Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Вот уже несколько минут я, не отрываясь, смотрела на лезвие, начисто забыв о зажженном свете и голоде.
Нож.
Он был бы обычным ножом, если бы не одна маленькая деталь – телефонный номер на его поверхности. Точнее, над его поверхностью. Стоило повернуть лезвие немного вбок, как цифры вспыхивали и гасли – отчетливые и различимые.
Голограмма.
Голограмм в своей жизни я видела несколько: на дорогих рекламных щитах, упаковках запрещенных медицинских препаратов и Комиссионных печатях. Кто, а главное, для чего, мог создать такую над лезвием обычного ножа? Ну, хорошо, пусть не обычного, а тяжелого, красивого, в чем-то уникального, но ножа.
Загадочная находка, которую я, отмыв, сначала тщательно изучила с помощью увеличительного стекла, теперь лежала на кровати, молча храня свои секреты. В том, что ряд вспыхивающих цифр над поверхностью не являлся ни шифром, ни беспорядочным набором, ни комбинацией к сейфу, я поняла с первого взгляда: во-первых, настолько важную информацию никто не стал бы помещать в виде голограммы на подобный предмет, а во-вторых, за долгие годы работы с электронными замками, я научилась распознавать кодированные данные. Нет, это определенно был номер. Телефонный номер. Вот только, зачем?
Время одиннадцать вечера. По окну барабанили капли, чай давно выпит, самое время лечь спать, а я все сидела на мятой постели, ощущая, как вверх по позвоночнику пробирается холодок.
Когда-то друзья из «Кину» научили меня работать с замками (благослови небо их ушедшие души), и теперь, наверняка были бы разочарованны, узнай, на что именно я в последнее время растрачивала талант, и, видит Бог, были бы правы. Работать спасателем совсем не одно и то же, что работать вором. Вот только один принцип, став профессиональным Локером, я не нарушала никогда – не брала чужого. Открывала двери? Да. Иногда даже сейфы, случалось и такое. Но ни единожды я не присвоила себе чужой вещи – то был жесткий моральный устой, удерживающий от падения на самое дно, спасающий остатки потрепанного самоуважения. В домах всегда работали другие, они же решали, что взять, а что оставить. Моя работа заканчивалась в тот самый момент, когда раздавался заветный щелчок (или писк, или сигнал), что проход открыт.
Все.
В этот самый момент я уносила ноги. Иногда целые ноги, иногда расцарапанные, в синяках или порезах, а деньги за работу забирала у Тони, но только то, что мне причиталась за вскрытые замки, но никогда процент от потенциальной суммарной стоимости украденных вещей, хоть он и был неоднократно предложен.
А теперь на моей кровати лежала чужая вещь, едва ли не именная, и это напрягало. Такую невозможно было потерять по случайности или выбросить, за такой хозяин бы зорко следил, возможно, поставил бы внутрь маячок. А если так, значит, скоро в дверь могут постучать. Хотя… Нож, это стало ясно при близком осмотре, не один день пролежал в канаве, а хозяин за ним так и не вернулся. Значит, маячка нет.
Мысли путались.
Чтобы отвлечься, я встала с постели, стянула с ног сырые джинсы и повесила их на спинку стула, затем, во второй раз за вечер, включила чайник. Вернулась на кровать, замотала ноги в одеяло.
Итак, что мы имеем?
Ценную потерянную вещь, которая кому-то была дорога, и телефонный номер ее владельца.
Возможно, несуществующий более…
Возможно. Но если номер окажется действующим, хозяин может очень обрадоваться, узнав, что нож был найден.
Обрадоваться настолько, что вознаградит за честность?
Или разозлится и надает по шее.
Ну, к последнему не привыкать…
Внутри против воли затеплилась надежда – вдруг, если позвонить, он (она?)… нет, скорее всего он, почувствовав прилив благодарности, даст, ну, пусть не тысячу или даже не сотню долларов, но хотя бы пятьдесят? Даже двадцать… Супермаркет на углу открыт до утра. Внутри есть сыр, хлеб, мясная нарезка, сок… шоколад.
Рот наполнился слюной.
Внутри тут же высунула личико маленькая Меган – ее обнадежило слово «шоколад».
Не смей надеяться.
Она обиженно почмокала губами и скрылась из поля зрения. Ей, мелкой, было все равно, что я, большая Меган Райз, должна, несмотря на трудности, оставаться рассудительной, логичной, уметь терпеть ущемления и где-то постоянно (непонятно из чего) черпать силы, на то, чтобы жить дальше.
Кроха, ты маленькая мечтательница. До сих пор веришь в доброту, в заботу, в сказки. Хочешь красивую квартиру вместо этой промозглой дыры, любишь смотреть на далекий ночной Солар и представлять себя живущей там, где тепло, где любят… Да, любят и понимают.
Я бы обняла ее, если бы могла, утешила бы, сказала, что все еще придет, однажды обязательно придет, но маленькая Меган уже ушла в недра сознания.
Стало грустно. Взгляд снова упал на нож; чайник на плите закипел. Рассерженно буркнул желудок – хоть бы кусок плесневого батона к чаю, но откуда? Если только позвонить… Позвонить по странному номеру, переливающемуся на лезвии.
Но ведь на дворе почти ночь?
Ночь, которую придется провести в голодных судорогах, если не попробовать.
Что, действительно? Звонить непонятно кому и пытаться объяснить, что ко мне в руки по ошибке попал чужой предмет?
Я вздохнула, прижалась затылком к холодной стене и закрыла глаза.
Бездействие еще никогда не помогало выжить, а вот действие… Да, оно порой подводило под риск и заканчивалось плачевно, но изредка все же приносило доход, способный обернуться куском колбасы или сыра.
Я выругалась вслух.
И это на ночь-то глядя. Свихнулась я должно быть уже… Не хватало, чтобы меня еще и побили за кражу.