— А вы мне, Иван Иваныч, не указ, между прочим. — Алферьев оглянулся на рабочих, ища поддержки. — У меня свой начальник есть.
— Ладно, потом разберемся, кто кому указ. — Полозов почувствовал, что опять начинает злиться, повернулся и, крепко хватаясь за поручни, стал подниматься по железной винтовой лестнице — кабинет Кожемякина находился «на антресолях». «И как он здесь, толстяк, ползает каждый день, — подумал Полозов, чувствуя, как стало перехватывать дыхание от жары и тяжести подъема. — И не похудеет ведь!»
Лидия Петровна сидела за своим столом и, прищурившись, словно прицеливаясь, смотрела в маленькое зеркальце, подводя аккуратно ресницы толстой от налипшей на нее туши щеточкой. Услышав стук двери, она вздрогнула и быстро сунула зеркальце в стол.
— Добрый день, — сказал Полозов, соображая, что виделись уже у директора.
— Здрасьте, — сказала Лидия Петровна и поджала губы. — Кожемякина нет. — Это она давала понять, что ей прекрасно известно, где Кожемякин, и что Полозову здесь делать совершенно уж нечего.
— Я знаю, — улыбнулся Полозов, не замечал ее тона. — Я не к нему… — Он взял стул и придвинул поближе к ее столу. — Можно? Я ведь к вам.
Конечно, увидев, что она сидит себе преспокойно, без всяких рыданий, надо было бы уйти, но то ли от жары, то ли от разговора с Алферьевым Полозов как-то размяк душой и не мог уже просто повернуться и тук-тук-тук — по железной лестнице — и привет!
— Пожалуйста! — Лидия Петровна задвинула ящик стола и набросила на просвечивающую блузку кофточку от костюма, которая висела на спинке стула. — Хотя я считаю, что после того, что сегодня произошло у директора, нам говорить не о чем.
— А что, собственно, произошло у директора? — Полозов внимательно посмотрел на нее и полез в карман за сигаретами.
— Я не хотела бы возвращаться к этому, — она принялась перекладывать на столе пачки каких-то бумаг, подравнивая края, — к этому постыдному эпизоду, потому что до сих пор относилась к вам, Иван Иванович, с уважением и как к начальнику цеха, и как к человеку.
— А сейчас я этого уважения лишился? — Полозов чиркнул спичкой и держал ее, не прикуривая.
— Представьте себе, лишились! — Она сжала кулачки, и Полозов с удивлением заметил на ее пальце громадный перстень — янтарь.
— И что же, как начальник цеха или как человек? — Он закурил наконец и прищурил глаз — дым потянулся прямо вверх, и глаз защипало.
— Как человек в первую очередь. Я не хочу ничего говорить об Алексее Николаевиче, но он такое мог допустить, это в его стиле. Но чтобы вы… Я сразу даже не поверила…
— Скажите, Лидия Петровна, а как вы различаете начальника цеха и человека? Где здесь кесарю кесарево, а богу — богово?
— Я, может быть, и не очень точно скажу, но я различаю. Есть, если хотите, высшие требования производства, которым должен подчиняться начальник цеха, даже если он как человек с ними и не согласен. И он должен их выполнять и заставить выполнять своих подчиненных.
— И вот то, что мы с Кожемякиным сделали, это нарушение этих самых «высших требований», так надо понимать?
— Да, именно так!
Полозов поднялся со стула и стал ходить по кабинету.
— Если есть какие-то требования, которые идут вразрез с моими человеческими представлениями, мне пора уже уходить на пенсию, Лидия Петровна. Таких требований быть не может.
— И тем не менее они есть! Я знаю, что вы сейчас скажете — никто не пострадал, даже наоборот, все довольны, получили премию и так далее. А ведь с другой стороны, с человеческой — это же обман. И рабочие видят, что вы, начальники цехов, обманываете. А раз вы обманываете, значит, и им можно! Вот вам и результат — Алферьев ставит форсированный режим, зная, что детали… ну… если в брак не пойдут, то будут все-таки не того качества, которое нужно. А проверить это невозможно, он это знает. Вот вам и высшие требования!
Полозов взглянул на ее ноги и вдруг подумал, что ей, должно быть, очень жарко сидеть в капроне.
— И так во всем! — Лидия Петровна перехватила взгляд Полозова и спрятала ноги, подтянув их под стул.
— Да, вы правы, конечно, — перебил ее Полозов. — Правы. И мне легче всего было бы сказать Алексею: «Товарищ Кожемякин! Да как вы можете предлагать мне эту гнусную сделку?» Так я должен был поступить?
— Да, и это было бы честно!
— Верно, но вы забываете, что мы с Кожемякиным двадцать лет уже бок о бок трубим. И такое прошли вместе, что дай вам бог, а вернее, не дай вам бог такое пройти! И что начинал он у меня в цехе учеником! У-че-ни-ком!
— Ну так что же? И вы боитесь его обидеть?! Ах-ах, что обо мне всем расскажет Кожемякин! А где же ваша хваленая принципиальность?
— А ее, хваленой, и нет. — Полозов снова сел, опершись локтем на стол. — Нет ее, хваленой. Она просто есть или нет ее вовсе.
— Так, значит, нет ее? — Лидия Петровна пристукнула ладонью по столу, Полозов услышал, как сухо звякнул по стеклу перстень.
— Почему же нет? Есть. — Полозов положил ногу на ногу и стал рассматривать носок сандалии. — Бывают люди, по разным причинам жизнь их так складывается, и даже чаще всего — по не зависящим от них обстоятельствам, как это ни странно, — живет-живет человек, и с детства — ни одной ошибки, ни одного промаха: идеал. И вот, за собой слабости не зная, он даже не представляет, не допускает вообще слабости ничьей. И не понимает — а что же значит «прощать».
— С такой философией вообще все что угодно прощать можно! И легко: а в следующий раз мне кто-то простит. А зачем это?
Лидия Петровна раскраснелась, и из высокой прически выпало несколько прядей.
— Понимаете, быть вот таким принципиальным — легко. Но это, так сказать, ваши принципы, личные. Вам дорогие, потому что они дают вам почувствовать себя как личность, что ли, как индивидуум. А ведь с точки зрения, как вы говорили, «высших требований производства» ни вы как личность, ни я как индивидуум не представляем интереса. Мы, как это ни обидно, только части механизма…
— Теория «винтика», да? Вы винтик в машине, я винтик в машине…
— Да, — разозлился вдруг Полозов. — Да, я винтик и вы винтик! Только есть винтики, пригнанные «по месту», а есть — так вставили, чтобы грязь в отверстие не набивалась!
Лидия Петровна поднялась со стула.
— Мало я от Кожемякина оскорблений слышу, так еще вы…
«Ерунда какая получилась!» — подумал Полозов.
Глядя на зашедшуюся криком Лидию Петровну, он вдруг успокоился и заговорил совсем тихо. Он знал за собой это качество — стоило кому-нибудь накричать на него, как он успокаивался.
— Я пришел вовсе не для того, чтобы вас обижать, можете мне поверить. Но вы со своей принципиальностью похожи на быка — воткнул рог в забор, и ни туда, ни обратно. Приходится ждать помощи.
— И вы та самая помощь? — Лидия Петровна постаралась сказать это как можно ехиднее, и на лице ее медленно проступили красные пятна.
«Вегетативный невроз», — автоматически подумал Полозов: его Людмила Антоновна была врачом.
— Да. — Полозов снова полез за сигаретами. — Та самая, представьте себе.
— А вы представьте, что я как-нибудь обойдусь и без помощи! Я ведь знаю, как вы ко мне относитесь! Но пусть, по-вашему, я поступаю глупо, зато честно. И не нужно меня учить вашим, вашим… — Она попыталась найти подходящее слово, но не нашла. — Мне это не нужно! Я и так обойдусь!
— Наверное, обойдетесь. — Полозову стал надоедать этот разговор — он закурил, и снова дым попал ему в глаз. — Так вот эти люди, о которых я говорил, они всегда честные. Абсолютно честные. Я бы даже сказал — дистиллированные. Такие честные, что сама честность отделяется от них и становится некой самостоятельной субстанцией, которая легко может быть обращена, так сказать, в основной капитал. И как с любого капитала, с нее можно получать проценты.
Лидия Петровна неуклюже, боком, села на стул и, уронив голову, заплакала и принялась стучать кулачком по столу.
— Ну почему, почему все считают, что я это для себя? Мне это не нужно все, не нужно, не нужно… Я же хочу, чтобы как лучше…
Полозов встал, налил из графина — он даже на ощупь был теплый — воды и поставил перед ней.
— Пейте!
Лидия Петровна махнула рукой — стакан отъехал на край стола, забрызгав какие-то документы.
— Не надо мне ничего!
— Ну вот что! — Полозов стукнул стаканом по столу так, что он едва не разлетелся. — Бросьте к чертовой матери свои штучки! Валерьянка есть у вас? Есть, я спрашиваю, валерьянка?
— Нет. — Она подняла размазанные глаза. — Нет, у меня «кремлевские».
— Давайте сюда!
Он налил, не считая капель, зеленоватую жидкость в стакан, разбавил водой и протянул ей. Лидия Петровна выпила и поморщилась.
— Горько, вы много накапали…
— Не повредит. И можете на меня злиться. — Он поднял трубку телефона. — Да, Полозов!