– Сразу – это когда? – ревниво перебил его Зяма.
– Ну как этот, что столик бронировал, заказывать начал. Он же первым явился, и вот. Коньяк, говорит, принесите, а прочее потом. Ну кто так делает? Не, я понимаю, перед едой накатить – святое дело, – Захар с нескрываемой завистью вздохнул. – Не нравится мартини и прочие аперитивы – можно и водочки, тоже для аппетита очень даже хорошо. Но коньяк перед едой? Он бы еще с пирожных начал! Генрих Ильич как раз неподалеку был, так он аж в лице переменился.
Генрихом Ильичом звали метрдотеля.
– Вот и я про то же, – веско подытожил охранник. – Напьются, а остальным клиентам любуйся на них. Нам оно надо? Смотри, короче.
– А когда последний пришел, – задумчиво продолжал Захар, – тот с ходу его чуть не силой этим самым коньяком угощать стал: выпей да выпей. Не, ну тот, конечно, замерзший был… ну или выглядел так… но все-таки. Я гляжу, он у них вроде бедного родственника. Напоят и насмехаться начнут, сколько таких уже бывало. Как какая-нибудь компания с понтами, обязательно какой-нибудь петрушка есть. Для увеселения. А нам потом драку усмирять. Этот, последний, правда, на коньяк не очень налегает, но… Это я про того, Зой, который чуть на тебя не кинулся, я из зала видел…
Она благодарно улыбнулась. Гость в верблюжьем пальто и огромном малахае и впрямь ее напугал:
– Пойдем уже, да? – Тонкий окурок отправился в урну между стеной и ребристыми «чешуйчатыми» колоннами, изображавшими фламинговые ноги.
Дела давно минувших дней
Благополучный мальчик
– Мам, мы богатые? – спросил он как-то раз.
Мама растерялась:
– С чего ты взял? Или… Ну… как сказать… – она нахмурилась. – Да нет, наверное… Хотя…
– Значит, бедные? – не унимался маленький Игорь.
Тут мама не засомневалась ни на мгновение:
– Да что ты, Гарик! Нет, конечно! Какие же мы бедные, сам погляди!
Это было похоже на правду. Бедные – он знал это совершенно точно – обитали в ветхих (бабушка Зина сказала, что это означает что-то очень старое, почти развалившееся), крохотных, темных, покосившихся избушках и лачугах (бабушка объяснила, что это такой кривой домишко из чего попало). Зимой они топили печку суковатыми дровами или хворостом, который собирали в лесу, а когда дров не было – мерзли. Игорь жил в большой светлой квартире, дрова никто не рубил, потому что никакой печки топить не требовалось – готовили на плите, а зимой было тепло от батарей, таких горячих, что едва дотронешься. И ели бедные: в обед – хлеб с квасом, вечером – квас с хлебом. Квас Игорек любил, но разве это еда? И что, кроме хлеба – совсем ничего? А как же блинчики, творожники, сосиски и картофельное пюре с блестящей коричневой подливкой, ручейки которой так весело направлять по проведенным в картошке каналам? Действительно, не похоже, что они – бедные. Вот и хорошо. Жить без сосисок было бы… скучновато.
В общем, ответ его вполне устроил. Зато мама почему-то взволновалась:
– Где ты этого нахватался? Богатые, бедные, что за…
– Ну как же, – серьезно объяснил он. – В сказках всегда говорится: бедный рыбак или богатый крестьянин…
– Вон оно что… – сразу успокоившись, мама принялась за какие-то свои важные взрослые дела.
Потом, лет через сто или пятьсот – Игорь уже совсем большим вырос, даже в школу ходил, – он услыхал, как кто-то говорит завучу: «У нас никаких проблем бы не было, если бы все, как Маликовы, были – такая благополучная семья!»
К тому времени он давным-давно забыл про «бедных» и «богатых», но слово ему понравилось. Оно было не совсем понятное, но очень хорошо подходило к их жизни. В него входили и бабушкины пироги, и шкафчик с игрушками, содержимое которого регулярно обновлялось, и блестящие резиновые сапоги – куда угодно в них можно было залезть, они ни за что не промокнут! – и летняя дача, где крупнющую черную смородину можно есть прямо с куста – сколько влезет! – а малину заливали густым козьим молоком. А еще – походы в цирк и прогулки с отцом по набережной – правда, отец вечно оказывался занят, но иногда они все-таки гуляли вместе и разговаривали на разные темы, как двое взрослых мужчин. А еще – сказки перед сном!
Дедушек у них почему-то не было, зато бабушек имелось целых две! Бабушка Тая почти каждый день пекла всякие вкусности, а бабушка Зина читала мальчику сказки. Даже когда Игорь сам выучился читать – довольно рано, лет в пять – он все равно любил слушать, это ведь совсем не то, что читать самому. Сказки в бабушкином исполнении становились как будто другими, не теми, что были напечатаны в разноцветных книжках с пестрыми картинками.
В сказках все было ясно и понятно, на все вопросы давались ответы, и все препятствия преодолевались. Даже когда сперва казалось, что это совершенно невозможно. Как, например, когда какой-то царевич отправился не то за невестой, не то за жар-птицей. Чтоб добыть надобное, требовалось победить злого волшебника, а может, какого-то вредного короля, подробностей Игорь не помнил. Зато очень хорошо запомнил, как царевич по дороге знакомился с разными странными и, как правило, не очень приятными персонажами и всех звал себе в попутчики. Персонажи, должно быть, скучали, и они охотно присоединялись к походу. А волшебник (а может, король) сразу начал давать явившемуся гостю всякие хитрые задания: мол, выполнишь – твоя жар-птица (или это были молодильные яблоки?) И каждый из прихваченных по дороге персонажей тут же начинал показывать какое-нибудь хитрое умение: воду из камня добывал или поле без волов вспахивал. Умный царевич получил свою невесту вместе с жар-птицей, молодильными яблоками, и все дружно отправились пировать.
В жизни, конечно, не встречались ни злые волшебники, ни жар-птицы, ни молодильные яблоки, но, с другой стороны, как знать? А вдруг? Вот бы накормить молодильными яблоками бабушек? Особенно бабушку Зину, которая частенько кряхтела, потирая поясницу: «Ох, старость не радость!» Почему бы ему, Игорю, не добыть чудесных яблок? Друзей-то у него – вон сколько, целый двор и еще парочка соседних!
Мама, свято веруя в пользу спорта, пыталась записать сына то «на волейбол», то «на плавание», то «в легкую атлетику», но Игорь предпочитал, как она сетовала, укоризненно качая головой, «носиться по двору с такими же охломонами» и секции упорно бросал. При явном попустительстве отца, недовольно говорила мама, тот же в ответ лишь посмеивался: «Отстань ты от пацана, дворовая беготня в смысле укрепления здоровья ничем не хуже спортивной секции, а кое в чем даже и лучше».
Конечно, лучше! Разве можно сравнить нудные однообразные занятия под руководством скучных, похожих, как близнецы, тренеров с их вечным «давай через «не могу», «ну-ка еще разок» и невероятные дворовые приключения? Когда вокруг миллион деревьев, только и ждущих, чтобы на них залезли – в развилке старого вяза ребята даже устроили «секретный штаб»! А лабиринты между густо поставленными гаражами, где только пацан и пролезет – а если упрешься в тупик, можно вскарабкаться на гаражную крышу, а с нее на соседнюю, и дальше, дальше, по липкому от солнца рубероиду, по гремящим «жестяным» листам, по серым волнам пыльного шифера! И весь мир – внизу, под тобой, а ты выше всех! А манящие жутковатой темнотой подвальные окна? Там, говорили, водились крысы размером с кошку, с во-от такими зубищами – раз, и руку откусит! Никто из Игоревой компании никогда этих чудовищ не видел, наверное, крысы прятались поглубже, в темноте, за сплетением непонятных толстых труб. И жутко было – сейчас ка-ак выскочит, как вцепится! – но в подвалы мальчишки все равно лазили.
Тихони, трусы, нытики и плаксы отсеивались из компании моментально. Страшно? Иди на лавочке с бабульками сидеть, без трусишек обойдемся. Рассадил коленку? Лизни подорожник и приклей, а если шрам останется – вообще красота, это ж круче любого ордена. Бывало, конечно, что штаны или куртка трещали от внезапной атаки притаившегося в трухлявой доске гнутого гвоздя – тогда приходилось придумывать, что рассказать дома. Игорь сочинял «отмазки» лучше всех, а уж «докладывал» так, что не поверить было невозможно.
– Когда придумаешь легенду, надо просто представить, как будто так и случилось, – объяснял он приятелям, чьи «доклады» не выдерживали родительского скепсиса. – Вот просто подумать и представить. Когда сам поверишь, что отмазка – никакая не отмазка, а на самом деле так и было, тогда можно кому хочешь рассказывать, любой поверит.
Впрочем, слово «отмазка» появилось в его лексиконе не сразу. Во дворе они говорили «легенда» – как в кино про разведчиков. «Отмазка» была термином дачным. Дача, вернее, дом в настоящей деревне, располагалась далеко: надо было ехать сперва по шоссе, потом по грунтовке. Часа два, не меньше, а может, и три.
У одной из бабушек – Игорь толком не знал, какой из них принадлежал дом. Старый, скрипучий, с печкой и колодцем, с яблонями, вишнями и огородом, с крыжовниковыми зарослями вместо забора – красота. Взрослые называли эту красоту «дачей». Таких же, как они, «дачников» наезжало сюда еще две-три семьи. Прочее население было постоянным и к приезжим относилось скептически.