Герр Шиллер отвечал — рассудительный, точный, невыносимый.
Гюнтер Кисслинг молча поглощал обед и маялся, мечтая об одном: чтобы эта пытка наконец закончилась.
После обеда уехали. Скрылся за поворотом дом, распахнулись автоматические ворота, пристроились спереди и сзади машины охраны — и кортеж покатил обратно.
Гюнтер Кисслинг молчал, время от времени взглядывая на кайзерин в зеркало. Предвкушение, светившееся в ней утром, и радость, гревшая ее днем, погасли. В глазах появилась усталость и грусть.
Будь ты проклят, Вернер Шиллер. Чтоб тебе лежать в своей могиле, не высовываясь… Стало стыдно: желать чудом спасшемуся умереть еще тогда — по меньшей мере некрасиво.
— Вот, значит, где он поселился, — сказал Гюнтер вслух сам себе.
Ее величество услышала.
— Нет, герр Кисслинг, — отозвалась она со слабой улыбкой. — Поселился он не здесь. Он же конспиратор, каких поискать. Это наемная вилла.
Специально снял загородный дом — для свидания с ней.
Кулаки стиснулись сами собой, но на лице удалось сохранить равнодушие.
В город вернулись без происшествий.
Вечером Гюнтер Кисслинг постучал в дверь гостиничного люкса.
— Войдите, — сказала императрица.
На мгновение замер, собираясь с духом. Потом вошел.
Она стояла у окна, смотрела на город.
Одиночество.
Если бы он умел рисовать, изобразил бы ее такой — и назвал бы картину именно так.
— Ваше величество.
Обернулась.
Сработал давнишний рефлекс — он и не думал, что это осталось в нем, за прошедшие-то годы. Одним движением — на колено, и кулак в пол, и голову склонил.
— Я пришел сообщить вам… после возвращения на Феззан я немедленно подам в отставку. Простите, ваше величество.
Короткое молчание. Шаги. Подошла вплотную.
— Почему?
Не поднимая головы:
— Личные чувства мешают эффективной работе. Еще раз прошу простить.
Ну вот, он и сказал это. Теперь — будь что будет.
— Гюнтер. — В голосе командная нотка, достойная ее супруга. — Объяснитесь.
Наверное, он красный, как императорское знамя.
— Позвольте промолчать.
— Не позволю.
Голова опускается еще ниже. Язык тяжелый, как гиря, и неповоротливый, как… как… да какая разница, как что!
— Ваше… ваше величество…
Движение рядом — не понял… боги, она опустилась на колени. Теперь и вовсе глаз не поднять — никаким усилием. Но придется — потому что она командует снова:
— Посмотрите на меня. Ну?
Взгляд медленно скользит по ковру, вздрагивает, достигнув ее колен, движется дальше и выше, ресницы опускаются — невыносимо видеть ее, лучше бы провалиться на месте, сквозь этот ковер, интересно, что там ниже этажом… такой же люкс, и наверняка пустует, ей же освободили все крыло гостиницы… о чем я думаю, идиот… а, все равно мне конец, пропал, совсем пропал.
— Гюнтер, — говорит она тихо. — Ну что вы. Простите меня, пожалуйста. Не надо ничего говорить, не надо ничего объяснять… я поняла.
— Спасибо, — отвечает он. — Я представлю рапорт…
И тут она качнулась вперед, и оказалось, что его лоб упирается ей в плечо, и пальцы, прохладные и чуть вздрагивающие, коснулись его щеки.
— Не надо, — сказала она. — Не уходите.
— Вы не поняли…
— Нет. Я поняла. Не уходите.
— Но вы — и он… и…
Она обнимает его и вздыхает:
— Великий Один, как глупы мужчины. Гюнтер Кисслинг, я хочу, чтобы вы остались со мной. Если вы по-прежнему будете моим начальником охраны, это проще. Теперь вы понимаете?
— Вы не примете отставку?
— Да что вам сдалась эта отставка. Не уходите от меня. Ни в отставку, ни… ни сейчас. Пожалуйста.
— Ваше…
Вздох.
— Вы помните мое имя, Гюнтер?
Переменить эту идиотскую верноподданническую позу на более удобную и наконец позволить себе прикоснуться. Теперь, когда она начала — первой.
Они сидят на ковре, обнявшись, и оба не понимают ничего. Но теперь это совершенно неважно. Она поворачивается в его руках, чтобы удобнее, прижимается к нему, и остатки здравого смысла, угасая, последним всплеском заставляют ее произнести:
— Завтра мы, наверное, пожалеем.
А он наклоняется к самым ее губам и наконец выговаривает прежде немыслимое:
— Хильда.
…А корабль починили еще через два дня, и дальнейший визит на Хайнессен прошел без сучка и задоринки, и переговоры оказались продуктивными.
Гюнтер Кисслинг сопровождал, стоял у дверей, командовал своими людьми, открывал дверцу автомобиля, держался за плечом на полшага позади — и завидовал неподвижности физиономии господина Вернера Шиллера, оставшегося на своем заштатном Нектисе в системе Гандхарва.
Но, честно говоря, он себя недооценивал. Он тоже справлялся неплохо.
Ни одна собака в галактике не смогла прочесть по его лицу, насколько он счастлив.