Чего ради вам понадобилось удирать из парикмахерской? Ведь ваше исчезновение сразу же
приковывает к вам внимание и заставляет заподозрить вас во всех смертных грехах. Полицейский допрашивал и остальных, причем делал упор на
последний вечер. Почему? Чем примечателен этот вечер? Что такого вы натворили? Какие еще нарушили правила?
Оба открыли рты, чтобы ответить, и Тина уступила Карлу. Он сказал, что они ничего больше не нарушали. С работы прямиком направились к себе в
комнату, поели, как обычно. Тина немного постирала, а он читал книгу. К началу десятого или около десяти они вышли на прогулку, а уже в половине
одиннадцатого вернулись и легли спать.
Я окончательно обозлился.
– Вы сами себя высекли, – заявил я безжалостно. – Если вы ничего плохого не натворили прошлым вечером, какого черта убежали? Нужно же хоть
немного соображать, в противном случае вы пропадете ни за что, ни про что. Почему вы не обсудили все спокойно?
Карл улыбнулся. Честное слово, он улыбнулся, но у меня не появилось желания ответить ему.
– Полицейский, задающий вопросы, – сказал он все тем же ровным голосом, – производит разное впечатление на разных людей. Когда за вашей спиной
стоит вся страна, и когда вы не совершили никакого преступления, вы чувствуете себя сильным и ничего не боитесь. Даже… если вы находитесь вдали
от родины. Но у нас с Тиной нет родины, нет документов. Вернее, такая страна, которую мы когда то считали своей родиной, ничего нам не сулит,
кроме смерти. Если нас туда отправят, мы сразу же наложим на себя руки. Одинокие люди нигде в мире не могут ответить на вопросы полицейского и
оказаться правыми. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Господи, какие идиотские рассуждения! – закричал я.
Тина поднялась с места и подошла ко мне, протянув на ладони смятые бумажки.
– Возьмите деньги, мистер Гудвин, только посоветуйте нам, куда лучше ехать, и еще некоторые мелочи, которые могут оказаться нам полезными…
– Мы еще подумали, – напомнил Карл, – в надежде на наше согласие, что вы напишете письмецо кому нибудь из своих друзей в этом самом Огайо.
Конечно, за пятьдесят долларов нельзя требовать слишком многого…
Я поочередно посмотрел на них обоих, плотно сжав губы, чтобы не начать чертыхаться снова. Утро пропало, Вулф надулся, текущие дела ждут… Я
схватил трубку телефона.
Человека три четыре из моих «деловых» друзей и знакомых могли бы без труда выяснить, какое дело привело полицейского по имени Воллен в
парикмахерскую Голденрода, если только не случилось ничего чрезвычайного. Я уже начал набирать номер, но потом заколебался и опустил трубку на
рычаг. А вдруг и правда дело серьезное? Тогда мой звонок лишь ускорит прибытие полицейских машин по нашему адресу. Нам с Вулфом не по душе,
чтобы людей забирали из нашего кабинета, независимо от того, кто они такие. Ладно еще, если мы сами способствовали их задержанию.
Карл хмуро смотрел на меня, медленно качая головой. Тина застыла, сжав деньги в кулаке.
– Это же глупо, – сказал я все еще сердито. – Если за вами действительно охотятся, вы напрасно потратитесь на билеты до Огайо или любого другого
места… Лучше экономьте на адвоката. Ну, а мне придется сходить туда и выяснить, в чем дело.
Я поднялся, подошел к звуконепроницаемой двери в переднюю комнату и гостеприимно распахнул ее.
– Мы пойдем, – проговорила Тина, снова задыхающимся шепотом. – Не станем вас больше беспокоить. Пошли, Карл.
– Не глупите! – оборвал я ее. – Если дело чуть серьезнее пустякового мошенничества, вас схватят, где бы вы ни были… Ладно уж, сегодня мой день
нарушения правил… Идемте, я устрою вас в этой комнате.