Лютер провел своего похожего на зомби спутника под старой деревянной доской для серфинга, перекрывавшей вход во дворик, и по узкому переулку пошел к Кухио-авеню. В этот час движение было оживленным, в ресторанах и кафе было много посетителей.
Он прикинул, не довести ли Цветастую Рубашку до Калакауа, куда стекались толпы туристов, привлеченные сияющими витринами бутиков ультрамодных дизайнеров и ресторанами более высокого класса. Хотя не надо нарываться на проблемы, решил он. То, что нужно, можно сделать и здесь.
К сожалению, Цветастую Рубашку невозможно было просто вышвырнуть на улицу. Воздействие подавляющей энергии длилось недолго. Лютер знал: стоит ему выпустить Цветастую Рубашку из-под своего влияния, как этот тип снова вернется в нормальное для него состояние.
Скоро он вспомнит, что его попытка затравить Рея каким-то образом была пресечена и что у него на пути возник бармен. Он также вспомнит, что какой-то хромой калека с позором выгнал его из заведения. Этих воспоминаний хватит, чтобы возжаждать мести и вернуться в «Радугу».
Страх — одна из самых примитивных эмоций, основной инстинкт выживания, который, как и другие подобные инстинкты, глубоко въелся в мозг. Это означает, что его ощущает весь спектр чувств, от стандартных до паранормальных. Кроме того, зародить страх проще простого, если есть сноровка. И вот, зародившись, страх еще некоторое время держится в человеке.
Задиры хорошо понимают страх, потому что тратят силы на то, чтобы заронить его в других.
Лютер вдохнул и медленно выдохнул. У него не было желания делать эту часть работы, но любой бармен должен выполнять свои обязанности.
Он активировался, усилил свои чувства, затем повернул своего безвольного зомби так, чтобы тот оказался лицом к переулку, ведшему к «Радуге».
— Ты больше никогда не захочешь зайти сюда, — сказал он. — В этом ресторане одни сумасшедшие. Они способны на всякое. Даже войти в комнату с нитроглицерином. Ты слишком умен, чтобы возвращаться.
Лютер сопровождал слова легкими импульсами энергии, направленной на спящие точки страха в паранормальном спектре Цветастой Рубашки. Он старался пробудить как можно больше точек. «Кнопка паники» — это не образное выражение. Он работал до тех пор, пока Цветастая Рубашка не задрожал, обливаясь холодным потом и тупо глядя на ресторан, как будто это были ворота ада.
Если повезет, то, когда он очнется, в воспоминаниях переулок и «Темная радуга» для него навсегда будут связаны с подсознательным ощущением глубокой тревоги. Цветастая Рубашка никогда не сможет объяснить причину этой тревоги; наверное, даже и пытаться не будет. Но если он еще раз окажется в этом районе, он будет инстинктивно избегать переулка. Вот так страх работает на парапсихическом уровне. Обычно.
Но есть одна проблема. Когда пытаешься установить ответный страх, всегда существует вероятность, что он рикошетом ударит по тебе. Некоторые люди принуждают себя преодолеть свои страхи. Но по опыту Лютер знал, что такое поведение не в характере задир.
Он ослабил психическое давление. Цветастая Рубашка успокоился.
— Тебе хочется поскорее вернуться в гостиницу, — сказал Лютер. — Ты слегка перепил. Иди проспись.
— Ага, ладно, — прошептал Цветастая Рубашка, опять забеспокоившись. — Слишком много алкоголя.
Он поспешил к перекрестку и перешел улицу. Вскоре он исчез за углом, направляясь к Калалауа, где яркий свет береговых отелей сулил безопасность.
Лютер тяжело оперся на трость, ощущая тяжелый груз только что содеянного. Он ненавидел эту часть работы. Всегда приходится платить за то, что он применяет свой дар на таких, как Цветастая Рубашка.
Пусть этот мерзавец заслужил то, что получил, но факт остается фактом: битва изначально была неравной. У Цветастой Рубашки не было шансов, ни одного, даже если бы он знал, чем шандарахнуло по нему.
М-да, отвратительно.
Глава 2
Закрыв ресторан на ночь, они, следуя традиции, отправились по Кухио-авеню в «Удон-Пэлас». Милли Окада, владелица ресторана, принесла им по огромной порции горячего, ароматного мясного супа и сытной лапши. Ставя миску перед Лютером, она с пониманием посмотрела на него.
— Ты как? — спросила она.
— В порядке, Милли. — Лютер взял палочки. — Очень хочется твоей лапши. Ночь была долгой.
— Ты опять в депрессии, — сказала Милли. — А по идее настроение у тебя должно бы улучшиться — ведь нога почти зажила.
— Это точно, — согласилась Петра. — Но настроение у него не улучшилось. Напротив, ухудшилось.
Рана действительно зажила, но нога никогда уже не станет прежней. До конца жизни ему придется ходить с тростью. Лютер почти смирился с этим фактом, однако сегодня причина плохого настроения заключалась в другом. Он не знал, как всем объяснить, в чем состоит реальная проблема.
— Я чувствую себя лучше, — возразил он. — Просто немного устал, вот и все. Я же сказал: ночь была длинной.
— Принесу-ка я тебе еще пива, — сказала Милли.
Она исчезла за красно-белыми занавесками, отделявшими кухню от обеденного зала.
— Милли и Петра правы, у тебя опять депрессия. — Уэйн палочками подцепил порцию лапши. — Согласись на ту работу в «Джонс и Джонс». Тебе сразу станет лучше.
— Верно, — сказала Петра. — Это поможет тебе выбраться из уныния, в котором ты вязнешь последние два месяца.
Лютер обвел их взглядом.
— То, что предлагает Джонс, это не работа, она высосана из пальца. Так, пару дней понянчиться на Мауи с какой-то фифой.
— И что? — Уэйн постучал палочками о край миски. — Это все равно работа. Это означает, что ты снова вернешься в игру.
— Нет, — сказал Лютер. — Это означает совсем другое — что Фэллону Джонсу жалко меня, что, возможно, его даже грызет совесть за то, что произошло со мной на прошлом задании. И он решил бросить мне кость.
Петра хмыкнула:
— Смотри на вещи реально. Фэллон Джонс никого не жалеет, и он никогда не признал бы своей вины, даже если бы его приперли к стенке.
— Ладно, согласен, Фэллону не дано испытывать высокие чувства, — сказал Лютер. — Тогда остается только одно объяснение тому, зачем он оставил свое сообщение на моей голосовой почте.
— И какое же? — спросила Петра.
— Работа настолько неквалифицированная, что он не хочет зря тратить деньги на агента с материка.
— Гм. — Петра пожала плечами. — Вполне возможно. Мой совет: взять кость.
— Почему? — спросил Лютер.
— Потому что тебе надо отвлечься от своих мыслей. Выполняя работу для «Джонс и Джонс» — пусть всего два дня, пусть простым телохранителем, — ты почувствуешь себя лучше.
— Ты думаешь?
— Да, — ответила Петра. — И есть еще одна причина.
— Какая?
— У меня предчувствие.
— В прошлый раз, когда я взялся за работу, у тебя тоже было предчувствие, — напомнил ей Лютер.
Все посмотрели на трость, висевшую на спинке стула.
— Сейчас предчувствие другое, — сказала Петра.
Глава 3
Только к двум часам ночи Лютер доковылял до старого двухэтажного дома под названием «Закатный прибой» и поднялся на второй этаж. Чудо-собака Бруно дико залаял, когда он проходил мимо квартиры домовладельца. Бруно был маленьким и пушистым и весил, вероятно, не больше двух килограммов, но обладал охранными инстинктами добермана. Никто не мог пройти на территорию «Закатного прибоя» без ведома Бруно.
В квартире 2-Б Лютер щелкнул выключателем. В глаза сразу бросились потертый ковер, поблекшая краска на стенах и мебель, купленная на гаражной распродаже два года назад, когда он переехал на острова. В то время у него состоялся второй развод, и он выплатил отступные, поэтому денег не хватало. Не хватает их и сейчас.
Лютер периодически работал на «Джонс и Джонс», чтобы пополнить свой банковский счет. Ситуация начала выправляться, и он уже подумывал о том, чтобы переехать в квартиру получше, когда Фэллон Джонс предложил новую работу. Это было два месяца назад. Пулевое ранение принесло не только адскую боль, но и серьезные финансовые проблемы.
Уэйн и Петра правы. Ему следует согласиться на предложение Фэллона. Его гордости будет нанесен удар, зато у него появятся деньги. Ведь «Джонс и Джонс» платит хорошо.
Лютер прошел в крохотную кухоньку и достал бутылку виски, подаренную Уэйном и Петрой на день рождения. Налив себе приличную порцию, он вышел на микроскопический балкончик.
Лютер облокотился на перила и глотнул виски. Шелковая ночь обнимала его, как невидимая возлюбленная, и утешала. «Закатный прибой» был одним из бессчетного количества многоквартирных домов, разбросанных по лабиринту грязных переулков Вайкики. Из его окон не было видно ни заката, ни прибоя. Кроме того, у него отсутствовала система кондиционирования и бассейн. Зато он стоял под высоким и ветвистым баньяном, который и защищал дом от летней жары.