Две другие прорези, будто сделанные ударами ножа, служат рукавами. Зрители, которые собрались вокруг нее, уделяли, однако, меньше внимания ее необычному одеянию, чем схожести - настолько полной, что она казалась неестественной, - между ее лицом и рисунком, который она рассматривала.
И то, и другое находилось на одном и том же уровне и имело одни и те же размеры.
Я приблизилась к девушке и спросила ее, не может ли она назвать мне имя художника, автора этого рисунка. Когда она позировала ему?
Девушка подернулась, чтобы посмотреть на меня: молчаливая улыбка превратила неземные черты ее лица в необычайную красоту, которую я могла бы любить бесконечно. Мне показалось, что незнакомка, возможно, не поняла моего вопроса, но она уже отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес.
Один из мужчин, который услышал мой вопрос к девушке, сказал, что портрет был написан век назад и что поэтому невероятно, чтобы девушка могла позировать художнику. Другой высказал предположение, что натурщица, возможно, была прародительницей девушки, так как трудно было вообразить, что подобная схожесть может быть лишь результатом совпадения. Директор галереи, в свою очередь, заявил, что этот вопрос следует выяснить и что он созовет фотографов и журналистов, чтобы сделать достоянием общественности этот необычный факт. Одна женщина с грубыми замашками взяла пальцами острый подбородок героини, попыталась отбросить назад ее волосы и спросила ее, из какой страны она приехала.
Девушка резким движением головы освободилась от руки женщины и бросила на нее презрительный взгляд.
- Она не говорит на нашем языке, - заявила женщина.
Затем с наглостью, которая шокировала меня, она овладела плетеной из веревок сумкой девушки и извлекла оттуда кошелек, открыла, исследовала содержимое и сообщила:
- Я же вам говорила, она - ирландка.
Толпа тут же принялась обсуждать невозможность того, чтобы сумасшедший художник из Умбрии, умерший в двадцатилетнем возрасте, который никогда не покидал селения, где родился и куда никогда никто не заезжал, мог познакомиться с женщиной-ирландкой и чтобы этот эпизод личной жизни не стал известен его биографам, которые бы, в свою очередь, не поведали об этом потомкам. Было доподлинно известно, что эти люди не оставили неосвещенным ни одного факта этой бедной жизни. Кроме того, они установили - и это невозможно было оспорить, - что художник никогда не пользовался натурщицами. Портреты, исполненные им, соответствовали тем, кто представал перед его внутренним взором, что создавалось его больным воображением и призраками, осаждавшими его. Ни одно реальное лицо не было для него источником вдохновения.
Все тут же заговорили разом, стараясь показать свою эрудицию. Я взяла за руку девушку, чтобы увести ее от этой возбужденной толпы и от этого шума. Она снова посмотрела не меня своей чарующей улыбкой и последовала за мной. Я повела ее в свою комнату.
Наконец-то! Давнишняя двойственность твоей и моей красоты больше не существует!
Мое обнаженное тело проникает в твое. Ее одеяние в виде мешка более не прикрывает стыдливо ее груди, ее ягодицы, ее детский живот. Мое великолепное тело стало уже ее телом. Вернее - нашим телом.
Это я или она исследует его своими изящными ручками, ловкими, как усики виноградной лозы, которыми моя возлюбленная оплела мой бюст, тоже искалеченный? Они резвятся и танцуют всю ночь свой лесбиянский танец на нашем половом органе, который никогда не может насытиться.
О, ты, я - прекрасна. Я, ты - прекрасны. Мы - прекрасны. Твое горло, которое это выкрикивает, - мое.
О, моя красавица. Тебя, себя - я люблю обеих. Я - в тебе, чувствую, как ты любишь нас.