Три дня они пересекали Пыльные равнины. Места эти считались безопасными, но до предела неприветливыми. Земля, покрытая жёстким прахом, холмы пересохшей трухи, готовой с головой засыпать неосторожного, и ни намёка на воду. Говорят, прежде здесь случались потопы, и древние размывы на склонах подтверждали эти легенды, но сейчас здесь иссохло само бытие, и весь запас воды путешественники несли с собой, не надеясь пополнить его в дороге.
Временами они встречали змеистые следы циркморов — пустынных чудовищ, опасных исключительно своей тупостью. Чем питались многосуставчатые громады, оставалось неизвестным, и выяснять это ни у кого не было охоты. Даже небольшой циркмор мог, не заметив, раздавить весь отряд. Циркморы были слепы, они хаотично двигались, днём и в ночи, так что на ночь приходилось выставлять дежурного, который будил уставших людей, если одно из чудовищ оказывалось слишком близко.
Небесная твердь нависала в этих краях над самой головой, а местами и попросту падала на равнину. Смельчаки, сбиваясь в обозы, отправлялись в такие места за небесным камнем. В отличие от простого камня, он был плотен и с трудом поддавался обработке. Старший из путешественников был скульптором и многое мог рассказать о свойствах небесного камня.
В народе болтали, будто бы хребет, ограничивающий Пыльные равнины, вонзается в небесную твердь, и это — граница мира, за которую нет дороги, но те, кто отправился в путь, знали, что через хребет есть проходы, хотя и не каждому дано их найти. Великий Граничный хребет вовсе не предел, это лишь этап на бесконечном пути. За хребтом расстилаются залитые светом бескрайние равнины. Уже с седловины хребта видно, как великолепна жизнь среди тех просторов и какие чудовищные опасности она таит. Светлый мир честен, он не скрывает ни дурного, ни доброго. Тот, кто сумел подняться на горный хребет, делает выбор: одни уходят к свету, другие возвращаются домой. Никто не скажет, какой выбор правильный; из тех, кто спустился в Светлую долину, назад не пришёл ни один.
Великий искус: подняться над собой, преодолеть величайшую высоту, увидеть небывалое. Ради этого стоит много дней брести сквозь Пыльные равнины, где небо порой смыкается с землёй, штурмовать немыслимо крутой склон, а найдя проход и став на вершине мироздания, сделать выбор: куда идти — к людям или к свету.
Озабоченные малыми делами никогда не пытаются подняться на хребет. Туда идут лишь неспокойные душой. Уходя, они оставляют дома своё имя, прославленное среди современников.
Теперь их звали просто: Скульптор, Композитор, Певец, Писатель, Художник.
Снискавшие славу, привыкшие к поклонению, они бросили всё это в прошлой жизни, взвалили на спину тяжёлый груз, без которого не пройти Пыльные равнины и не подняться на Граничный хребет, и теперь шли, оглядываясь лишь для того, чтобы убедиться, нет ли поблизости безмозглого, но опасного циркмора.
Горный хребет застилал уже половину смутного горизонта. Впереди не было вершин и перевалов, высота повсюду оказывалась примерно одинаковой, хотя местами горы упирались в небесный свод, исключая всякую возможность прохода. Не было и предгорьев, ничто не предвещало, что путники подходят к горной цепи. Просто земля вставала дыбом, равнина превращалась в гору, стеной перегораживающую путь. Ни дома, ни на Пыльных равнинах не встречалось ничего, способного сравниться с этой громадой. Никакие навыки прежней жизни не могли помочь в восхождении, ничто, кроме смутных рассказов тех, кто поднимался на вершину, а потом вернулся в родные места.
Заключительный переход по равнине принёс неожиданную находку. Не камень, не валун, а огромнейшая скала возвышалась над плоской равниной едва ли не на десять человеческих ростов. На Пыльных равнинах не бывает ветров, но всё же барханы пыли и бесплодного праха окружали её, так что оставалось только гадать, насколько глубоко уходит в землю каменная громада.
Первым странного образования достиг Композитор. Он ударил по камню концом палки и вместо привычного тупого удара услышал звонкое цоканье, какое бывает лишь при соударении твёрдых предметов.
— Что это?
Подошли остальные путешественники. Каждый стучал по звонкой поверхности, прислушиваясь к чистому звуку, неожиданному для здешних мест, где всё приглушено слоем пыли. Последним до удивительной скалы добрался Скульптор. Огладил поверхность ладонями, уверенно произнёс:
— Небесный камень.
— Откуда он здесь? — спросил кто-то.
— С неба, откуда же ещё.
— Разве бывает такое огромное?..
— Небо — больше.
Скульптор достал молот, с которым не расстался даже в походе, примерился и одним ударом сбил небольшой выступ скалы. Все увидели светлую изломистую поверхность небесного камня.
— В жизни не видал такого монолита.
— Но ведь то, что привозится в города, вырубают прямо из неба…
— Таких громад никто вырубать не умеет. Падая, она попросту раздавит рабочих.
— А небо не упадёт? — с опаской спросил Певец. — Это же страшно подумать, какие громады с него валятся.
— Могло бы упасть — давно бы упало.
Писатель наклонился, поднял отколотый кусок, спрятал в котомку.
— Вернусь домой, закажу собственный бюст в одну сотую натуральной величины. Замечательный образ — он как нельзя лучше показывает соотношение между творцом и его прижизненным признанием.
Ответом было неловкое молчание. Впервые кто-то из путешественников ясно произнёс, куда он собирается после того, как поднимется на хребет. Правда, еще не поздно было передумать. Передумать можно даже в самый последний миг, стоя на гребне. И всё же слово было произнесено.
— Что вылупились? — сердито проворчал Писатель. — Да, после восхождения, если удастся покорить высоту, я собираюсь вернуться назад. Пусть в обители света всё чудесно и замечательно, но это не для меня. Я — ничто без моих читателей, а они остались там.
— Как знаете, — то ли соглашаясь, то ли возражая, произнёс Певец. Почему-то он перешёл на «вы», хотя до этого всем тыкал. — Моя публика, фанаты и просто любители, тоже остались там, но вздыхать о них я не собираюсь. Уж я-то знаю, как собираются толпы на стадионах. Мощная техника, мощная реклама, искусный разогрев толпы — какое отношение это имеет к творчеству?
Больше не высказался никто. Путешественники в молчании принялись разбивать лагерь. После сказанного говорить на отвлечённые темы казалось кощунством.
С утра стали готовиться к восхождению. Прежде всего устроили схрон, где путешественников, которые с вершины повернут к дому, будет ожидать кое-что из снаряжения, а также запасы воды и пищи. Выбравшие путь к свету дальше пойдут налегке, рассчитывая на слепую удачу. Всё равно втащить на гору сколько-нибудь приличный груз они не могли.
Место для схрона выбрали на скале, где на не слишком большой высоте нашлась удобная выбоина. Вряд ли хоть один циркмор, окажись он поблизости, полезет штурмовать небесный камень, так что риск потерять припасы сводился к минимуму.
А когда начали распределять по вещевым мешкам то, что потребуется при восхождении, Скульптор — самый пожилой и самый заслуженный из всего отряда — негромко сказал:
— На меня не рассчитывайте. Я наверх не пойду. Буду ждать вас здесь, покараулю запасы. Поползаю по скале, молотком постучу. Ни у кого никогда не было столько небесного камня враз: было бы обидно отказываться от этакого богатства. Если через неделю никто из вас не появится, я заберу свою долю воды и потихоньку пойду к дому. А на перевале мне делать нечего.
Отговаривать никто не пытался. В таких вопросах каждый решает за себя, чужие советы излишни. Перераспределили груз и пошли, провожаемые размеренными, как метроном, ударами молотка. И лишь когда оставшийся уже ничего не мог слышать, Писатель негромко пробормотал, обращаясь даже не к спутникам, а к самому себе:
— Монументализм — это не творческая манера. Это диагноз.
К полудню достигли хребта и после недолгого отдыха начали восхождение.
Удивительная штука граничный хребет! На пути внезапно выросла стена, перегородившая всякую дорогу. Она делила вселенную на две части, и узнать, что там, в царстве света, можно, только поднявшись на хребет.
Стена не была совершенно отвесной, тем более не была гладкой, так что всякий участок удавалось без особого труда преодолеть. Трудность состояла в бесконечной протяжённости этого пути. Остановиться, передохнуть, расслабиться здесь было практически негде. Взялся ползти наверх — ползи.
Порода, из которой сложен Граничный хребет, особая. Она достаточно рыхлая и залегает горизонтальными пластами. В ней нет ничего от звонкой твёрдости небесного камня. И эта никчемушная ерунда, собравшись в громадном количестве, закрывает путь в неведомое, к свету. Впрочем, большинство о том и не подозревает, только творческому человеку открыта истина.