наверное, это название фирмы или модели, в переводе с французского – «Фламинго». Лиза вскрыла пакет и обнаружила лифчик и трусики, совершенно новые, шелковые, тоже розовые, но не яркие, а нежного оттенка, в хорошеньких беленьких цветочках. Из пакета, скользнув по шелку, выпал бумажный квадратик. Она развернула и прочла: «Прелестной Лизочке – ее верный Эрих». Это было написано по-русски, но готическим шрифтом и явно не русской рукой.
Лиза в ужасе смотрела на собственное имя. Вот наденет вещи неведомой «прелестной Лизочки»… и примерит ее судьбу! Да ну, глупости. Просто совпадение. Мало ли Лизочек на свете… На самом-то деле их не столь уж и много, имя не самое распространенное, а все же… Нет-нет! Все только совпадение!
Голоса слышались все ближе и ближе. Лиза посмотрела сквозь ветви кустов и вновь разглядела Вернера. Надо поторапливаться и уходить отсюда. Добраться до города, исполнить поручение погибшей женщины (последняя воля умершего – закон!), а потом… потом попытаться сделать то, ради чего она рвалась в город.
Теперь ей будет легче. Теперь у нее хоть одежда есть. Какой ценой, правда… но ведь она не виновата в этом! Не виновата!
Лиза разорвала пакет, стащила с себя купальник и надела белье. Оно было мягкое-мягкое, ласковое такое, шелковей шелка! Во втором пакете обнаружились чулки с надписью «Bas de Fil de Perse». Ого, «верный Эрих» подарил своей «прелестной Лизочке» немецкое белье и французские фильдеперсовые чулки[3].
Чулки Лиза не надела, хотя в саквояже нашлись две круглые резинки для их поддержки. Мыслимое ли дело – такую роскошь каждый день носить!
Она сунула тугие резинки и пакет с чулками в глубь саквояжа, туда же отправила свой влажный купальник – и наткнулась на расческу и странный конверт, сшитый из плотной суконной ткани. Там лежали какие-то бумаги, желтоватая книжечка, вроде бы удостоверение какое-то, школьная тетрадка в клеточку – и серая, невзрачная квитанция со штампом: «Ломбард и рост». Квитанция была заполнена чрезвычайно неразборчивым и корявым почерком, Лиза даже разбирать его не стала. Неграмотный писал, что ли? И что еще за рост? Ломбард – понятно, но рост… А, вспомнила: деньги в рост – так раньше, до революции, называли деньги в кредит, даваемые под проценты. То есть проценты растут, вот в чем штука. Где же она про подобное читала, у Достоевского, что ли?.. Кстати, и у Диккенса… Ну да, в их буржуазном мире это именно так и называется.
Лиза кое-как причесалась и бросила последний взгляд на мертвую женщину.
– Прощай, тезка! – пробормотала она и поспешно пошла, пригибаясь под низко свисавшими ветвями, прочь от реки, на небольшой холм, за которым вилась дорога, а впереди, примерно в километре, виднелись огороды и разбросанные там и сям совершенно деревенские дома. Несколько дальше рисовались городские кварталы. Значит, ей туда.
* * *
«Пистолет… Вот так номер! А ведь я о нем совершенно забыла», – подумала Алёна Дмитриева, когда рука ее, шарившая в ящике туалетного столика в поисках потерявшегося тюбика с кремом – интимным, веселящим, возбуждающим, «продлевающим ваше наслаждение»! – вдруг наткнулась на что-то металлическое, и пальцы, как принято писать в романах, крепко стиснули рубчатую рукоять. Уже сами эти слова – «рубчатая рукоятка» – были настолько романтичными и возбуждающими, что Алёна Дмитриева даже пискнула от восторга и растрогалась от давних воспоминаний.
Пистолет был старый – «беретта», купленная еще в 1990 году, когда в России торопливо, на скорую руку, небрежно, словно жилье для беженцев-переселенцев, начали строить капитализм. Тогда Алёна Дмитриева (в ту пору ее звали просто Елена Ярушкина), ее муж Михаил и их общий приятель Виктор Талызин вдруг возомнили себя перспективными и даже крутыми бизнесменами, открыли небольшую книготорговую фирму и, начитавшись желтой прессы, вообразили, что на них непременно станут наезжать рэкетиры. Тогда и решено было обзавестись огнестрельным оружием. Не то чтобы кто-то намеревался пускать его в ход… Хотя ежели для защиты собственной жизни, то почему бы нет?
Михаил, столичный житель, лишь на время наезжавший в Нижний к жене, которая в Москву никак не желала перебираться (бывают такие причудницы, вот представьте себе!), нашел каких-то нужных людей, и вскоре Алёна и ее супруг встретились на Арбате, среди лотков с матрешками, старыми орденами и прочей ерундой… с каким-то невероятно таинственным парнем в длинном плаще с отвисшими карманами. По первому взгляду было заметно, что у парня полное помрачение ума от собственной таинственности и крутизны. И тем не менее он вынул из тех самых карманов два пистолета – для Ярушкиных и для Виктора Талызина. А потом, покопавшись, извлек еще две коробочки с патрончиками. Создавалось впечатление, что в карманах парня таится целый арсенал – там и «беретты», и «макаровы», и «кольты», и даже, очень возможно, припрятан пулемет «максим» с запасными лентами. Не исключено, что сыскались бы даже газыри, набитые патронами, для винтовки образца тысяча восемьсот какого-нибудь года!
Ну да не суть важно. Куда важнее другое: при ближайшем рассмотрении «беретта» оказалась… газовой. Выяснилось это значительно позже – методом научного тыка, когда Виктор спустил курок, целясь в старательно нарисованную от руки мишень, и после громкого хлопка из ствола вырвалось облачко ядовитого газа. Еще хорошо, что дело происходило на природе и участники эксперимента стояли с подветренной стороны!
Общий хохот и подначки Михаила на тему того, что Витя испортил воздух, помогли пережить разочарование. Михаил и Елена сначала по очереди таскали «беретту» с собой (он в борсетке, она в сумочке), утешаясь мыслью о том, что, если они выпалят прямо в лицо потенциального рэкетира, тому «мало не покажется». Сие выражение тогда было очень модным, щеголять им считалось таким же признаком крутизны, как иметь огнестрельное оружие или держать пальцы веером. Кстати, Алёна честно попробовала изобразить упомянутую фигуру, но ничего не получилось – то ли пальцы ее не были к такому положению приспособлены, то ли чувство юмора помешало. Возможно, именно поэтому крутой бизнесменши из нее не получилось. Впрочем, как и из ее партнеров, и их книготорговая фирма очень скоро скончалась. «Беретту» за ненадобностью сунули в верхний ящик туалетного столика.