— И пожалуйста, без этого сердитого выражения на лице, — потребовал отец.
Я тут же улыбнулась льстивой придворной улыбкой и послушно произнесла: — Конечно, отец.
Он кивнул и собрался уходить, а я присела в низком реверансе. Выпрямилась, неторопливо отправилась в спальню мужа. Там на стене висит небольшое зеркало, я застыла перед ним, уставившись на свое отражение. «Все будет в порядке, — шепчут мои губы, — я ведь Болейн, это вам не мелочь, моя мать — урожденная Говард, а Говарды одна из самых знатных семей страны. Я из Болейнов, я из Говардов, — закусила губу. — Но ведь и она тоже».
Улыбнулась ничего не значащей придворной улыбкой — в зеркале отразилось хорошенькое веселое личико.
Я младшая сестра, но уж не самая распоследняя. Замужем за Уильямом Кэри, королевским фаворитом. Меня отличает королева, я самая молодая фрейлина. Никому не позволю мне жизнь испортить. Даже ей это не удастся.
Анна и отец задержались в пути из-за весенних бурь, а я вдруг поняла, что в глубине души по-ребячьи надеюсь — вдруг корабль разобьется и она утонет. Думая о ее смерти, я испытывала странную смесь чувств: тут и непонятная острая боль, настоящее отчаянье, и в то же время бурная радость. Будто мир без Анны для меня не существует, но в мире просто нет места для нас обеих.
Как бы там ни было, ничего особенного не случилось, и она добралась благополучно. Я увидела ее, когда она вместе с отцом сходила по трапу на королевский причал, откуда ко дворцу шла мощенная гравием дорожка. Даже издали, из окна на первом этаже удалось разглядеть широкий подол ее платья, модный покрой плаща, и это зрелище элегантно развевающейся материи вызвало приступ чистой, беспримесной зависти. Я смотрела на нее, пока она не скрылась из виду, и заторопилась к своему месту в парадной спальне королевы.
План простой — пусть сначала увидит меня, по-домашнему устроившуюся в богато украшенной вышитыми гобеленами комнате, и тогда я поднимусь и поприветствую ее, такая взрослая и грациозная. Но стоило дверям распахнуться и ей войти, как меня охватила бурная радость, и с громким криком «Анна!» я бросилась ей навстречу, только юбки летели. И Анна — голова высоко поднята, выражение лица высокомерное, бросает хмурые взгляды по сторонам — вдруг перестала быть важной юной особой пятнадцати лет от роду и бросилась, распахнув объятья, ко мне.
— Ты выросла, — задыхаясь, проговорила она, крепко обхватив меня, прижавшись щекой к щеке.
— Это просто каблуки ужасно высокие. — Я вдохнула такой знакомый аромат. Мыло, розовая вода на теплой коже, запах лаванды, пропитавший одежду.
— Ты как?
— Хорошо, а ты?
— Bien sur! А свадьба?
— Неплохо. Красивые платья.
— А он?
— Превосходно. Всегда с королем, тот ему благоволит.
— И ты это сделала?
— Сто лет назад.
— Больно было?
— Очень.
Она чуть отодвинулась, вглядываясь мне в лицо.
— Ну, не слишком больно, — поправилась я. — Он старается быть поласковей. Всегда дает мне вино. Но вообще-то просто ужасно.
Хмурый вид исчез, она хихикнула, в глазах светится смех.
— Почему ужасно?
— Он писает в ночной горшок, а мне все видно.
Она просто зашлась от смеха:
— Быть не может!
— Довольно, девочки. — Из-за спины Анны появился отец. — Мария, представь сестру королеве.
Я повернулась, повела Анну сквозь толпу придворных дам, туда, где, в кресле у камина, выпрямившись, сидела королева.
— Она строгая, — предупредила я Анну, — тут тебе не Франция.
Екатерина Арагонская пристально взглянула на Анну, меня охватил приступ страха — вдруг сестра понравится ей больше, чем я.
Анна присела перед королевой в безупречном французском реверансе и величаво, будто весь дворец принадлежит ей одной, подошла ближе. Чарующий, мелодичный голос, каждый жест — все напоминает о французском дворе. Я с удовольствием заметила — королева восприняла манеры Анны с явным холодком. Я потянула сестру на скамью у окна.
— Она ненавидит все французское. Будешь продолжать в том же духе — не сможешь остаться при ней.
Анна пожала плечами:
— Но это модно, нравится ей или нет. Как же мне себя вести?
— Может, по-испански, если уж непременно хочешь кого-то изображать?
Анна хихикнула:
— Носить такие чепцы? Ей словно крышу на голову нахлобучили!
— Ш-ш-ш, — сказала я с упреком. — Она достойная женщина. Лучшая королева в Европе.
— Она старуха, — отрезала Анна. — Одевается как старуха, хуже всех в Европе, да еще из самой глупой страны в Европе! У нас нет времени на Испанию.
— У кого это — у нас? — холодно осведомилась я. — Не у англичан же?
— Les Francois! — раздраженно бросила Анна. — Bien sur! Я теперь настоящая француженка.
— Ты коренная англичанка, как Георг и я. Вспомни, я тоже была при французском дворе. Зачем ты всегда притворяешься особенной?
— Каждому нужно что-нибудь этакое.
— Этакое?
— Каждой женщине необходима изюминка — то, что притягивает взгляды, делает ее центром внимания. Я собираюсь быть француженкой!
— Строишь из себя невесть что, — протянула я осуждающе. Анна смерила меня взглядом.
— Я притворяюсь не больше и не меньше, чем ты, — спокойно произнесла она. — Моя маленькая сестричка, моя золотая сестричка, моя сладкая сестричка.
Я встретила ее взгляд. Мои светлые глаза утонули в ее, темных, я знала, что улыбаюсь ее улыбкой, она — мое зеркальное отражение, просто потемней.
— Ах так, — протянула я, все еще отказываясь признать ее правоту. — Ах так…