– Ты как? – спросил я его.
– Почти отошел. А ты?
– А я подыхаю! Трясусь, как осенний лист. Скоро на связь выходить, а чувствую, – не смогу! Ты вчера "на продукты" не ездил?
– Ездили все. Куда ж без меня!
– "Резьбовой коньячок" в артелку не получали? (Надежда умирает последней.)
– Взяли шесть упаковок. Три "Цветочного", и три "ДМШ". ("ДМШ" – одеколон "Для мужчин"). Только не радуйся: капитан приказал занести это дело к нему в каюту. Когда, мол, все протрезвеют, тогда и начнут выдавать.
– Вот гад! Кругом кислород перекрыл!
– Значит, тебя и без шила оставили?
– Без какого еще шила?!
– Ну как же! Вчера, перед самым отходом, заехал на катере ваш "групповой" с каким-то хмырем. С собой привезли большую молочную флягу…
– В шахту не лазили? – быстро спросил я.
– Там они все и крутились: их двое, и наш старший механик. Я еще, грешным делом, подумал: в систему спирт заливают. Ну, как обычно, после ремонта. Не знаю как здесь, а у нас в "Тралфлоте" такой негласный закон: По литру тому кто льет, литр капитану и литр радисту. А то что осталось, – в шахту. Я знаю, сам в этом деле однажды участвовал…
– Так и у нас. Тоже по литру всем… кроме меня.
Вот попал так попал! – думал я, имея в виду "Норильск". – Всяк норовит уколоть побольнее! Ну, Селиверстович, удружил!
Игорь все прочитал по моим глазам:
– Есть у меня почти полный флакон "Шипра". Тебе занести?
– Он еще спрашивает! Только так, чтоб никто не заметил! А лучше… я тебя здесь подожду!
– Ты что, на обед не идешь?
Меня чуть не вывернуло. Я сплюнул вдруг ставшую пресной слюну, и, задыхаясь, выдавил:
– Не говори это слово!
С флаконом в кармане жить стало легче. Ты, вроде, еще не выпил, но можешь в любой момент! Есть у тебя впереди хоть какая-то перспектива!
Четыре кусочка сахара я "стрельнул" в каюте у повара. У него же спросил:
– Слышь? А спирт тяжелей, или легче воды?
– Кажется, легче. А что?
– Да так, ничего…
Шансы были не велики. Но если вода тяжелее спирта, а нас еще не штивало, почему б не попробовать?
Переодевшись в робу, я взял пустой деревянный ящик от гиросферы, и поставил в него литровую банку с крышкой. Туда же положил сахарок, и пластмассовый кембрик. Кружку, "фунфырик" и ключ "на семнадцать" рассовал по карманам, чтоб не звенели.
В шахте было прохладно и тихо. Мерно всхлипывала лампочка эхолота. Я быстро "накрыл на стол". Все, что было в зеленом флаконе, "выцедил" в кружку. Одеколон – тот же спирт. И пить его нужно умеючи. Лучше – не разбавляя. Сначала глубоких вдох, за вдохом десяток глотков, мелких и частых, – и, сразу же, – долгий выдох. На следующем вдохе можно закусывать сахаром, или "занюхивать мануфактурой". – Кто как привык.
Весь "золотой запас" я вылакал в два присеста. Потихонечку "забрало". Кайф от пойла тяжелый и мутный. А куда бечь?! Это все-таки лучше, чем совсем ничего. – Первый раз за сегодняшний день, я закурил. – Спасибо хотя бы на это!
Крышка люка была "расхожена", и открылась почти бесшумно. Внизу была длинная лестница, ведущая к днищу судна, а рядом – система приводов поворота и спуска сонара. Я прислушался. Судя по звуку, вибратор работал хреново, с заметными перебоями. Как сердце с хорошего бодуна.
Под широкой железной пробкой плескалась заветная влага. Я сделал четыре полноценных глотка, и пустил ее самотеком. В банке запенилась мутная жидкость с хлопьями ржавчины. Но градус в ней был. И, честно скажу, неплохой градус! Примерно такой, как у "Стрелецкой".
Толцыте, мужики, и обрящете! И отверзется вам от щедрот!
… Брянский жил напротив меня, чуть вправо – и дальше, наискосок. Оттуда, как раз, выносили стармеха. Он был уже на бровях. В капитанской каюте стоял "гай-гуй". Отмечали отход, как положено в "зоне трезвости". Громко играла музыка. Алла Борисовна Пугачева пела про "седого погромщика". Было грустно. В душе росло смутное подозрение, что люди пьют за мое здоровье.
Я ввалился в радиорубку, включил передатчик, и взял чистый бланк. На бумагу легли стандартные строчки служебной радиограммы. "МУРМАНСК, АРКС, ДИСПЕТЧЕРУ = ВЫШЛИ КОЛЬСКОГО. СЛЕДУЕМ РАЙОН ПРОМЫСЛА. СВЯЗЬ ОТКРЫЛ". Дальше шла подпись. И тут я с ужасом обнаружил, что напрочь забыл фамилию капитана. Попробовал позвонить, – трубку никто не брал. Сходил, постучался в дверь. Мне оттуда сказали:
– Свободен!!!
Это ж надо, допился! И фамилия вроде простая. – Какой-то, вроде бы, лес, воспетый в народных песнях… Точно какой-то лес! Там еще водятся волки!
Ничтоже сумняшеся, я дописал на бланке: КМ (Капитан) ТАМБОВСКИЙ.
Так телеграммку и "запулил".
Покончив с делами, я заглянул на мостик.
– Ты как? – вежливо справился вахтенный штурман.
– На десять процентов уже человек!
– Отходи. Послезавтра будем на промысле.
Перо самописца уверенно жгло бумагу, отражая рельеф дна. Я коснулся запястьем "стола". Шибануло, но очень слабо. М-да! Сигнальчик-то никакой! Даже лампочка еле "плямкает"… Ничего, завтра починим!
В каюте я закрылся на ключ, достал заветную банку, пропустил содержимое через фильтр. После двойной очистки, жидкость облагородилась до светло-коньячного цвета.
Кто-то ломился в дверь, матерился голосом капитана, но я не открыл, а тоже сказал:
– Свободен!!!
Чего волноваться? Ведь боцман "заранее все укрепил"…
Я выжрал все до глотка, но уснуть долго не мог. Сначала в башку стучались стихи. – Пара матерных, и небольшое цивильное:
Потом меня обуяли мечты. Я себе представлял, как сегодня же брошу пить. А потом "отбомблю" положенный срок на этой вот, сраной коробке. И будет мне заслуженный отпуск за три беспросветных года! И приеду я в город Архангельск, в новых джинсах, и кожаном пиджаке. И в доме, что напротив тюрьмы, мне позволят увидеться с дочкой. И случится такое чудо, что ее от меня прятать не станут. И никто не будет кричать, что мои появления раз в году ребенка травмируют! Что она, после встречи со мной, ночами не спит. Что пора бы одуматься, все простить, и вернуться в семью…
И сон мне приснился светлый-пресветлый! Будто бы мы гуляем по набережной. На Анютке огромный, розовый бант. А я для нее покупаю много-много конфет и игрушек…
…Новый день начался с конфуза. На шахте висел огромный амбарный замок.
В кладовке под полубаком прилежно копался "дракон". – Готовил к выдаче спецодежду. Увидев меня, сочувственно улыбнулся.
Это не он! Эх, знать бы, кто заложил!
Я поднял глаза на мостик. Расплющив нос о стекло, на меня смотрел капитан: мол, поднимись!
– Ну, Моркоша, уел! – сказал он с шутливым поклоном, и сделал вид, что снимает шляпу. – Жаль, вчера ты мне не попался! Ведь я, грешным делом, хотел тебе морду набить!
– Это еще за что?! – набычился я.
– За твою телеграмму!
– Какую еще телеграмму?!
– Которую ты вчера диспетчеру отослал. Или не помнишь?
– Ну, было такое дело. А что в ней такого, в той телеграмме?
– Ты и правда не понимаешь?
Я и правда не понимал:
– Слушай, Виктор Васильевич! Перестань говорить загадками!
– Ты подпись какую поставил? – уже с интересом спросил Витька.
– Будто не знаешь! Капитан Брянский!
– А здесь что написано?
Я глянул, и охренел! Это ж надо какой "прокол"! Тут, если "засек" контроль, просечкой в талоне вряд ли отделаешься!
– Это что ж получается? – я пытался собраться с мыслями. – Телеграмма того? Не дошла? Вроде как аннулирована?
– Лучше бы не дошла! – Брянский тяжко вздохнул – Диспетчер ее прочитал, и успел уже всем растренькать. "Тамбовский" теперь, по твоей милости, – это моя новая кличка.
– Может быть, пронесет?
– Куда там! – Витька вздохнул, и махнул рукой. – Вчера "Снежногорск" вызвал на УКВ. И, ехидненько так: "Пригласите на мостик капитана Тамбовского!". Нет, это уже навсегда!.. Ты, кстати, куда собрался?
– В шахту. "Палтус" лечить.
– А что с ним?
– Пока не знаю. Буду смотреть усилитель. Скорее всего, – оконечный каскад.
Брянский долго смотрел мне в глаза. Причем, с явным сомнением. Наконец, произнес:
– Не знаю, не знаю… По мне, – так нормально работал прибор! Когда выходили в район промысла, заряжали рулон японской бумаги. – Ну, сам понимаешь, – качество! – Вся рыбка под нами, – как на ладони! Никогда без плана не приходили!.. Есть у меня в сейфе еще два рулона. Сейчас покажу…
Бумага, и правда, была шелковистой и гладкой, с красивым орнаментом на лицевой стороне. Один экземпляр уже побывал в работе, в режиме "белая линия". То, что там я увидел, внушало доверие.
– Ну как?! – произнес капитан с плохо скрываемой гордостью. – Тебе вот, такую бумагу ни в жизнь не достать!
Что верно то верно! Даже спирта, и того не достать!
– Ай да бумага! Вот это бумага! Ах, какая бумага!!! – повторял я на все лады, пока Витьку не перекосило.
– Да ладно тебе! – отплюнулся он стандартной Архангельской фразой.
– Ключ от замка у кого?
– Какого еще замка? – не сразу врубился Витька.