Здешний амбар был примерно метр двадцать высотой, но задняя стенка была заложена практически до потолка. Зачем, спрашивается, впустую тратить дорогостоящие доски? Можно заложить стенку на высоту полтора метра и достаточно.
По отсутствию одной доски у потолка было ясно, что доски не прибиты, а наложены одна на другую и удерживаются только косяками по углам.
Я прикатил с улицы довольно большой чурбак, на котором колют дрова и, взобравшись на него, стал вынимать доски, складывая их вертикально в угол.
Загляну в пространство между досками и срубом, я увидел двух крыс, мирно поглощающих третью. Обычно, крысы не едят друг друга, если есть что-то поесть. А тут две умные твари, не выражая особого беспокойства по поводу моего любопытства, жрали своего сородича и даже не собирались убегать.
— Вот твари, — подумал я, — сейчас я вам устрою Полтавскую битву, — выискивая предмет, которым можно было достать этих каннибалов. А потом. Как я их достану, если я не полностью разобрал заднюю стенку закромов.
Подойдя к этой стенке, я не обнаружил крыс и продолжил разборку стены. Кстати, во всех амбарах всегда было много мышей и крыс, а также птичек, прилетавших отовсюду, чтобы полакомиться зерном, так что это тоже одна из причин плохого здоровья и малолетья жизни наших предков, заражавшихся различными болезнями от сопутствующих им переносчиков всяких инфекций.
То, что открылось моему взору после разборки дощатой стенки, повергло меня в некоторое удивление. В стене амбара были две двери. Одна рядом с другой. Обыкновенные тесовые двери с наличниками и косяками и каждая дверь закрыта на ключ, а скважина для ключа кованая и фигурная.
Буквально недавно, я осматривал дом с тыльной стороны и не видел никаких дверей в стенке амбара. Тем более двух дверей.
Я заглянул в скважины обеих дверей и не увидел ничего. Одна темнота в механизме запирания. По внешним признакам дверь очень давно не отпирали, да и доски тоже давно никто не трогал. И сказать, что это фальшдвери для красоты, как-то и я язык не поворачивался. Какая-то тайна скрыта за этими дверями. В каждом доме есть место для хранения скелетов.
Может и мне, взять и заложить эти двери досками. И хрен с ними. Не было никаких дверей. Я же не Буратино, который свои носом проткнул картину с котелком, кипящим на огне, и получил такую толику приключений, которых хватило еще на десяток марионеток, лежащих в старом сундуке.
А, может, этот тот ящик Пандоры, о котором так много говорили старые мудрецы?
Я заложил досками открывшиеся мне двери и перепачканный пошел в дом, где уже был готов обед.
Глава 8
Дома меня ждали гости. Здоровенный мужик с золотой цепью весом с полкилограмма на шее и иконой какого-то святого, который весил килограмма полтора, не менее. Рядом стояли два шкафа в темно-синих пиджаках с бритыми затылками и оттопыренностью в левом боку под пиджаком.
Обладатель миниатюрной золотой цепочки бы, естественно, бизнесмен новой формации, прошедший бизнес-школу трех уровней, о чем свидетельствовали купола татуировки, выглядывающей в прорезь, расстегнутой до пупа рубашки полинезийского фасона.
— Вот так, старая, — цедил бизнесмен, поигрывая пальцем с крупным бриллиантом, как бы приближающим его к элите государства, не чуждой мелким подачкам со стороны, — даю за дом сто косых. Это три лимона в рублях. Таких денег ты не получишь нигде.
— Ты опоздал, Мордан, — сказала Клара Никаноровна, — дом я и раньше не собиралась продавать, а сейчас и подавно. Вот он, — она указала на меня, — мой кровный племянник и я все оставила ему в наследство. Если он будет продавать, то купишь у него, когда меня на этом свете не будет. А я сомневаюсь, что он будет продавать родовое гнездо Олигерьевых.
— Запомни, старая, я не Мордан, а Мардат, — сказал владелец золотых цепей, — если он не будет продавать мне дом, то я докажу, что он не твой племянник, а жулик и его посадят как Ходорковского на пожизненно, и будет он сидеть до тех пор, пока я буду жив. Поняла. Вот они у меня все где, — и он показал толстый кулак, поросший черной шерстью, — все они здесь, и полимилиция ваша, и следователи, и прокуроры, и судьи, всем кушать хочется, всем хочется иметь свои дачки на Средиземном море, все хотят кататься на ламбарджинях и ферарах. Законов всяких у нас тьма, а самый главный закон — это бугор с телефоном. Позвонит и они из любого ангела преступника сделают. Раньше даже телефонов не нужно было. Скажет, — делайте с ним что хотите, — вымоет руки и повесят вашего Иисуса Христа на перекладину вверх ногами. А потом хоть залейтесь слезами, дело-то уже сделано. А ты, хорек, думай над тем, что я сказал, — он встал, плюнул себе под ноги и ушел. Скоро за забором взревел мотор и облачко пыли показало, что «гость» уехал.
Правильно говорят, что незваный гость хуже этого, которого из чувства толерантности убрали из названия ига, под которым Россия была почти триста лет. Чувствуется, что скоро толерантность и политическая корректность низведут нас до положения червей, которым нельзя ползать по поверхности земли.
Правильно сказал этот хлюст про законников российских. Клейма на них ставить некуда. Вроде бы каждый из них честный и справедливый, а честности и справедливости в государстве российском как не было, так и нет. И ведь не понимают они, что быдло, которое их так поддерживает, первое с вилами на них и бросится, чтобы урвать себе побольше от того, что они подгребли себе, пользуясь должностным положением. То чванство, с которым они относятся к людям и их требованиям, отольется им той же монетой, что и отлилось последнему русскому царю, который плевать хотел на народ. Все идет по кругу. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». И вся жизни наша в последнее время характеризуется коротко и ясно — пир во время чумы.