– Люди Пояса – непоседы. Они не владеют многим, но следят за тем, чем владеют. Небольшие ценности, реликвии, сувениры. Не могу поверить, что он не захватил с собой хоть чего-то.
Ордас приподнял бровь.
– Его скафандра?
– Считаете, это невероятно? Вовсе нет. Внутренность скафандра и есть дом для поясника. Иногда он остается его единственным домом. Он тратит состояние, украшая скафандр. Если он лишится скафандра, он не будет более поясником. Но нет, я не настаиваю, что он должен был привезти свой скафандр. Но у него должно было быть хоть что-то. Его склянка с марсианской пылью. Кусочек железоникелевого метеора, который извлекли у него из груди. Если б он оставил все свои сувениры дома, он подобрал бы что-либо интересное на Земле. Но в этой комнате нет ничего.
– Может быть, – деликатно заметил Ордас, – он не замечал окружающее.
И это как-то расставило все по местам.
Оуэн Дженнисон сидел, ухмыляясь, в заляпанном шелковом халате. Ниже подбородка потемнение лица, имеющее космическое происхождение, переходило в обычный загар. Его светлые волосы, излишне длинные, были подстрижены по земной моде; от типичной для Пояса прически в виде гребня, которую он носил всю жизнь, не осталось и следа. Половину лица закрывала месячная поросль неухоженной бороды. Из макушки выступал маленький черный цилиндр. От конца цилиндра к стенной розетке тянулся электрический шнур.
Цилиндр представлял собой дроуд, преобразователь тока, предназначенный для электроманов.
Я шагнул к трупу и наклонился, присматриваясь. Дроуд был стандартной модели, но переделанный. Обычный дроуд электромана передает в мозг только слабую струйку тока. Оуэн получал дозу раз в десять большую – достаточную, чтобы разрушить его мозг за месяц.
Я протянул свою воображаемую руку и коснулся дроуда.
Ордас спокойно стоял рядом, позволяя мне без помех заниматься расследованием. Естественно, он не подозревал о моих ограниченных паранормальных способностях.
Моими воображаемыми пальцами я прикоснулся к дроуду в голове Оуэна, затем пробежался ими до крошечной дырочки в его скальпе и далее вглубь.
То была стандартная хирургическая работа. Оуэн мог сделать эту операцию где угодно. Дырочку в голове, невидимую под волосами, почти невозможно обнаружить, если даже знаешь, что искать. Даже лучшие друзья не будут знать, разве что застанут с подключенным дроудом. Но дырочка служит указанием на разъем большего размера, вделанный в черепную кость. Мысленными пальцами я коснулся разъема, провел ими по тонкой как волос проволоке, уходившей вглубь мозга Оуэна к центру удовольствия.
Нет, его убил не излишний ток. Оуэна убило отсутствие воли. Ему не хотелось вставать.
Он умер от голода, сидя в этом кресле. У его ног валялись пластиковые бутылки-тюбики, еще пара лежала на боковом столике. Все пустые. Месяц назад они были полными. Оуэн умер не от жажды. Он умер от голода, и его смерть была спланирована.
Оуэн, дружище. Почему он не пришел ко мне? Я сам наполовину принадлежу Поясу. Какие б у него ни случились неприятности, я бы вытащил его из них. Немного контрабанды – что из того? Почему он сделал так, чтобы мне сообщили только после того, как все будет кончено?
Комната была чистой, такой чистой. Надо было подойти близко, чтобы обонять смерть: кондиционер все втягивал и уносил прочь.
Он был очень методичен. Кухня была выдвинута; к раковине от Оуэна шел шланг. Он снабдил себя водой, чтобы протянуть месяц; он заплатил квартплату за месяц вперед. Он сам срезал шнур дроуда так коротко, чтобы привязать себя к розетке вне досягаемости кухни.
Сложный способ умереть – но имеющий свою прелесть. Месяц экстаза, месяц высочайшего физического восторга, которого может достигнуть человек. Я мог представить, как он хихикает каждый раз, вспоминая, что умирает от голода. Когда еда всего в нескольких шагах… но пришлось бы вытащить дроуд, чтобы дотянуться. Возможно, он откладывал решение… и снова откладывал…
Оуэн, я и Гомер Чандрасекхар прожили три года в тесной каморке, окруженной вакуумом. Что было такого в Оуэне Дженнисоне, чего я не знал? Какую его слабость мы не разделяли? Если Оуэн поступил таким образом, я тоже мог это сделать. И я испугался.
– Очень искусно, – прошептал я. – По Поясному изящно.
– Вы хотите сказать, типично для поясника?
– Вовсе нет. Поясники не кончают самоубийством. И уж точно не таким образом. Если поясник вынужден уйти из жизни, он взрывает двигатель своего корабля и погибает подобно звезде. Типична аккуратность, а не результат.
– Ну хорошо, – сказал Ордас. – Ну хорошо.
Он чувствовал неловкость. Факты говорили сами за себя, но ему не хотелось называть меня лжецом. Он вернулся к формальностям.
– Мистер Хэмилтон, вы опознаете этого человека как Оуэна Дженнисона?
– Это он.
Он всегда был чуточку полноват, но я узнал его, как только увидел.
– Но давайте удостоверимся, – я стянул грязный халат с плеча Оуэна.
Левую сторону его груди занимал почти идеально круглый шрам в восемь дюймов в поперечнике.
– Видите это?
– Да, мы его заметили. Старый ожог?
– Оуэн был единственным известным мне человеком, который мог продемонстрировать на коже шрам от метеора. Он врезался ему в плечо как-то раз в открытом космосе и распылил по коже испарившуюся сталь скафандра. Потом врач извлек крошечную частицу железо-никеля из центра шрама, как раз под кожей. Оуэн всегда носил при себе эту крупинку металла. Всегда, – повторил я, глядя на Ордаса.
– Мы ее не нашли.
– Ясно.
– Я сожалею, что заставил вас пройти через это, мистер Хэмилтон. Вы сами настояли, чтобы тело оставили на месте.
– Да. Благодарю вас.
Оуэн скалился на меня из кресла. Я чувствовал боль в горле и животе. Как-то я потерял правую руку. Потеря Оуэна была сходным ощущением.
– Я хотел бы узнать побольше об этом деле, – сказал я. – Не сообщите ли вы мне подробности, как только что-нибудь выясните?
– Разумеется. По каналам АРМ?
– Да, – это дело не касалась АРМ, хоть я и заявил Ордасу обратное; но престиж АРМ поможет. – Я хочу знать, почему умер Оуэн. Может, он просто сошел с катушек… культурный шок или что-то еще. Но если кто-то вынудил его умереть, я доберусь до него.
– Не лучше ли предоставить отправление правосудия… – начал было Ордас и растерянно осекся.
Говорил ли я как простой гражданин – или как сотрудник АРМ?
Я оставил его в задумчивости.
В вестибюле оказалось некоторое число жильцов, входивших и выходивших из лифтов, или просто сидящих в креслах. Я постоял какое-то время перед лифтом, вглядываясь в мелькающие лица. На них, казалось мне, обязательно должны были присутствовать следы размывания личности.
Комфорт массового производства. Помещение, чтобы спать, есть, смотреть три-ди, но не для того, чтобы быть хоть кем-то. Живя здесь, не владеешь ничем. Какого рода люди будут так жить? Они все должны выглядеть одинаково, как отражения в зеркальном трельяже парикмахерской.
Тут я заметил волнистые каштановые волосы и темно-вишневый бумажный костюм. Управляющий? Мне пришлось подойти ближе, чтобы удостовериться. Такого рода лица вечно остаются незнакомыми.
Он увидел мое приближение и стал улыбаться без особого энтузиазма.
– О, здравствуйте, мистер… э… Вы нашли… – он не мог подобрать правильного вопроса.
– Да, – ответил я так или иначе на его вопрос. – Но я хотел бы кое-что выяснить. Оуэн Дженнисон прожил здесь шесть недель, не так ли?
– Шесть недель и два дня – до того, как мы открыли его дверь.
– А у него бывали посетители?
Брови собеседника поползли вверх. Между делом мы подошли к его кабинету, и я разобрал надпись на двери: “ДЖАСПЕР МИЛЛЕР, управляющий”.
– Разумеется, нет, – сказал он. – Любой бы заметил, что что-то неладно.
– Вы хотите сказать, что он снял комнату исключительно с целью умереть? Вы его видели только раз?
– Думаю, что мог бы… хотя нет, погодите, – управляющий глубоко задумался. – Нет. Он зарегистрировался в четверг. Разумеется, я заметил его загар, типичный для поясника. Потом, в пятницу он выходил. Я случайно увидел, как он прошел мимо.
– В этот день он приобрел дроуд? Нет, оставим, вы этого знать не будете. И это был последний раз, когда вы видели его выходящим наружу?
– Да, именно.
– Значит, в четверг вечером или в пятницу утром у него могли быть посетители.
Управляющий отрицательно затряс головой.
– Почему не могли?
– Видите ли, мистер, э…
– Хэмилтон.
– У нас на каждом этаже есть голокамера, мистер Хэмилтон. С ее помощью делают снимок каждого постояльца в тот момент, когда он входит в свою комнату – только раз. Приватность – это одна из услуг, которую постоялец приобретает вместе с квартирой, – сказав это, управляющий несколько подтянулся. – По этой же причине голокамера снимает любого, кто не является постояльцем. Таким способом жильцов защищают от нежеланных вторжений.