Улыбка на лице Ковалева раздвинулась еще далее,когдаонувидел
из-подшляпкиеекругленький,яркойбелизныподбородокичастьщеки
осененной цветом первой весенней розы. Но вдруг он отскочил,какбудтобы
обжегшись. Он вспомнил, что у него вместоносасовершеннонетничего,и
слезы выдавились из глаз его. Он оборотился с тем,чтобынапрямиксказать
господину в мундире, что он только прикинулся статскимсоветником,чтоон
плут и подлец и что он больше ничего, как только его собственныйнос...Но
носа уже не было; он успел ускакать, вероятно опять к кому-нибудь с визитом.
Это повергло Ковалева в отчаяние. Он пошел назад и остановился с минуту
под колоннадою, тщательно смотря во все стороны, не попадется ли где нос. Он
очень хорошо помнил, что шляпа на нем была с плюмажемимундирсзолотым
шитьем; но шинель не заметил, ни цвета его кареты, ни лошадей, ни даже того,
был ли у него сзади какой-нибудьлакейивкакойливрее.Притомкарет
неслось такое множество взад и вперед и с такою быстротою, чтотруднобыло
даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них, то не имелбы
никаких средств остановить. День былпрекрасныйисолнечный.НаНевском
народу была тьма; дам целый цветочный водопадсыпалсяповсемутротуару,
начиная от Полицейского до Аничкина моста.Вонизнакомыйемунадворный
советникидет,которогоонназывалподполковником,особливоежелито
случалось при посторонних. Вон и Ярыгин, столоначальниквсенате,большой
приятель, который вечно в бостоне обремизивался, когда играл восемь.Вони
другой майор, получивший на Кавказе асессорство, махает рукой, чтобышелк
нему...
- А, черт возьми!-сказалКовалев.