Нам не
удалось разыскать никого, кто видел бы водителя: ни на месте наезда, ни там, где машину бросили. Выяснилось, что автомобиль был угнан. Владелец
оставил его на Сорок восьмой улице между девятью и десятью вечера. Вернулся за ним в одиннадцать и не обнаружил на месте.
Пэрли замолчал, увидев, что в парикмахерскую входит новый клиент. Тот с помощью Фиклера прорвался мимо охраны, сдал пальто и шляпу в гардероб и
сел в кресло Джимми. Пэрли вновь вспомнил обо мне.
– Машину обнаружила патрульная бригада. У нее был помят передок, виднелись следы крови и все такое. Двенадцатый округ направил туда Джека
Воллена. Он ее осматривал первым. Позднее, разумеется, появилась целая толпа, включая работников лаборатории, потом машину убрали. Все решили,
что Воллен поехал домой и завалился спать, тем более что было уже восемь утра, когда закончилось его дежурство. Но он этого не сделал. Воллен
позвонил жене: напал, мол, на горячий след, который непременно выведет его на виновного в наезде, и он сам все распутает, чтобы добиться
повышения по службе. Потом позвонил домой владельцу машины и спросил его, не связан ли он каким то образом с парикмахерской Голденрода, бывал ли
когда нибудь в ней, знаком ли с кем нибудь из ее работников. Владелец машины даже не слышал о такой. Конечно, все это мы выяснили уже после,
когда в 10.15 нас вызвали сюда, и мы увидели Воллена с ножницами в спине.
Я нахмурился.
– Но что привело его в эту парикмахерскую?
– Мы бы тоже хотели это знать. Очевидно, он обнаружил что то в машине. Проклятый дурак решил отличиться, держал все в тайне, явился сюда… и его
убили.
– Неужели он тут ничего не показывал? Хотя бы упоминал про что нибудь?
– Вроде нет. Говорят, при нем была одна лишь газета. Она у нас. Это сегодняшняя «Ньюс», утренний выпуск, вышла вчера ночью. В ней мы не нашли
ничего примечательного. В карманах у Воллена тоже ничего не было… Одним словом – никаких следов.
Я фыркнул.
– И правда, глупец… Даже если бы он выяснил, как все случилось, никакое повышение ему не светило. Скорее всего, его направили бы в транспортную
полицию.
– Таких у нас, к сожалению, немало. Переоценивают свои силы и возможности. Я не хочу называть имена, но работники на местах оставляют желать…
Зазвонил телефон. Фиклер, склонившись над кассовой книгой, посмотрел на Пэрли, тот сделал шаг и снял трубку. Поскольку вызывали, видимо, его
самого, я отошел в сторону.
Меня окликнули:
– Здравствуйте, мистер Гудвин!
Это был Джимми, мастер Ниро Вулфа. Он колдовал ножницами над ухом своего клиента. Самый молодой из мастеров, самый красивый, с ровно очерченными
губами, белозубой улыбкой и веселыми темными глазами. Я всегда удивлялся: почему он не работает у Фраминелли?
– Привет, Джимми!
– Мистер Вулф должен сюда прийти, – требовательно заявил он.
При существующем положении вещей я посчитал это довольно нетактичным и даже намеревался ему об этом сообщить, но тут меня позвал Эд.
Оказывается, последний клиент пришел к нему по записи.
– Можете еще подождать, мистер Гудвин? Ну и хорошо!
Я подошел к вешалке, разделся до рубашки и направился к одному из стульев возле перегородки, рядом со столиком с журналами.
Я подумал, что мне следовало бы взять в руки журнал, но я уже читал тот, что лежал наверху, а под ним виднелся «Таймс» двухнедельной давности.
Поэтому я откинулся на спинку и медленно повел глазами справа налево и обратно. Хотя я ходил в эту парикмахерскую вот уже шесть лет, я
практически не знал этих людей, а ведь мастера стрижки и бритья славятся своей разговорчивостью.