А теперь перед ним сидит его собственный сын Генри, ему двадцать один год, и он улыбается отцу со своего места за столом с таким же спокойно-уверенным выражением лица; Джон только с ним обсуждал свои новые проекты, и сын проявил свойственную ему веселую готовность сделать все, что от него требуется.
Вот Барбара, ей двадцать три года, она самая старшая из детей, ее мягкие каштановые волосы падают на лоб; она обдумывает услышанную новость, слегка наморщив лоб от умственного напряжения - ей всегда требуется время, чтобы освоиться, когда ее вниманию предлагается какая-нибудь новая мысль. Она консервативна по природе, и неодобрительно относится к переменам.
Ее сестра Элиза - годом младше, она несколько полнее и светлее, и больше, чем сестра, похожа на свою покойную мать. Элиза уже прикидывает, как эти новшества отразятся лично на ней. Отец, конечно, заработает кучу денег, и им больше не придется все время торчать в Кломниэре, они смогут на время сезона переселяться в Бат и даже поехать на континент, как это сделали дочери лорда Мэнди год тому назад.
Мысль о континенте промелькнула в голове и у Генри, когда он смотрел на отца. Он любил Клонмиэр, любил свою семью и считал, что рудник - это разумное предприятие, вполне осуществимое и полезное людям и вообще всей стране. Если это, к тому же, означало, что он сможет поехать во Францию, в Италию, Германию, Россию, сможет увидеть картины, услышать музыку, словом, познакомиться со всем тем, что они, бывало, обсуждали в Оксфорде, - ну тогда, чем скорее Голодная Гора обнажит свои недра для лопаты, кирки и машины, тем лучше.
Его брат смотрел в окно, на залив, который лежал там, внизу. У него и его сестры Джейн были самые темные волосы из всей семьи. Темный оливковый цвет лица и карие глаза придавали их внешности что-то южное, испанское, может быть, даже цыганское, то, чего совсем не было у других.
Шахты на нашей горе, думал он, грохот машин, который распугает птиц, кроликов и зайцев, толпы несчастных рабочих, которые будут день за днем трудиться под землей, счастливые тем, что получили работу, спасающую их от голода, и проклинать в то же время хозяина, который им эту работу предоставил. Он знает, как все это будет. Видел уже раньше, в Дунхейвене, когда отец вел там бесконечные разговоры о прогрессе. В глаза это были сплошные любезности и улыбки, но стоило отцу отвернуться, как люди начинали ворчать и шушукаться между собой, а потом вдруг обнаруживался сломанный забор, исчезала корова или начинала хромать лошадь - странная бессильная злоба.
Ладно, что там говорить, выстроит отец свою шахту, все они станут миллионерами, и дело с концом. До тех пор, пока его, Джона, не заставят надзирать за работами в шахте или вообще не навяжут какой-нибудь ответственный пост, ему все это безразлично, и если они не тронут вершину Голодной Горы, и он по-прежнему сможет натаскивать там своих собак и лежать на траве, греясь под солнышком, тогда пусть новая компания устраивает там хоть десять шахт, его это не волнует. Что касается Джейн, которая в свои восемь лет считалась в семье красавицей, которую все любили и ласкали, хотя ее никак нельзя было назвать балованным ребенком, то у нее в голове возникли самые странные образы и фантазии: она воображала себе, что по склону Голодной Горы течет поток меди, красный, как кровь, в нем барахтаются рабочие, похожие на маленьких чертенят, а среди них, словно сам Господь Бог, сидит на троне ее отец.
- Когда вы предполагаете приступить к работам, сэр? - спросил Генри.
- В течение следующего месяца, - ответил отец. - Однако предварительную разведку можно будет начать и раньше. На днях ко мне должен приехать из Бронси один человек, он привезет с собой инженера. Мы должны начать проходку к середине лета, и, если повезет, у нас будет три месяца на то, чтобы опробовать шахту, прежде чем наступит осень... Было бы нежелательно отказываться от самых высоких цен, если у нас будет, что продавать. Однако в первые два года доход будет невелик, поскольку сначала нужно будет возместить затраченные средства.
- А как насчет рабочих, отец? - спросила Барбара.
- Я нашел одного корнуольца по имени Николсон на должность штейгера, ответил Бродрик, - и он, разумеется, привезет с собой своих людей. А дальше будет видно.
Джон Бродрик встал из-за стола и, подойдя к буфету, отрезал себе еще кусок жаркого.
- Недовольства нам, конечно, не избежать, - коротко заметил он. Недовольные были, когда в Дунхейвене появилась почта, были они и тогда, когда открылась аптека-амбулатория для бедняков. Я ничего другого не ожидаю. Но когда люди узнают о размерах заработной платы, которую корнуольцы кладут себе в карман каждую неделю, мы услышим другие песни. Зима-то была тяжелая, верно? Возможно, они задумаются и о следующей. Я вполне допускаю, что эти мысли у них появятся. И сделаю все возможное, чтобы они прибыли на Голодную Гору и попросили о найме на работу.
Его сын Джон нахмурился, рассеянно тыкая вилкой в скатерть.
- А что ты думаешь обо всем этом, Джон?
Юноша вспыхнул. Он всегда терялся в присутствии отца.
- Вы правы, сэр, - медленно проговорил он, - они придут к вам наниматься, но никакой радости это им не доставит. Они будут думать: "С чего это мы должны благодарить его за то, что он не дает нам умереть с голода?". Это какой-то вывих в сознании, однако он обязательно у них появится. Вы, наверное, и сами это понимаете, и догадываетесь, что они обязательно будут совать вам палки в колеса и стараться что-нибудь напортить, несмотря на то, что вы даете им возможность заработать на хлеб.
- Мне кажется, ты им сочувствуешь?
- Нет, сэр, - запинаясь, сказал Джон. - Просто, вы понимаете, на нас до сих пор смотрят, как на чужаков, нежелательных пришельцев. Этого никто не может отрицать.
- Мне просто смешно тебя слушать, - раздраженно сказал отец. - Мы принадлежим этой стране так же, как и все прочие. Ведь здесь жил твой прадед, а еще до этого - его брат. Бродрики живут в этих местах с шестнадцатого века.
- А почему же тогда застрелили моего прадеда? - спросил Джон.
- Ты прекрасно знаешь, что его убили, поскольку он считал, что исполняет свой долг перед Богом и королем, настаивая на соблюдении закона. Контрабанда есть нарушение закона, и он хотел положить этому конец.
- Нет, сэр, - возразил Джон. - Это был только предлог. Донованы убили моего прадеда, потому что эта земля, прежде чем он ею завладел, принадлежала им, потому что вожди клана Донован владели Клонмиэром, Дунхейвеном и островом Дун еще в те времена, когда Бродрики служили переписчиками в конторе в Слейне, где снимали копии с документов, и Донованы не могли этого забыть. Они и сейчас помнят. Вот почему Морти Донован разрешает свои арендаторам красть вашу скотину, и вот почему корнуольские рабочие не останутся здесь дольше, чем на один сезон.
Наступило молчание. Джон Бродрик ничего не отвечал. Он задумчиво смотрел на своего второго сына, в то время как остальные его дети, удивленные поведением брата, сидели молча, краснея и испытывая крайнюю неловкость.
- Отлично, Джон, - сказал, наконец, Бродрик. - Я вижу, что Итон и Брейсноз оказали на тебя большее влияние, чем я предполагал. Еще несколько лет в Лондоне, в Линкольнз Инн, и ты станешь настоящим оратором. А теперь, Барбара, если ты закончила, я предлагаю всем подняться наверх, в гостиную, чтобы Томас мог убрать со стола. Чаем ты нас напоишь в гостиной.
- Хорошо, отец, - сказала Барбара, и, бросив укоризненный взгляд на Джона, виновника неприятной сцены, она первой стала подниматься по лестнице в гостиную, где слуга уже приготовил поднос со всем необходимым для чая.
- Какая глупость, - сказал Генри, похлопав брата по плечу, в то время как их отец задержался и все еще находился внизу. - Что это тебе пришло в голову говорить такие вещи, да еще в такое время? Ты же знаешь, как отец раздражается всякий раз, когда речь заходит о Донованах. Зачем тебе понадобилось приводить все эти доводы против шахты, которой он так увлечен?
- Джон, дорогой мой, ты ведешь себя неразумно, - сказала Барбара, - тем более сегодня, когда ты опоздал к обеду. Теперь он будет на тебя сердиться, по крайней мере, неделю.
- Ах, будь оно все неладно, - с досадой проговорил Джон, бросаясь в кресло. - Почему я все делаю не так, как надо? И почему никто не любит включая меня самого, - когда говорят правду? Вы же не думаете, что я так уж люблю Донованов? Старик Морти Донован настоящий негодяй, мне это известно.
Он протянул руки к Джейн, и девочка подошла к нему, села на колени и обняла его за шею.
- Что нам с тобой делать, сестричка? Давай убежим вместе на остров Дун, построим там хижину и станем в ней жить?
- Зимой там будет просто ужасно, - ответила Джейн, смеясь и теребя его воротник. - У тебя сразу же испортится настроение, и ты будешь вымещать свою злость на бедненькой Джейн. Генри гораздо лучше тебя мирится со всякими неудобствами.