Он сидел на мраморной лавке с закрытыми от удовольствия глазами, когда почувствовал, что рядом кто-то появился — пришедший опустился на разогретый камень неподалеку.
— Мир тебе, — произнес негромко мужской голос. Сказано было на хибру и Иегуда, не открывая глаз, отозвался на том же языке.
— Шалом!
— Мне сказали, — продолжил тот же голос, — что ты принес мне привет от нашего общего друга…
— Я принес тебе не привет, а дурную весть, Мозес, — отозвался Иегуда. — С нашим общим другом произошло несчастье. Он умер.
В лакониуме было тихо, только журчала вода в фонтанчике для питья да изредка звучно падали на пол большие тяжелые капли.
— Давно ли это случилось? — спросил пришедший.
Интонации его почти не поменялись, только голос сел, став ниже.
— Почти три месяца назад.
— Он умер на кресте?
— Да, — сказал Иегуда, открывая, наконец, глаза.
Он поднял взгляд на пожилого человека, сидящего на скамье напротив. Человек был лыс — гладкий череп выбрит до блеска, выступившая на нем испарина покрывала розовую кожу сверкающей чешуей. Из-под тяжелых, практически лишенных ресниц век смотрели почти прозрачные, блекло-голубого цвета глаза, на широком лбу разбегались в разные стороны белесые брови. Одно ухо человека было раздавлено и напоминало засохшего моллюска, зато второе, уцелевшее, украшалось массивной золотой серьгой.
— Если ты хочешь узнать, как он умер, Мозес, я могу тебе рассказать.
Старик сглотнул, шумно, с трудом, и покачал головой.
— Не говори мне ничего. Не надо. Скажи только, он умер достойно?
— Да, он умер достойно, — кивнул Иегуда. — Так, как должно умирать. Не беспокойся об этом…
— Как тебя зовут, человек? — спросил Мозес, не сводя с Иегуды своих водянистых глаз.
— Ксантипп.
— Хорошее имя. Не хуже любого другого.
— Зачем тебе знать то, что может быть опасно? Ты — мирный человек.
Взгляд Мозеса стал ледяным.
— Это мой третий сын, Ксантипп, — произнес он еще более хрипло. — Третий сын, которого я теряю. Все трое были непримиримыми, все трое умерли на кресте. Как ты думаешь, кому из них было легче? Моему первенцу Исайе? Или второму моему сыну — Александру? Или моему младшему — Марку? Зачем моему сердцу знать подробности? Чтобы оно разорвалось от горя? Неужели ты думаешь, что я не знаю, какие нечеловеческие муки перенес каждый из них? И что изменилось в мире от вашей борьбы, кроме того, что они умерли, и семя мое ушло в землю? Да, я мирный человек, но это не помешало мне потерять тех, кого я любил. Ты можешь объяснить — с какой целью Неназываемый забрал у меня детей? Что он от меня хочет?
— Не могу. И никто не сможет, Мозес. Мы просто люди и нам не дано проникнуть в его замысел.
Мозес помолчал, двигая губами. Щеки у него были вислые, такие же тяжелые, как веки, мимо крыльев крючковатого носа пролегали глубокие складки, и Иегуде показалось, что по одной из этих складок, сверкая, покатилась слеза.
— Значит, так было нужно. Таков был его замысел. Что ж… Ты принес весть, Ксантипп, — прохрипел Мозес. — Спасибо тебе. Что просишь взамен?
— Немного.
— Обычно за этими словами прячется многое.
— Не в этот раз, аба, не в этот раз…
Иегуда наклонился вперед и что-то прошептал в здоровое ухо собеседника.
В первый момент Мозес отшатнулся, но быстро взял себя в руки и сел ровно, запахнув простынь на неожиданно волосатой груди.
Он молчал долго, и Иегуда тоже молчал, слушая стук капель и песню воды в мраморной вазе фонтанчика.
— Хорошо, — произнес Мозес спокойно. — Я помогу тебе найти этого человека. Но другой помощи от меня не жди.
— Мне не нужна другая помощь. Я бы не просил бы и об этом, но не могу же я, чужак, ходить и расспрашивать прохожих… Ты — богатый купец, гражданин Рима — знаешь все, всех и каждого. Ты легко приведешь меня к нему…
— Я богат, я купец, — усмехнулся Мозес горько. — Я римлянин, я уже почти и не иудей, раз не живу по Закону. Дети мои — зелоты — отказались от меня, мне никогда не слышать смеха внуков. Я даже не смог прочесть каддиш над телами сыновей. Я давно умер для вас, в моем доме стоят статуи, новая жена моя — чужого племени… Ты просишь чужака помочь, хотя знаешь, что случится со мной, если кто-нибудь узнает, что я хоть как-то способствовал тебе…
— От меня никто и ничего не узнает, Мозес.
— Ты уверен в этом, Ксантипп?
— Никто не будет знать, что ты помог мне.
— Ты даешь слово?
— Даю.
Мозес помолчал, двигая бровями.
— Ты ведь чистоплотный человек, Ксантипп? — спросил он неожиданно. — Любишь помыться? Поплавать в чистой воде? Можешь не отвечать. Сам вижу, что да… Приходи в мои бани через два дня, после полудня. Возможно, если я тебе поверю, ответ уже будет ждать тебя в раздевалке. Или не будет — тогда тебе предстоит все сделать самому. И не ищи со мной встреч, земляк. В любом случае — не ищи. Мы с тобой больше не увидимся. Так будет лучше для всех.
Иегуда ничего не ответил.
Он облокотился на теплый камень скамьи и прикрыл глаза.
Когда он снова открыл их, в лакониуме уже никого не было.
Глава 3
Израиль. Шоссе 90
Наши дни
«Тойота» не ехала, она скакала, словно раненная лошадь, неловко припадая на согнутую стойку. С каждой сотней метров неприятный звук, доносящийся из-под капота, становился все сильнее и сильнее, словно пикап задыхался. Из пробитого радиатора хлестали струи пара, дизель не стучал, а грохотал, грозя каждую минуту заклинить от перегрева. Но, несмотря на это, «Такома» все еще ковыляла в ритме «три четверти», шлепая одной лопнувшей покрышкой по выкрошенному асфальту.