«А тебе-то что, – Тоня отвечает, – хозяин где?»
«Хозяин? – протянул так, а сам глазами засверкал. – Ну, я хозяин, а что?»
Тоня аж поперхнулась, сумку выронила, куда, спрашивает, дядьку девали? Хочет крикнуть, а в горле ком. И не то чтобы дядьку она так пожалела, просто уж больно противно все. Ну, тот крикнул что-то на своем языке, похоже на «Мириам», что ли, и тут же выбежала из кухни женщина. Вроде молодая, только лицо какое-то несвежее, как будто молью траченное. Зуб золотой торчит, улыбка от этого неприятная, фальшивая. Руками всплеснула, якобы обрадовалась, а как заметила Тонин чемодан, так посмурнела лицом. В комнате скрылась, и тотчас оттуда дядька вышел. Небритый какой-то, неаккуратный, потертый. Лицо помятое, желтое, одет неряшливо. У тети Лины не такой был – сытый, гладкий, чистый весь, аж лоснился.
Ни «здрассти» не сказал, ни еще какого привета. Только уставился на чемодан и сумку как баран на новые ворота.
– Эт-та чего? – наконец спросил и пальцем ткнул, а голос хриплый, как будто с похмелья.
Да это так и есть, поняла Тоня, когда дядька подошел ближе, он же с жуткого похмелья. И вообще он пьет. Вот уж чего не водилось раньше, при тете Лине.
– Эт-та чего? – повторил дядька и пнул Тонин чемодан.
– Вещи мои, – Тоня решила держаться тверже, – а это кто такие? – Она махнула рукой в сторону коридора, где стояли теперь трое – женщина и двое мужчин, один тот, усатый, другой худой, небритый, щеки впалые, глаза ввалились.
– Эт-та? Жена моя, Мариночка… – сказал дядька, – и братья ее Аслан и Махмуд.
– Ты женился? – удивилась Тоня. – Еще со смерти тетки года не прошло!
– А твое какое дело? – вызверился на нее дядька. – Ты мне будешь указывать?
Тут эта его женушка всплеснула руками и скрылась на минуту в комнате, а после принесла корочки. И показала их Тоне из своих рук. Все правда, свидетельство о браке, дядькина фамилия черным по белому, и эта Мириам, что ли, или Малика, на «М» в общем.
– Да мне, в общем, все равно, – Тоня отступила, поскольку от дядьки жутко разило перегаром, а от его женушки – бараньим салом, – у тебя своя жизнь, у меня – своя.
И подхватила чемодан, намереваясь войти в дальнюю комнату, которая раньше была ее.
– Куда это? – прошипел дядька. – Там занято!
А тот, усатый, широко распахнул перед Тоней дверь. Она хотела войти, но встала на пороге как вкопанная. Ее комната под завязку была набита мешками, тюками и коробками. Еще какие-то вещи лежали просто так, на полу.
– Видала? – злорадно усмехнулся дядька. – Нет у тебя здесь комнаты, я ее сдал. Ты меня, инвалида-пенсионера, бросила без средств к существованию, должен я на что-то жить? Пенсии-то на лекарства не хватает.
– Ага, и на выпивку тоже, – разозлилась Тоня.
– Ты меня не трогай! – заорал дядька дурным голосом. – Чужие люди приласкали, накормили, обогрели! А племянница родная бросила как собаку бездомную!
Тут он икнул и закашлялся. Если бы дядька был в голосе, то Тоня бы отступила, потому что на его крик она реагировала всегда одинаково – застывала в полном ступоре и не могла ничего с собой сделать. Но сегодня дядька был не в лучшей форме, а у Тони просто не было выхода – жить-то негде.
– Половина квартиры моя по закону, – сказала она, – так что освобождайте комнату. Или я пока в другой поживу.
– В другой мы живем, – с ужасным акцентом сказал усатый, – тут тебе места нету…
– Вот так вот прямо? – Тоня очень рассердилась. – А если я в полицию пойду? У вас документы в порядке?
– Какая полиция, какая полиция? – затараторила бабенка визгливым ненатуральным голосом. – У нас документы в порядке, у нас с полицией никаких конфликтов нету, в нашем отделении брат мой двоюродный работает.
– Ты туда и не суйся, – прохрипел дядька, – у них там все схвачено. Уходи по-хорошему, если неприятностей не хочешь. А то напишу на тебя заявление, что ты наркоманка, так еще и загребут.
– Ах ты, скотина! И так столько крови мне попортил! – Тоня была на грани отчаяния. – Думаете, в вашем паршивом отделении вся власть? Ишь что выдумал – всю квартиру захапать! Тебе это так просто не сойдет, и этим тоже!
Тут вперед выскочил тот худой со впалыми щеками. Неожиданно сильной жилистой рукой он толкнул Тоню в узкий тупичок перед ванной и прижал к стене. Тоня содрогнулась, увидев совсем рядом его глубоко посаженные глаза, желтые, как у кошки, которые горели сейчас диким безумным огнем.
– Никуда не ходи, – прошипел он, и она с ужасом почувствовала прикосновение чего-то страшного и холодного к своей шее, – пойдешь – прирежу, как куренка. Тогда вся квартира наша будет. А тебя кто хватится, кому ты нужна?
Тоня почувствовала, что ноги стали ватными и сползла бы по стенке вниз, если бы страшный тип не держал ее.
– Поняла? – прошипел он. – Вали отсюда и сиди тихо, тогда будешь жива!
Еще раз тряхнул ее и ушел. Тут прибежала Мириам или как там ее, снова всплеснула руками, залопотала по-своему, затормошила Тоню, протащила по длинному пустому коридору и вытолкала на лестницу, выбросив следом ее вещи.
Опомнилась Тоня уже на улице и заторопилась уйти как можно дальше от этого дома, уж очень страшным было лицо одного из братьев, Махмуда кажется, и жутким прикосновение ножа к ее шее.
Она сняла комнату у тетки на вокзале, думала, что временно, а осталась там надолго. Сунулась было к юристу насчет квартиры, но тот ничем ее не обнадежил. В суд, конечно, подать можно, сказал он, но дело это долгое, муторное, дядька не будет на заседания являться, отговариваясь болезнью, кучу справок принесет. А этих его новых родственников выкурить из квартиры никак не получится, раз у них вся местная полиция подмазана.
Так и бросила Тоня это дело – против лома, как известно, нет приема. Не очень даже она и удивилась такому повороту событий – ясно же, что полная она неудачница, раз уж с замужеством не получилось, то и квартиру оттяпали. Насчет дядьки она никогда не сомневалась, что сволочь он первостатейная.
Понемногу отходила она от своей, с позволения сказать, семейной жизни. Выбросила Вику из головы, такое лучше вообще забыть навсегда. Что она и сделала. Поменяла в очередной раз работу, купила кое-какие вещи в хозяйство. Тетка, что квартиру сдавала, оказалась редкостная выжига, у нее на кухне мебель вся ломаная да пара кастрюль закопченных и вилки гнутые.
Подала Тоня на развод с Викой, чтобы уж совсем мосты за собой сжечь. Он, правда, звонил пару раз, предлагал помириться, да Тоня послала его подальше, вспомнив кое-какие слова из дядькиного лексикона. Не знаешь, когда пригодится!
Развели их без проволочек – ни детей нет, ни имущества общего. А через некоторое время звонит та самая соседка да и рассказывает, что попал Вика в аварию на новой своей машине, ударился головой, кости кое-какие переломал.
В общем, прогноз неблагоприятный, если и не останется инвалидом, то долго будет в себя приходить. Удивилась тогда Тоня – неужели это Лиза ему отомстила? Да нет, скорее судьба вмешалась, чтобы этот маньяк следующую дурочку не охмурил и мучить не начал. Так или иначе, к Тоне у полиции претензий не было – они к тому времени в разводе с Викой были.
Понемногу жизнь налаживалась. Тоня хоть успокоилась, спать стала лучше. Квартира съемная была двухкомнатная, и во вторую комнату привела как-то хозяйка жильца. Там комнатка была крошечная, мебели вообще никакой, только раскладушка да стол кухонный, с помойки хозяйкой принесенный. Никто там жить не хотел за ту цену, что тетка требовала, она жадная была до неприличия.
А тут один согласился. Как посмотрела на него Тоня, так сразу все поняла: алкаш самый настоящий, такому уже ничего не поможет, сопьется вскорости совсем, дело решенное. А пока Мишка этот, женой давно выгнанный, пристроился где-то дежурить два через два дня.
Пока нет его, Тоня старалась все дела хозяйственные переделать, чтобы на кухне не сталкиваться. Хотя мужик оказался не вредный, после работы напьется да и спит до полудня. Как глаза продерет, так, конечно, смотреть на него страшно – глаза мутные, рожа синяя, грязный весь, перегаром несет. Говорить даже не может, только подбородком трясет и заикается. Тоня поначалу боялась и на кухню выйти, потом привыкла, даже пива бутылку в холодильнике держала. Мишка пива выпьет, глаза продерет, а потом снова спать. А на следующий день уж только поест. Только Тоня его не кормила, еще чего не хватало.
Продержался Мишка так несколько месяцев, а потом его с работы уволили. Говорит, ни с чего, на работе он не пил, а Тоня подумала, что у него на роже все написано, вот начальство и распорядилось такого алкаша убрать с глаз долой. Запил тогда Мишка по-черному, с Тоней они поругались. И как-то не заметила она, что перестал он из комнаты своей выходить. Ну, ей еще и лучше. Вот приходит как-то она с работы, а он стучит в стенку. Тоня зашла – чуть не задохнулась, до того вонь в комнате стоит. Видит – совсем плохо Мишке, бледный весь, стонет тихо, голоса нет.