Так Лера впервые услышала от него это словосочетание, которое вскоре стало его специальностью и которое всегда звучало для нее серьезно и значительно.
Среда, в которой выросла Лера, была приспособлена для практической деятельности. В их дворе предпочитали работать руками, а если думать, то с мгновенной и реальной целью.
Лера и сама была такая, и кто знает – если бы не Елена Васильевна Гладышева и Митя, она, может быть, никогда и не увлеклась бы такими необъяснимыми вещами, как произведения итальянского Возрождения, цель которых заключена в них самих.
Во всяком случае, несмотря на умственность ее теперешних занятий, в Лере долго оставалось какое-то почтительное уважение к чужой учености, ко всякой духовной деятельности.
Пожалуй, единственный человек, не вызывавший у нее в этом смысле никакого благоговения, был сам Митя с его скрипкой – как ни странно. Но это, скорее всего, было связано с Митиным характером – легким и насмешливым – и с тем, что Лера знала его сто лет, какое уж тут благоговение!
Глава 3
Костя пришел домой поздно – как обычно в свой библиотечный день. Его всегда выгоняли из четвертого зала Ленинки в числе последних, он настолько погружался в книги, что выудить его можно было, только выключив свет.
– Лерочка! – рассеянно обрадовался он, увидев ее на пороге квартиры: она открыла дверь, потому что мама уже легла. – Ты уже дома?
– А где же мне быть, Котя? – улыбнулась Лера. – Ты знаешь, который час?
– Да, поздно, – сказал Костя, снимая мокрый плащ. – Но ты понимаешь, я просто не мог оторваться. Возможно, сегодня я наконец понял то, чего не мог понять, анализируя последнюю серию опытов, – помнишь, я тебе говорил? Павел Сергеевич был прав: действительно, чтобы осмыслить все в целом, мне надо было оторваться от практических результатов, как это ни парадоксально.
– Ты ведь не обедал? – спросила Лера.
– Нет, почему, перекусил в буфете.
– И что же, интересно, ты ел?
– Ну какая разница! Что-то – что дали. Что дают в буфете в Ленинке, разве ты не знаешь?
– Знаю, потому и спрашиваю. Бурду с булочкой.
– Нет, какой-то салат был…
Лера часто вот так, вдруг, начинала его расспрашивать о чем-нибудь подобном. Ей интересно было, она словно проверяла: остался ли Костя таким же, каким был всегда, или изменился? Он оставался таким же, и ей становилось спокойнее жить на свете.
Особенно сегодня ей было это важно, после угнетающе-тупикового дня – почувствовать, что Костя не изменился, что он по-прежнему не замечает всякой ерунды, происходящей во внешнем мире. Мир от этого сразу приобретал очертания ясные, как Костин взгляд.
Лера и тогда, первой своей студенческой осенью и быстро наступившей зимой, радовалась, встречаясь с ним, как будто каждый раз получала необыкновенный и неожиданный подарок. Хотя, конечно, ей мало было этих встреч.
Пока шли занятия, все было еще ничего. Лере сразу понравилось учиться на истфаке. Просто удивительно, в школе-то она не отличалась особенной прилежностью, даже, может быть, не сдала бы вступительные экзамены, если бы не льготный проходной балл для москвичей. А здесь, в университете, понравилось сразу, и понравилось все! Правда, Лера гораздо больше чувствовала в истории, чем знала, – она и увлеклась-то историей, поддавшись чувству, впечатлению. И теперь ей многое приходилось наверстывать, догоняя тех, кто готовился к будущей специальности с малых лет, стабильно и последовательно – как, например, Игорь Лапин.
Но именно живое чувство оказалось тем главным, что выделяло ее среди остальных. И – ей повезло с преподавателем, профессором Георгием Александровичем Ратмановым.
Он читал у них античную историю – Грецию. Лера не пропустила ни одной лекции и слушала, затаив дыхание, даже не записывала ничего, чтобы не отвлекаться. Ратманов, высокий старик с львиной седой шевелюрой, говорил именно о том, что сама она любила. О том, как протекала жизнь в далекие, ушедшие в небытие годы – и небытие отступало.
Он рассказывал о раскопках и черепках как-то мимоходом – хотя, вместе с тем, подробнейшим образом. Но главное было: ради чего все это делается, как связаны эти древние черепки с человеческой душой, которая, в общем-то, мало изменилась за последние несколько тысячелетий…
И он сразу угадал в Лере единомышленницу, когда она сдавала ему экзамен.
– Неплохо, Валерия Викторовна, очень неплохо разобрались, – проговорил он в свои роскошные усы, выслушав ее ответ. – Значит, мифологию – в жизнь, правильно я вас понял?
– Но она же – из жизни, – сказала Лера. – Разве нет?
– Вероятно, да, – согласился Ратманов. – Что ж, барышня, вы, мне кажется, Грецией заинтересовались?
– Не то чтобы заинтересовалась, – объяснила Лера, – просто вы читали очень хорошо, вот я и подготовилась. А вообще-то я Италией хотела бы заниматься – Возрождением. Я из-за этого и пошла на историю искусств.
– Да что вы! – обрадовался Ратманов. – Надо же, какое совпадение. А я ведь именно живописью Возрождения и занимаюсь, неужели вы не знали? Грецию вам читал просто потому, что коллега заболел. Так что, если вы воспылаете годика через два желанием специализироваться по итальянскому Возрождению – милости прошу в мой семинар. И тогда мы с вами сможем поговорить подробнее.
Лера запомнила его предложение, решив про себя, что обязательно им воспользуется – потом, года через два, очень не скоро… А сейчас она с нетерпением ждала окончания экзамена, чтобы встретиться с Костей.
День был морозный, Лера прикрывала нос рукавичкой, пробегая по широкой аллее университетского городка к биофаку. Костя ждал ее внизу, в вестибюле.
– Погоди, я согреюсь немножко, – сказала Лера. – Потом на улицу пойдем. Я на пятерку Ратманову сдала! – похвасталась она.
– Я и не сомневался, – ответил Костя. – Куда пойдем?
Идти обычно было некуда, разве что в кино. За несколько месяцев Лера пересмотрела, кажется, все фильмы, идущие в кинотеатрах Москвы, а некоторые даже по два раза – если не хотелось идти далеко и приходилось довольствоваться ближайшим теплым помещением, не обращая внимания на то, что фильм уже знаком.
Но сегодня день был особенный, и по самой простой причине: мама должна была уйти к своей двоюродной сестре на католическое Рождество. Тетя Кира была замужем за поляком, Рождество всегда отмечалось в их доме, и уже стало традицией приглашать всех родственников именно в этот день.
В детстве Лера тоже ходила к тете Кире и дяде Штефану, но, когда выросла, ей стало скучно подолгу сидеть за столом, вспоминать умершую родню, пить домашнюю наливку. Да еще потом ложиться спать в чужом доме, потому что возвращаться уже поздно.
– Ничего, коханая племянница, – посмеивался дядя Штефан, когда она по телефону извинялась, что опять не может прийти. – Ты молоденькая, тебе сейчас кажется, что счастье все где-то та-ам, а дома одна скука!.. В другой раз придешь, мы тебе всегда рады.
Поэтому тети-Кирино Рождество давно уже проходило для Леры незаметно.
Но в этом году она ждала его с нетерпением.
Лерина мама была такой домоседкой, что даже поход в театр являлся для нее огромным событием, да и здоровье не очень-то позволяло ей ходить далеко. А уж выход к Кире был единственным выходом из дому на два дня.
– Мам, мы с однокурсниками у меня Рождество будем праздновать, – сказала Лера накануне.
– Католическое Рождество? – удивилась Надежда Сергеевна. – Почему?
– Да так, – пожала плечами Лера. – В Европе католическое празднуют, ну и мы тоже.
Лере хотелось, чтобы мама знала: в этот вечер она будет дома не одна, лучше не торопиться с возвращением. Надежда Сергеевна была тактична до невозможности, можно было не сомневаться: прежде чем вернуться домой, она раз пять предупредит об этом по телефону.
– Костя, – сказала Лера, когда они вышли наконец из вестибюля биофака на улицу. – По-моему, сегодня такой дикий холод, что мы просто замерзнем, как перелетные птицы.
– Перелетные птицы не замерзают, – объяснил Костя. – Они ведь на юг улетают.
– Я бы тоже не против – на юг. Но за неимением крыльев я хочу тебя пригласить поближе – к себе домой, – сказала Лера.
Она тут же заметила, что Костя смутился, опустил глаза.
– Но… Я не знаю, Лерочка, разве это удобно? Ты хочешь, чтобы я познакомился с твоей мамой?
– А ты не хочешь?
– Нет, почему же…
– Моя мама – кристальный человек, – объяснила Лера. – Ее стесняться незачем даже такому юноше, как ты. Но сегодня ее все равно не будет, она к сестре поехала.
Костя приехал в Москву из Калуги и жил в общежитии – здесь же, в университетском корпусе на Ленгорах. Лера долго не могла привыкнуть, что в этой монументальной сталинской высотке можно жить: как-то не сочеталась ее торжественная внешность с кроватями и кастрюльками.
Лера была у Кости в комнате только однажды, да и то минут пятнадцать: зашли за чем-то по дороге с занятий. Хотя Леру трудно было напугать вахтершами, но их подозрительные взгляды все-таки были ей неприятны. Да и комната на четверых, все время кто-нибудь что-нибудь учит, или ест, или спит, или пьяный.