Как большинство солдат, я фаталистка – что будет, то будет. Я не люблю политиков, потому что они могут красивыми словами скрыть предназначение судеб. Они ведут себя так, словно в жизни есть выбор, когда нужно просто плыть по течению и принимать все, что тебе ниспослано. Если ты видишь перед собой горный перевал, за которым лежит сокровище, можешь быть уверен, что рано или поздно через него пойдут люди с жадностью в сердце. Если видишь хорошее место для засады, пусть даже вокруг дикая пустыня, я готова спорить, что кровь там уже была или будет пролита.
По моему глубокому убеждению, все ликантианцы были нашими злейшими врагами и должны быть посланы к праотцам как можно скорее. Мы из разных миров. Орисса – торговый город, в ней полно жизни, смеха, мы гордимся любовью к искусствам. Мы речные люди и, как любой речной народ, любим мечтать. Мы не боимся грести против течения, чтобы добиться своего, потому что знаем, что скоро то же самое течение будет охотно нести нас домой.
Ликантия – город, рожденный на неприветливом берегу суровым морем. Его жители никому не доверяли и завидовали всем. Они добровольно подчинялись двум архонтам, и любое их слово, какое бы зло оно ни несло, было законом. Ликантианцы тоже любили мечтать, но они мечтали о завоеваниях, они видели сны о добыче, ворочаясь ночью на своих жестких ложах на морском побережье. Они мечтали об огромном королевстве, в которое вошли бы наши земли и земли других народов, а мы все должны были бы стать их счастливыми рабами.
Много веков мы сражались с ликантианцами. Мы сражались хорошо и умело, а они готовы были понести любые потери в лобовых атаках, лишь бы добиться победы. В последний раз мы почти выбили их из их логова, но воздержались от окончательного, смертельного удара. Вы, может быть, согласитесь с утверждением наших политиков, что слабая Ликантия – это лучше, чем никакой Ликантии, они, конечно, враги, но без них наши границы оказались бы открыты для нападений других народов. Вы, естественно, не удивитесь, что я была с этим не согласна. И вот почему: 1) их архонты начали строить против нас козни с первого дня после поражения; 2) Амальрик и ныне покойный – чему я весьма рада – Янош Серый Плащ едва избежали смерти, путешествуя к Далеким Королевствам: засады ждали их буквально на каждом углу; 3) когда Амальрик и Янош обнаружили страну, которую мы теперь называем Ирайя, они открыли там заговор архонтов и принца Равелина против родного брата принца – короля Ирайи Домаса.
Вам этого недостаточно? Жалкий червяк, который служит у меня писцом, говорит, что, независимо от последствий, решение не разрушать Ликантию было гуманным и поэтому правильным. Итак, я продолжаю свой список: 4) мой брат вернулся из Далеких Королевств не только с выгодными торговыми договорами, но и с удивительными магическими познаниями, которыми король Домас согласился поделиться с нами; 5) архонты Ликантии поняли, что наше новое знание может помешать им возродиться из пепла и погубить нас; 6) они немедленно приступили к работе над новым магическим оружием; факты под номерами 7 и 8 были более очевидны и случились одновременно и не так давно.
Наши руководители были достаточно мудры, чтобы повсюду вокруг границ Ликантии – у перешейка полуострова, на котором стоял город, – расставить тайные патрули, которые донесли до нас ошеломляющую новость: великая стена Ликантии стояла снова! Она была построена много веков назад, еще тогда, когда ликантианцы не помышляли об образовании империи, с тех пор они укрепили ее, используя не только труд тысяч и тысяч рабов, но и магию архонтов. Но во время последней войны – в ней сражался и мой отец, Пафос Антеро, – все воскресители Ориссы объединились и создали могучие чары, и стена рухнула за одну ночь. Теперь она снова стояла – очевидное доказательство, что архонты имели с принцем Равелином более близкие отношения, чем мы думали, и часть его черных секретов перешла к правителям Ликантии.
Одного этого было бы достаточно для войны, но архонты – и это последний мой аргумент – разорвали все существующие между нашими городами мирные соглашения и послали свой военный флот, чтобы перехватить наши торговые корабли и корабли наших союзников. Это было объявлением войны, хотя я лично предпочла бы назвать это пиратством, потому что ликантианцы – настоящие бандиты.
Мой писец одобрительно кивает. Если даже этот грызун понял мои рассуждения, значит, вы и подавно поддержите меня. Когда Ликантия пала, мы должны были сжечь город, продать жителей в разные концы света, посыпать солью проклятую ликантианскую землю, чтобы само имя «Ликантия» ничего не говорило последующим поколениям.
О чем это я? Ах да, политики занимались политикой, воскресители колдовали, юнцы хвастались, девушки строили глазки, а Орисса готовилась к войне. А я ехала на виллу моего брата, чтобы почтить память своей матери.
Когда я приехала, вся семья, кроме Амальрика, уже собралась у часовни в саду. Был святой час Молчания, и мой запоздалый приход был встречен суровыми взглядами моих братьев и приглушенным презрительным фырканьем их жен. Но мне было наплевать на них, их души были подлы, и иногда я сомневалась, были ли они настоящими Антеро. Может быть, мой отец зачал их с какой-нибудь вонючей шлюхой? Омери махнула мне рукой, и я с радостью проскользнула между рядов братьев, кузенов и другой родни, чтобы сесть с ней.
Омери наклонилась ко мне и прошептала:
– Амальрик в храме Воскрешения. Он должен скоро вернуться.
Я в ответ молча кивнула. Неудивительно – мой младший брат всегда находится в центре событий. Голова моя пухла от аргументов, которые я собиралась привести, чтобы убедить его помочь мне, но скоро тишина, мирные запахи и шелест сада заставили меня думать о другом.
Моя мать, Эмили, была скромной женщиной и считала, что разукрашенные часовни и алтари ни к чему. Я была подростком, когда она умерла, а отец был слишком подавлен горем, чтобы удовлетворить ее нужды в послежизни. Амальрик тогда еще только начинал ходить, а другие мои братья – особенно старший, Порсемус, – хотели выстроить что-то вроде храма в ее честь. От имени моей матери я противилась этому и в конце концов одержала верх. Вместо храма под розовым кустом установили один-единственный камень без рисунка вроде того, что был на памятнике моему умершему брату Халабу. Моя мать любила звук журчащей воды, поэтому я попросила одного из воскресителей, и он своим волшебством создал маленький ручеек, который сбегал по могильному камню и стекал в небольшой бассейн, где всегда плавали лепестки роз.
Я смотрела на камень и вспоминала с гордостью, как тогда, двадцать лет назад, я одержала первую настоящую победу. Я была непослушным ребенком, любила носиться по лесу, швырять камни в птиц и драться с мальчишками, которые, скривив губы, называли меня девчонкой. Все постоянно жаловались на мои безобразия – все, кроме отца и матери. Отец говорил, что скоро я перерасту их и буду вести себя, как любая хорошенькая девушка. Мать ничего такого не говорила, и, когда я хулиганила в ее присутствии, она только улыбалась и делала вид, что не обращает на это внимания. Она всегда хотела дать мне образование и заставила отца нанять мне учителя – обычно учителей нанимали для мальчиков из богатых семей. И однажды душным вечером, когда тишина, казалось, была насыщена секретами и тайнами, я призналась ей, что хочу быть солдатом. Мать не упала в обморок, и не разрыдалась, и даже не очень удивилась, а только сказала мне, что хотела в жизни добиться многого, но не все ей удалось из-за ее пола.
– Ну почему, – экспрессивно воскликнула я, – мы были рождены женщинами, мама?! Разве не могли мы родиться мужчинами?
Тогда она удивилась.
– Я не это имела в виду, – пояснила она. – Я никогда не жалела, что я не мужчина. Как мне кажется, от пениса никакой пользы – он только ослабляет мозг. Нет, дорогая, не надо молиться, чтобы стать мужчиной. Молись, чтобы получить такую же свободу, какую имеют мужчины, и, если получишь ее, удовлетворись этим. Я скажу тебе кое-что. Мне кажется, когда-нибудь наше время придет и тогда выяснится, что женщины гораздо лучше могут управлять миром, чем мужчины.
– Но я не могу ждать так долго, – закричала я. – Тогда я буду старой, а старух не берут в солдаты.
Мать внимательно посмотрела на меня и покачала головой.
– Если ты действительно этого хочешь, то тебе не придется долго ждать.
Через неделю отец нанял отставного сержанта, чтобы тот учил меня искусству боя. Он был очень молчалив и только улыбался, когда я жаловалась на царапины и на ушибы, нанесенные деревянным мечом за день обучения. Через год его улыбка стала еще шире, когда я превзошла его, моего учителя, во всех воинских искусствах и стала искать более опасного противника. К тому времени, когда мать умерла, я билась лучше, чем любой юноша из города, по крайней мере, лучше, чем все те, кто осмеливался помериться силами с девушкой-воином. Мне сравнялось шестнадцать, и я вступила в маранонскую гвардию. И я ни разу не пожалела об этом.