Алексей Иванов Днем меньше
Иван Иванович Полозов привычно распахнул дверцы шкафа, посапывая, стащил с плеч пиджак, и аккуратно, чтобы не развязался, ослабил узел галстука. Узел сполз меньше, чем было надо, и пролезать пришлось в узкую петлю — сильно поредевшие волосы взлохматились, Иван Иванович посмотрел в зеркало, вмонтированное в дверцу, без всякого удовольствия. Затем пригладил волосы и принялся не спеша расстегивать рубашку. «Конечно, нейлоновые — дрянь, — размышлял он, чувствуя, как рубашка чуть прилипает к вспотевшим плечам, — но по части стирки — что надо. Махнул губочкой — и порядок».
Мысли были привычные. Они всегда появлялись, когда Людмила Антоновна, жена Полозова, уезжала на дачу, а стирать приходилось самому.
Иван Иванович сбросил, не расшнуровывая, ботинки, вылез из брюк и снова посмотрел в зеркало. «Да-с, дорогой мой, — подумал он о себе почему-то в третьем лице, — да-с…» И напряг плечи. Сверху все выглядело сносно. И подбородок можно прибрать еще. А так — шея как у парня, без морщин, плечи тоже ничего, даже мышцы видны… Он подтянул трусы и попытался прибрать живот. Да-с… Тут дело обстояло похуже. И ноги из-за живота казались тонкими.
Если бы лет двадцать пять назад Ивану Ивановичу кто-нибудь сказал, что он будет таким вот, как сейчас, он очень бы удивился и не поверил. Чепуха какая! Да и не в кого: отец-мать как жили всю жизнь тощими, так и померли, всяк в свое время, растолстеть не успев. А тут…
«Да-с, мой дорогой», — еще раз глубокомысленно отметил про себя Полозов, натянул рабочие брюки, затертую ковбойку, влез в разношенные сандалии, подумал: «Не жарко будет?», надел спецовку и, прикрыв аккуратно дверцы шкафа, отправился в цех, повторяя: «Да-с, мой дорогой», и чувствуя, что настроение все-таки не из лучших. Жара что-то с самого утра донимает…
Через три дня Полозову исполнялось пятьдесят пять. И от дурацкой круглости этой даты — хоть туда читай, хоть обратно, все две пятерки — чувствовал он какое-то раздражение. И к тому же не верилось: ему — и вдруг пятьдесят пять. Отец умер в пятьдесят четыре, а уж казался совсем стариком. И вот тебе — пережил, и стариком себя не чувствую.
Полозов привычно хлопнул себя по нагрудному карману — старенький, захватанный руками штангенциркуль был на месте — и, чуть раскачиваясь, пошел по проходу, кивая встречным и тем, кто уже успел встать за станок.
Рабочие привыкли уже, что каждое утро начальник обходит цех. И Полозов привык. Хотя смысла особого в этом не видел. Так было при старом начальнике, так и Полозов положил себе: по утрам — в цех. А если подумать — это уж Полозов двадцать с лишним лет цех по утрам обходит, да и до него Николай Гаврилович — тоже, считай, лет тридцать, а он — Иван Иванович помнил его рассказы — взял эту манеру еще от хозяйского старшего мастера, по нынешней раскладке — начальника цеха, а тот — от своего бывшего… Забавно! Полтораста лет стоит завод, и каждое утро выходит начальник цеха — и слева направо, от фрезерного участка к карусели, потом на токарный, к строгальщикам, к долбежникам, потом на зубофрезерный — впрочем, зубофрезерного не было тогда еще, — и снова в конторку. Теперь уже, правда, в кабинет. Но старики все равно его конторкой величают. Забавно!
Полозов обошел все участки, по привычке здороваясь по-разному — кому кивнет, кому улыбнется, кому руку пожмет: «Ну, как дела? Порядок? Это хорошо…»
Цех выстыл за ночь, сквознячок продувал его насквозь, от широко распахнутых окон, схваченных снаружи мелкой сеткой — от старых, хозяйских времен еще висела, — к дверям во двор, которые кто-то заботливо подпер дощечкой, чтобы не захлопывались — к вечеру нагреются станки, запах горелого масла станет резким, и даже сквознячок не поможет: помещение было старым и отличалось тем, что летом было в нем жарко, а зимой — холодно. «Наша горница с богом не спорится!» — похохатывал на цехкомах Полозов, однако со снабженцами ссорился, устанавливал вентиляторы, а к зиме силами цеха законопачивали окна.
Полозов подошел к токарному участку.
— Ну, как дела? — спросил он, пожимая руки рабочим.
У конторки мастера сидели, кто на скамейке, кто просто на корточках, привалившись спиной к фанерной стенке «курятника», как называли конторку, человек шесть токарей.
Полозов знал их давным-давно. Знал, кому сколько лет, мог, правда, и ошибиться на год — на два, знал их жен — иногда встречались по разным приятным и неприятным делам, знал детишек, знал маленькие их домашние заботы, радости, огорчения, да и они, пожалуй, знали о нем все. Токари они были хорошие, даже очень, и люди, в общем, неплохие. Разные, конечно, но ничего, работать можно.
— А что «как дела?» — Бугаенко, черномазый хохол, оторвал зад от скамейки, пожал начальнику руку и сел. — Загораем!
— Ну что, и по погоде, и для здоровья — первое дело, — засмеялся Полозов и вошел в конторку.
Василий Иванович Огурцов сидел на стуле и зашнуровывал ботинок. Почему-то, вместо того чтобы поднять ногу повыше, он всегда — и это тоже было знакомо Полозову — сгибался сам, кряхтя и багровея лицом.
— Здорово! — Он, не разгибаясь, подмигнул Полозову. — Что слышно?
— Да вот реваншисты опять голову поднимают! — ответил Полозов, подходя к столу.
Это была знакомая обоим и привычная шутка — когда-то один из рабочих утверждал, будто бы опоздал к смене, огорчившись оттого, что реваншисты на Западе «поднимают голову».
— Это всегда сообщение волнующее, — кряхтя от напряжения, ответил Огурцов. — А еще что?
— А я вот думал, ты чем порадуешь. — Полозов посмотрел в застекленную стенку.
Из тридцати двух станков штук двадцать работали. И это было хорошо. Хорошо, потому что по теперешним временам токарь — специальность дефицитная, а у Полозова почти все станки заняты.
Василий Иванович притопнул ботинком тихонько, будто прилаживая его получше к ноге, и подошел к Полозову.
— Опять Кугушев не вышел, собака, — сказал он беззлобно и прилепил на голову кепочку-блин.
— В загуле? — поинтересовался Полозов.
Собственно, оба знали, что Кугушев в загуле, что будет в загуле еще дня два-три, такая у него была «норма», а потом выйдет, повинится слегка, больше для порядка, у Василия Ивановича и Полозова, и за две недели наверстает все, что должен был сделать, — хоть по три смены будет вкалывать.
— Ага, в загуле, — подтвердил Василий Иванович, думая совсем уже о другом.
— Всыпать бы ему для порядка! — сказал Полозов, зная, что не всыплет.
— Надо, надо, — сказал Василий Иванович, разворачивая чистенькие, розовые еще «синьки»: чертежи. — Тут вот, Иваныч, — они всегда называли друг друга «Иваныч», — технологи вроде паханули. — Он отлистал нужный чертеж: — Во! — и ткнул пальцем.
— Чего «во»? — не понял Полозов.
— Они, понимаешь, предлагают сначала вот эти проточки сделать, а потом уже обрезать и с торца эксцентрик точить.
— Ну и скажи им, что балбесы, вот и все!
Дело было ясное — если так, как предлагают технологи, придется точить деталь с двух установок и менять оснастку.
— А я и сказал. — Василий Иванович полез за своим «Севером». — Говорят, ОТК зарубит — мол, в размер не попадем.
— Пошли бы они… — лениво ругнулся Полозов. — Умники! Раз надо — значит, попадем, а, Иваныч?
Тот с готовностью подмигнул:
— А как же!
Оба они не любили главного технолога за его занудливость и даже немножко радовались, когда технологи ошибались. Тем более что ошибались они часто, и это давало повод лишний раз похлопать Зайцева, главного технолога, по плечу и сказать: «Молодцом твои орлы, молодцом! Снова помогли!», зная, что тот засуетится: «А что, а что?» — и тогда можно сказать: «Порядок. Просто поблагодарить хотел!» — и уйти, зная, что Зайцев долго еще будет маяться.
А кроме того, не любили Зайцева за необычайную послушливость и столь же необъяснимое упрямство.
После очередного разноса на партбюро он так резко «взял курс на омоложение», что работать, по сути дела, стало некому — технологи одна из специальностей, где практика зачастую много сильнее теории.
И тут же, исключительно из упрямства, не принял к себе сына начальника сборочного цеха Короткова — человека, с точки зрения Полозова и Огурцова, весьма полезного.
В дверь заглянул Бугаенко:
— Иван Иваныч, как с работой сегодня?
Конечно, Бугаенко знал, «как с работой», и сбегал уже — а может, и вчера еще — в термический, но просто хотел лишний раз проверить, не придумало ли чего начальство. А то уж очень дельную халтуру из ОГК принесли.
— Давай-давай, вкалывай, — махнул рукой Василий Иванович. — Нужно будет — свистнем.
— Как с термичкой, Иваныч? — спросил Полозов на всякий случай.
— А как всегда! Говорят, к концу дня будут!