Владимир Журавлев
Освобождение Чернигова
То не дуб трещит, то не зверь рычит, то не вихрь в лесу забавляется. То земля дрожит, конь могуч бежит, в службу ратный муж направляется. То проехал дорогой Черниговской богатырь Илья родом Муромский, со своею верною дружиною.
А дорога лесная узкая, петлястая, но хорошо ухоженная. На высоких местах земля утоптана до блеска, ни одной травинки не торчит. А в мокрых низинках дорога заботливо проложена бревнами и хворостом, так что копыта звонко стучат, а не хлюпают. Броды через ручьи и речушки тоже понаделаны, а где берег высокий или крутой, там и мостики вымощены свежим деревом. На развилке дороги плахи затесанные торчат, на которых узким долотом слова выбиты: прямая дорога ко Чернигову-граду, направо пойдешь — в село Воложары попадешь, а налево — в малый град Дубенец. Да вокруг торговые гости угольками поприписали: в Воложарах третий дом от околицы — хозяйка очень собой хороша, а лепешки с медом у нее — объеденье чистое; на дороге в Дубенец торговых гостей Микулу Полянина, да Ростишу Кривого тати до смерти убили и все добро их пограбили. Не немецкие земли, однако, где бесплатно и дорогу тебе не скажут. На Руси таких дорожных указателей немало. А где поважней дорога, там и камни стоят указательные — камни судьбы. Русский человек ради другого не поленится — скорее туда дорогу укажет, куда и сам не знает, чем оставит путника в неведении.
По правде сказать, богатырь Илья, предводитель небольшого воинского отряда, ехавшего Черниговской дорогой, никому на Руси не известен. Это только его дружинники рассказывают про своего вожака всякие чудеса: как лежал он на печи убогий почитай всю жизнь, а потом пришли калики, водицы попросили. И тогда Илья не только ходить начал, но вмиг силу богатырскую обрел. Чудо, конечно. Только церковь христианская чудо то не признала, Илью к святым не причислила. Сомневались, видно, их ли бог чудо сотворил, или другой какой, которого они демоном кличут. А сам Илья про то не много говорил, но про себя помнил твердо: исцеление пришло к нему с великого похмелья, да в великом гневе. Не похоже это на белого Христа, что гневливость за грех считает и велит ударившему тебя другую щеку подставить. Скорей кто из старых богов постарался. Перун полянский, к примеру, или светлый Сварог, что тоже небось со Змеем бился не в любви и умилении. Для них гнев — не грех, ежли на правый бой ведет.
Хоть и не известен пока никому богатырь Илья, а на вид он муж не из последних. Высок, дороден, а плечи такой ширины, что голова закружится пока оглядишь. Броня на нем, правда, простая, черненая, зато добротная, из кованых пластин, соединенных крупными кольцами. Оружие тоже простое, но надежное: булава, секира. Меча только нет. Не по руке Илье оказались мечи деревенской ковки — слабо железо-то. А настоящий богатырский меч из привозной шемаханской стали стоит непомерно. Зато копье у него такой длины и толщины, что другому и не в подъем. Другому от такого копья древко за палицу сошло бы, а у Ильи словно тростинка легкая в руке колышется.
А уж конь под богатырем — всем коням конь. По одному коню видать, что то воин знатный, даром что на ногах лапти, а не сапоги червленой кожи. На спину тому коню обычный человек враз и не вскочит — лесенку бы приставить. Зато спина — впору девкам хоровод на ней водить. А грудь широка, что у избы стена, мышцы бревнами бугрятся — хоть окошки прорубай. Сразу понятно — не простых кровей то конь, а князю иному не уступит. Потому как лишь у коней да князей родословная в первой цене, а у прочих всех — заслуги. Предков этого коня из далеких франкских земель на Русь привезли. Были то все кони сильные, у которых под рыцарем в тяжелой броне спина не прогибалась. Да и сами кони те в бой в толстой броне ходили. А другой конь пожалуй Илью и не снес бы. Купил его Илья на торгу в Муроме жеребенком больным, шелудивым. И цену запрашивали немалую — на такие деньги десяток обычных коней можно бы купить. Спасибо, знающие люди посоветовали: бери мол, и не сомневайся. Был бы тот жеребенок здоров — тебе и вовсе его не купить бы. А сумеешь вылечить, вырастить — конь будет лучше княжеского. Как сказали, так и получилось. Повозился с ним Илья, конечно, немало. Из ладоней теплым молоком выпаивал, пареной полбой выкармливал, в трех росах искупал — три года выпасал. Зато вырос Бурушка всем на удивление. Как лес корчевать — столетние пни выдергивал словно лебеду огородную. А пахать — по огнищу свежему, корнями переплетенному, соху тащил как по полю многолетнему, чуть не рысью. И к хозяину привык, полюбил. На свист бежит как собака, слова все понимает. Куда скажет Илья — туда и пойдет. Да и без слов, без узды, коленей одних слушается. Один у Бурушки недостаток: в горячей скачке не угнаться ему за лихими степными скакунами. На первых двух верстах на версту отстанет. На третьей, правда, версте наверстает. А на четвертой собьет наглого поединщика наземь грудью крутой, стопчет железными подковами, что в семейную миску для щей не влезли бы, да и пойдет дальше махать без устали с обманчивой неторопливостью. Потому как не двужильный то конь — где ему с двумя-то жилами, ежли с семью только и управляется. Каков богатырь, таков и конь. Илью тоже крепким, как дуб, назвать — обидеть. Его, да ручищами, из этого дуба веревку вить — и то не в тягость.
Дружина у Ильи небольшая — всего два десятка. Но все не парни безусые, едва вышедшие из подросткового возраста, а мужи бородатые, не нашедшие себе места достойного в сельской однообразной жизни. У каждого конь справный, броня хоть и кожаная, да на нужных местах железные пластины нашиты. Щиты у всех не простые, деревянные, а прочной, кабаньего калкана, кожи, натянутой на упругую ивовую плетенку. Стреле не уязвить толстенную кожу, которая матерых секачей в междуусобицах хранит от клыков соперников. А ежели кожа та правильно выделана-засушена, так ее ни меч, ни секира не рубят — пружинит ива-то, подается под ударом. Разве с краю рубануть, так на то там железная оковка имеется. А чтобы копье сдержать, в середине щита большая бляха толстой стали как раз напротив руки. У каждого воина на поясе либо меч, либо секира. И копьем бить у них рука не дрогнет — каждый небось с рогатиной на медведя хаживал. Луки у всех кленовые, с большим пуком длинных толстых стрел в туле. Муромчане — стрелки не последние. В тех лесах бескрайних каждый — охотник. Утицу влет сшибить, белке на дереве, шкурку не попортив, в глаз долбануть — забава детская. А взрослому положено из тугого лука, да тяжелой стрелой кабана на бегу упокоить. А у того кабана места убойного всего-то с ладонь, и то когда стрелу по перья вогнать. Попади-ка, да еще ежели в лесу, сквозь кусты, да навскидку. А уж мечом да секирой махать все вместе с Ильей учились, как и прочим хитростям воинским. Благо, нашлись учителя бывалые. Пусть в лаптях дружина, как и предводитель ихний, а лучшим княжеским бойцам мало уступит. Так и в лаптях-то не по бедности, а непривычны к сапогам ноги у лесного жителя. Сапоги-то в степи хороши, а потаскайся в них по болотам да бурелому — на лето не хватит. А лапти хоть каждый день меняй — не разорительно.
Вот так и вышел Илья со товарищи навстречу своей судьбе воинской неверной, когда то ли на шее гривна золотится, то ли с плеч голова катится.
За очередным поворотом Илья чуть не воткнулся в лежащую поперек свежесрубленную сосну. И ведь по уму положили, самой сучкастой вершинкой, да на дорогу.
— К бою!
Дружина показала, что не зря проходила воинскую выучку. Дружно лязгнули личины, закрывая уязвимое для стрел место. По коням ведь лесные разбойники бить не будут — кони для них самая добыча и есть. Двое сразу повернулись туда, откуда ехали — не ударили бы врасплох сзади. Боковые закрывают щитами себя и товарищей, а те, что в середке, уже и луки натягивают. Засада на лесной дороге — дело поганое. Вскачь вперед не пойдешь, через дерево-то. А обойти его по лесу тоже можно только в поводу, чтоб кони без ног не остались. Только и разбойникам лесным не слишком сладко сейчас: ждали-то утицу, а напали на сокола. С воинским отрядом, да хорошей выучки, биться — корысти мало, а крови много. И чьей — неизвестно еще. Потому вроде и нападать не торопятся. В засаде нападать сразу надо, пока не опомнились в ловушку зашедшие, не огляделись. Значит и не будут — сбегут. Только не таков Илья, чтобы спускать татям лесным их воровство. Тяжким ведь трудом пахарям хлеб их достается, вот и не любят они таких, хитрых, которые без труда чужое норовят прихватить. Коли головы да рук для разбойного дела хватает, так хватило бы и честным трудом от голода не помереть. По знаку предводителя следовавшие за ним две пары бойцов спрыгнули с коней и рванули вправо и влево от дороги разведать неприятеля.
— Эй! — раздался крик из леса — Кто таки будете?
— Я Илья из земли Муромской, еду на службу к князю Киевскому. А ты кто таков, что меня спрашиваешь?