Лариса прилично рисовала – всем, что под руку попадется. Краски, карандаши, мелки… А Данька рисовал из-под палки, хуже Ритули. Корявые птички, перекошенные деревья.
Даня с Ритулей рисовали «у кого лучше». Судьей выступала Даша.
– Ритуля – умничка, – восхищалась Даша, – Данюсик – настоящий художник.
– Ужас какой! – выносила вердикт Лариса.
– У кого лучше? – спрашивал Даня.
– У тебя, конечно, – говорила Даша.
– Зачем ты ему врешь? – не сдерживалась Лариса.
– Надо хвалить, а то отобьешь все желание. Я в журнале прочитала, – отвечала серьезно Даша.
– Надо указывать на ошибки. И если плохо, говорить, что плохо.
– Я так не могу, мне правда нравится, как детки рисуют. Смешно же. Данюсик старался…
Лариса решила, что попробует делать так, как Даша. Но смотрела на художества сына и непроизвольно морщилась. Даня это чувствовал.
Однажды она нашла его рисунки. Видимо, он рисовал, когда она не видела. Рисунки были спрятаны в книгу. Лариса испугалась, хотя скептически относилась к психологическому утверждению, что по картинке можно сказать, что у ребенка на душе.
Внизу листа две маленькие фигурки – одна побольше, другая поменьше. Мама и ребенок. И та, которая поменьше, перечеркнута черным фломастером. А в той, которая побольше, прямо на лице – дыра. Получалось, что себя он вычеркнул из жизни, а Ларису проткнул.
Был и другой рисунок – стол, на котором стоят две чашки. Но ни стульев, ни людей нет.
Лариса отвела его в детскую студию в местном Доме культуры. Даня хорошо себя вел, слушал, рисовал. Но под конец разбрызгал грязную воду из стакана на рисунок другого мальчика. Мальчик, готовивший «подарок» для мамы в течение нескольких занятий, горько расплакался. Картина была испорчена. Даня сказал учительнице, что случайно опрокинул стаканчик. И даже извинился перед мальчиком. Но Лариса, которой рассказали о ЧП, не верила в такие случайности.
Дома он закрылся в комнате. Сказал, что будет рисовать. Лариса не заходила – боялась спугнуть. Сидела на кухне и надеялась, что Даню «пробило». Она купила ему краски – акварельные, гуашь – в красивых коробках, банках. Разные кисточки – толстые, тоненькие. Рассказывала, из чего делают кисточки – из белки, куницы… Данька слушал, как ей показалось, с интересом. Только потом она поняла, что ему было страшно – вот эта кисточка когда-то была живой белкой.
Данька открыл дверь в комнату.
– Можно посмотреть? – спросила она.
– Можно, – ответил он.
На полу лежали открытые краски. Он их все перемешал. Испортил. Брал кисточку, макал в желтый цвет и сразу же в черный, из черного – в красный. Он очень тщательно уродовал цвета. Во всех баночках был грязный серый мутный цвет. Кисточки тоже не пожалел. Срезал ножницами и сломал.
– Что же ты наделал? – с ужасом смотрела на этот кошмар Лариса.
– Так им и надо, – ответил Даня.
– Кому им? Краскам? Кисточкам?
Лариса поняла, что в Дане есть жестокость. Не детская, случайная, проверочная, а осознанная, спланированная, изощренная.
Что еще? Да много чего. Лариса никогда не была спортивной, вообще с ужасом думала о том, как можно по доброй воле бежать, приседать, качать пресс, а Даня без тренировок совсем распоясывался. Он любил соревнования, потому что почти всегда выигрывал.
Как-то ему, помимо почетной грамоты, вручили памятный значок. Он уронил значок в бассейн.
Лариса стояла на бортике и просила: «Даня, хватит, вылезай». Сын нырял за значком. Хватал воздух и опять нырял. Но до дна достать не мог. Лариса видела, что он устал, нахлебался воды и уже не может дышать. Но Даня своего добился – вынырнул со значком в руке. Совершенно счастливый.
– Я нашел его! – закричал он на весь бассейн.
Они шли домой. Лариса несла грамоту, а Даня сжимал в кулаке значок. Дома он хотел приколоть его на куртку. Но когда стали прикалывать, застежка сломалась. Даня закатил истерику. Сжимал в одной руке значок, в другой – застежку и с остервенением прикладывал одно к другому. Сжимал, открывал ладонь… застежка не держалась. Он расцарапал руку до крови, но кричал не от боли, а от обиды. А потом стал бить себя по голове кулаками. Сильно.
– Прекрати, – сказала Лариса. Она перепугалась не на шутку. – Тебе же больно.
– Пусть, пусть, – кричал Даня, – пусть мне будет больно!
– Даня, я тебе этих значков сколько угодно куплю. Они же везде продаются. В любом магазине, где пластилин и карандаши. И грамоты везде продаются. Хочешь, я тебе и грамоту куплю?
Она хотела как лучше. Хотела его успокоить. Хотела, чтобы он прекратил лупить себя по голове. Она и вправду была готова бежать покупать целую упаковку значков. А получилось…
Даня посмотрел на нее с ужасом и недоверием.
– Продаются? – спросил он.
– Конечно.
– Как карандаши и пластилин?
– Да. А где их, по-твоему, берут?
– И их можно купить?
– Можно, конечно.
– Кто захочет может купить? Даже ты?
– Да.
– А медали золотые?
– Нет, только так покрашены.
– Я… я… я… – Данька начал натурально стонать, – я тебя не люблю. Я никого не люблю. Ты дура, какашка…
И только тогда до нее дошло, что не надо было говорить ему про магазин. Даня понял, что его обманывали. И все эти награждения – невзаправду. Не по-настоящему.
Она думала, что Данька больше не будет ждать соревнований и бросит плавание. Но сын ходил на тренировки и ждал соревнований. На тренировках он был первый, а на соревнованиях – последний.
– Не могу понять, что с ним происходит, – говорил Ларисе тренер, – я его не узнаю.
Она слушала и кивала. После соревнований сын подходил к призерам, хмыкал и говорил:
– Такую грамоту можно в магазине купить. И значок. И медаль. У меня дома полно таких значков и медалей.
В раздевалке завязывалась драка. Призеры рыдали. Данька подзуживал – «любой может купить».
– Это не считается! – кричали мальчишки.
– Считается.
– Здесь другие! А в магазине другие!
– Нет, – стоял на своем Даня, – одинаковые! И медали не золотые.
– Неправда!
– Спросите у тренера.
Мальчишки побежали спрашивать тренера и вернулись довольные. Видимо, тот сказал, что медали золотые. У Дани и так не было друзей в секции, а после этого случая его вообще обходили стороной.
Лариса поняла, что сын проигрывает специально, чтобы не получить медаль. Чтобы не дать себя обмануть.
Лариса водила его на детские спектакли, потому что сама любила театр. Даня сначала убегал из зала, потом смотрел куда угодно – на люстру, соседа справа, только не на сцену. Даже старые детские фильмы, которые любила она – «Буратино», «Пеппи Длинныйчулок», «Морозко», – Даня смотрел вполглаза.
– Тебе неинтересно? – спрашивала Лариса.
– Они не настоящие, – бурчал сын, – это люди переодетые.
– Правильно, актеры. Такая профессия.
– Они изображают. Они не настоящие. Я тоже так могу.
– Нет, не можешь. Этому надо учиться.
– Ты можешь. Ты меня обманываешь, и я верю.
– Я тебя не обманываю.
– Все взрослые обманывают.
Лариса любила транспорт – машины, троллейбусы, трамваи, метро. Ее успокаивал размеренный стук.
В детстве лучшим развлечением была «поездка на трамвайчике». Они с мамой ехали в другой район на автобусе и там пересаживались на трамвай. Маленькую Ларису восхищало все – что остановка не на дороге, а в аллейке, что двери в трамвае открываются по-другому, что едет он медленнее, «почухивая». Она придумала это слово – «почухивая». Не равномерный чух-чух, как у поезда в метро, а почух-почух. Одно то, что трамваи ходили не везде, делало их для нее особенными. А в метро? Как ей было интересно в детстве в метро! Турникеты со страшными железными руками, которые могут в любой момент тебя схватить! Она проскакивала мимо них, зажмурившись. Эскалаторы, которые Лариса называла экскаваторы, – еще одно препятствие. Нужно перепрыгнуть, пока ступенька не исчезла. А Даню тошнило, рвало, он без конца ныл и капризничал. Ничто его не удивляло, не радовало. Ну трамвай, ну метро.
Лариса не любила гулять. Через час уставала, замерзала и мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться домой. Кислород, конечно, нужен, но бессмысленно бродить по дорожкам, разглядывать листочки-почки… Ей нужен был смысл или конечная цель, к которой гулять.
На прогулках Лариса вспоминала слова своей мамы. Та, вытаскивая ее на улицу, всегда приговаривала: «У тех, кто сидит в тюрьме и не гуляет, серые лица. А у тех, кто на свободе, – розовые. Если ты будешь сидеть дома, тоже станешь серая».
Даня же без конца что-то рвал, рассматривал, ковырялся в земле, таращился в небо…
Как-то она разбирала его книжки, детские журналы, и из ящика вывалились засохшие листья, желуди, веточка сосны. Она все собрала, выбросила и забыла. Через несколько дней из комнаты донесся крик.
– Мама! – кричал Даня, раскидывая книги. – Где мои листочки? Куда ты их спрятала?