— Значит, ты хочешь сказать, что опять замуж надо выходить? — повторила вопрос Анастасия. Она делала это всегда: переспрашивала и дважды, и трижды, чтобы потом, когда что-то выйдет не так, был повод припомнить матери ее настойчивость и обвинить ее в навязывании своего материнского мнения.
Однако Ольга Егоровна эту повадку дочери давно изучила.
— Вовсе я не хочу это сказать. Я просто рассуждаю: если сегодня почему-то каким-то образом неизвестно, с чего опять вышла пятница, то, может быть, свадьбы как бы и не было?
— Как же это не было, если она была?
— Я согласна, Настюша. Но после свадьбы жених с невестой становятся мужем и женой, они вместе, извини, конечно, за выражение, спят, а где твой Анатолий?
Это был неоспоримый факт: Анатолия не было.
Но тут раздался сначала турбинный рев мощной спортивной машины Анатолия, и почти сразу снизу послышался его голос; ему что-то ответила тетя Люба. И тут же стук в дверь:
— Можно?
— Конечно! — крикнула Анастасия, садясь на постель и прикрываясь одеялом.
И вошел Анатолий — в костюме, бодрый, свежий, веселый и энергичный.
Он выглядел таким уверенным, словно ничего особенного не произошло, и мать с дочерью обрадовались, хотя Ольга Егоровна действительно недолюбливала Анатолия.
Вообще-то Анатолий, если рассматривать его отдельно от дочери, нравился ей по всем статьям. Но у Ольги Егоровны было почти сверхъестественное чутье — возможно, от покойной бабушки, про которую говорили, что она безошибочно предсказывала будущее, видя его в тазике, где замачивала полынь, чабрец и кровохлебку, а затем вливала в воду несколько капель керосина и по радужным разводам легко растолковывала все, что требовалось. Ольга Егоровна, как только появился Анатолий, поняла, что он будет добиваться ее дочери и добьется. Она предвидела и дальше — что Анастасия родит ему двоих детей или даже троих. При этом безошибочным нытьем материнского сердца она чуяла, что через десять лет, а то и раньше, Анатолий бросит Анастасию. Пытливо изучала она лицо будущего зятя, когда тот общался с Анастасией. Как опытный разведчик перехватывает и разгадывает шифрованные сообщения, она прочитывала взгляды Анатолия. Вот он вроде бы любуется пышной грудью Анастасии, а в глубине зрачка читается: «Что же станет с этой красотой, любимая, через десять-пятнадцать лет? Увянет она, эстетически пожухнет, буду я, молодой и крепкий, стараться не глянуть лишний раз на нее, обнаженную, чтобы не отбить в себе охоту к супружескому долгу, изменю, пожалуй, тебе, а потом и вовсе брошу». Или, было дело, покупали вместе туфельки для невесты, красивые туфельки сорок первого размера, и опять Анатолий восхищался тем, как ладно они сидят на гладкой, слегка загорелой ножке Анастасии, но Ольга Егоровна видела, как тусклой точечкой покалывает в глазах Анатолия сумеречный отсвет будущего, и этот отсвет сигнализирует: «В молодости хороша, любимая, твоя крепкая стопа. Но начнет она мозолиться, трещинки пойдут по желтеющим пяточкам, милые выпуклости суставчиков вырастут в бугры, которыми ты будешь меня ночью задевать до боли, раскинувшись во сне. А я буду лежать, бессонный, думая о том, что кто-то нежится рядом с юным телом без признаков подагрической бугристости на стройных членах. Да, милая, ты сейчас кровь с молоком, но кровь варикозно загустеет, молоко юности твоей створожится и превратится в целлюлит… Нет, Анастасия, пожалуй, изменю я тебе, а потом и вовсе брошу».
У таких мужчин, как Анатолий, знала Ольга Егоровна, чувство самоуважения преобладает над умением любить. Когда человек любит, ему плевать на сорок первый размер и разные изменения в теле любимой. То есть не плевать, конечно, но возникает что-то такое… Сочувственное, что ли… Союзное, со-переживательное. Вроде того: ты жива еще, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет, — вспоминала Ольга Егоровна известные стихи своей учительской памятью. Но это не для Анатолия. Для него и ему подобных нужно только самое лучшее и только самое свежее.
Вот и ее Петр Сергеевич такой. Довольно быстро остыл, охладел, а лет пять назад и целовать перестал, она какое-то время молча таила обиду, а потом все же завела об этом разговор, он слегка смутился и пробормотал: «Не молоденькие уже», — то есть на возраст списал. Однако, несмотря на возраст, завел себе подругу в городе Придонске, что быстро стало известно Ольге Егоровне. Месяц она мучилась, спала отдельно, оправдываясь гриппом и последующим осмыслением, плакала, думала: что делать? Решила: ничего не делать. Дочь надо растить и стараться, чтобы мужу в доме было хорошо.
Вырастили дочь, выдали замуж, и Ольга Егоровна ждала, что теперь Петр Сергеевич объявит: «Ну, Оля, а теперь слушай правду!»
Не объявил пока, но Ольга Егоровна приготовилась: вот-вот скажет, вот-вот. Почему-то думала, что сразу после свадьбы и скажет. Нет, промолчал. Дает, милосердный человек, время порадоваться хотя бы несколько дней. А уж потом — как обухом.
Анатолий об этих мыслях Ольги Егоровны не догадывался, он вообще не подозревал, что женщины способны мыслить так глубоко и подробно. Зато в американской высшей школе бизнеса, где он пробыл два года, его научили бесценному качеству: воспринимать все как есть, трудности считать временными, ориентироваться на коллектив, но полагаться на себя. А главное: что бы ни случилось, сохранять присутствие духа. Если ты чего-то не понимаешь или не знаешь, не спеши признаваться в этом. Делай вид, что все понимаешь и знаешь, при этом потихоньку старайся понять, узнать — и использовать.
Он был одним из немногих людей не только в Рупьевске или в России, но, возможно, и вообще в мире, кто лишь несколько минут был озадачен, а потом сказал себе: «Это произошло, теперь это так. Почему произошло и что именно, разберемся после. Пока же будем жить и действовать исходя из имеющегося».
— Что приуныли, дамы? — галантно спросил Анатолий.
После этого поцеловал Анастасию в щечку, а Ольгу Егоровну, играючи, в ручку.
— Приуныешь тут, — сказала Анастасия, в сердцах не заметив неграмотности, недостойной девушки, окончившей школу с золотой медалью и гуманитарный университет с красным дипломом.
Ольга Егоровна при женихе не стала делать ей замечание.
— А в чем дело? — удивился Анатолий.
— Ты не знаешь, что ли? Пятница почему-то вместо воскресенья.
— Бывает!
— Как это бывает, если никогда не было?
— Мало ли. Не было, а теперь есть.
— Но что делать, Толя? — спросила Ольга Егоровна, сейчас не думающая о том, какую несчастную судьбу уготовил ее дочери этот человек.
— Жить дальше!
— Будто ничего не произошло? — спросила Анастасия. — И мы все-таки женаты?
— Нет, — отверг Анатолий. — Не будем обманывать себя. Но и не будем подчиняться обстоятельствам. Сначала всё расставим по местам. Пойдем по конкретике. Например, позвоним в загс. И отцу Власию, который нас венчал.
— Зачем? — не поняла Анастасия.
Анатолий приподнял палец и слегка покачал им: подожди, вот буду говорить с загсом и отцом Власием, из этого разговора и поймешь, — к чему же тратить время на двойное объяснение?
В загсе Анатолию сказали, что бракосочетание, конечно, помнят, но казус в том, что в книге регистрации записей нет, фото и видеоматериалов, которые были подготовлены работниками загса, тоже нет, в общем, нет никаких осязаемых и наглядных свидетельств состоявшегося бракосочетания.
— Будут, — заверил Анатолий.
Отец Власий тоже не утешил: да, обряд венчания состоялся, вокруг аналоя водили, всё свершили как подобает, но вот какие странности: обручальные кольца, купленные в церкви, а также свечи, иконки и прочее вернулись на свои места, а вот деньги, за эти атрибуты венчания уплаченные, из церковной кассы, напротив, исчезли.
Услышав это, Анастасия глянула на свою руку (почему-то до этого не приходило на ум), увидела, что кольца нет. И на безымянном пальце Анатолия не было кольца. Анастасия заплакала. Заплакала и Ольга Егоровна, да так горько, будто все, что она предвидела, уже свершилось и Анастасия только что развелась с Анатолием.
— Спокойно, женщины! — сказал Анатолий голосом главы семьи. — Раз такое дело, придется повторить.
— А если потом опять вернемся в пятницу? — не успокаивалась Анастасия.
— Если вернемся, разработаем другой план. А если нет, будем жить дальше. Ну, будет пятница, и что?
— Как что? В одном дне все время жить? — спросила Анастасия.
Анатолий ответил глобально:
— Жизнь человеческая по сравнению с существованием не только Вселенной, а хотя бы всего лишь нашей планеты — даже не день и не минута, и даже не секунда, а так, фить! — он присвистнул, — и нет ее! И что, убиваться по этому поводу?
Его слова ободрили мать и дочь.
— Ладно, — сказала Анастасия. — Пойдем по второму кругу. Но надо с платьем что-то делать, я на него вино вчера пролила.