Один человек идет убивать другого, и весь мир смотрит на это и аплодирует. Во что мы верим? В первоклассных преступников, работающих на более могущественных преступников. И присягаем бюстам из пластика.
— Бюст — символ, и он не продается. — Глаза Элеоноры победно заблестели. — Ты знаешь это, Тед. Преданность — самое ценное, что у нас есть. Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с его покровителем, мужчину с его любовницей.
— Может быть, — медленно произнес Бентли, — мы должны быть преданы идеалу.
— Какому идеалу?
Мозг Бентли отказался сформулировать ответ, его колесики перестали крутиться. К его сознанию прокладывали путь необычные и непонятные мысли, которые он не хотел принимать. Откуда шел этот поток? Он не знал.
— Нам больше ничего не остается, — произнес он наконец. — Наши клятвы, наша преданность — это цемент, без которого любое здание развалилось бы. А чего это стоит? Немногого. Все это начинает обесцениваться.
— Неправда! — крикнула Элеонора.
— Разве Мур предан Веррику?
— Нет, и именно поэтому я его оставила. Его и его теории. Он только их и знает! — Ее амулеты свирепо раскачивались. — А я все это ненавижу!
— Самому Веррику тоже нельзя доверять, — мягко проговорил Бентли. Он увидел побелевшее лицо молодой женщины, едва владевшей собой. — Не ругай Мура. Он старается подняться как можно выше, как и все в этом мире. Как, кстати, и Риз Веррик. Какое имеет значение, если кто-то переступает через свои клятвы ради того, чтобы сорвать большой куш, приобрести чуть больше влияния, чуть больше власти. Это гигантская давка, где все стремятся к вершине, и ничто, никакая преграда их не остановит. Вот когда все карты будут раскрыты, ты увидишь настоящую цену их преданности.
— Веррик никогда не нарушит своей клятвы! Он ни за что не допустит падения того, кто зависит от него!
— Он уже это сделал. Разрешил, чтобы я присягнул ему. Он нарушил моральный кодекс. Ты ведь это должна знать лучше, чем кто бы то ни был, не так ли? А я чистосердечно присягнул.
— Боже! — устало воскликнула Элеонора. — Ты теперь ему это никогда не простишь? Это оттого, что тебе кажется, что он посмеялся над тобой.
— Это серьезнее, чем ты хочешь представить. Вся эта подлая система начинает показывать свое подлинное лицо. И когда-нибудь ты увидишь его. Что касается меня, то я уже его рассмотрел. И с меня достаточно. Чего, например, можно ждать от общества, основанного на играх и убийствах?
— Но это вина не Веррика. Конветет учрежден достаточно давно, тогда же, когда установили систему и роботов Минимакса.
— Веррик не из тех, кто честно следует принципам Минимакса. Он пытается обойти эти принципы с помощью стратегии, реализуемой через Пеллига.
— И это пройдет, не так ли?
— Возможно.
— На что же ты жалуешься? Разве это имеет какое-нибудь значение? — Она схватила его за руку и энергично встряхнула. — Послушай, забудь об этом! Ты занимаешься ерундой. Мур слишком болтлив, а ты слишком совестлив. Наслаждайся жизнью. Завтра будет великий день.
Она налила им обоим спиртного и пристроилась рядом с Тедом на диване. Ее темно-рыжая шевелюра блестела и отливала огнем в полумраке комнаты. Элеонора поджала под себя ноги. Серые точки, оставшиеся над ее ушами навсегда, побледнели.
Сжимая бокал двумя руками с ярко накрашенными ногтями, Элеонора наклонилась к Бентли Прикрыв глаза, она нежно спросила его:
— Ты с нами? Я хочу, чтобы ты решил.
— Да, — ответил Бентли после минутного раздумья.
— О, как я счастлива! — выдохнула она.
Бентли поставил свой бокал на низкий столик.
— Я присягнул Веррику. У меня нет другого выбора, разве только нарушить данную клятву и сбежать.
— Точно.
— Я никогда не нарушал своих клятв. Мне уже давно осточертело в Птица-Лира, но я никогда не пытался сбежать оттуда. Сделай я это — передо мной нависла бы опасность быть пойманным и убитым. Я приемлю закон, дающий покровителю право казнить или миловать сбежавшего слугу. Но я считаю, что ни слуга, ни покровитель не должны нарушать своих клятв.
— Мне показалось, ты говорил, что система рушится.
— Она рушится, но мне не хочется прикладывать к этому руки.
Элеонора поставила бокал и обвила его шею своими гладкими обнаженными руками.
— Как ты жил? Ты знавал многих женщин?
— Нескольких.
— А какие они были?
Тед пожал плечами:
— Всякие.
— Милые?
— Да, я думаю.
— Кто же последняя?
Бентли задумался.
— Это было несколько месяцев назад. Она была класса семь-девять, по имени Юлия.
Элеонора уставилась на Бентли своими зелеными глазами.
— Расскажи мне, какая она была.
— Миленькая. Хорошенькая.
— Она походила на меня?
— У тебя волосы гораздо красивее.
Тед погладил ее огненно-рыжую гриву.
— У тебя красивые волосы и прекрасные глаза. — Он привлек ее к себе. — Ты очень хороша.
Элеонора прижала маленький кулачок с амулетами, болтавшийся между ее грудей.
— Все идет хорошо. Мне сопутствует удача.
Она дотронулась до его губ. Мгновение ее живое лицо находилось очень близко от лица Бентли, затем, вздохнув, она отняла губы.
— Как хорошо будет работать здесь всем вместе.
Бентли ничего не ответил.
Элеонора отодвинулась от него и закурила сигарету. Приподняв подбородок и скрестив руки, она одарила его торжественно-серьезным взглядом.
— Ты далеко пойдешь, Тед. Веррик о тебе очень хорошего мнения. Вчера вечером я так боялась, видя, что ты говоришь и вытворяешь. Но его это не рассердило. Он уважает тебя и чувствует, что в тебе что-то есть. И он прав! В тебе есть что-то сильное, индивидуальное! Как бы мне хотелось прочесть, что у тебя в голове! Но с этим покончено навсегда.
— Хотел бы я знать, понимает ли Веррик серьезность твоей жертвы?
— У Веррика есть дела поважнее. Ты отдаешь себе отчет в том, что завтра мы, быть может, вернемся туда, и все пойдет как прежде. Ведь тебе тоже хотелось бы этого? Фантастично, правда?
— Да, конечно.
Элеонора положила сигарету, быстро наклонилась и обняла Теда.
— Итак, ты действительно идешь с нами? Ты поможешь нам задействовать Пеллига?
Бентли незаметно кивнул головой:
— Да.
— Превосходно.
Она посмотрела на него. В полумраке комнаты в ее зеленых глазах светилась страсть, ароматное дыхание сделалось резким И прерывистым.
— Тебе нравится эта квартира? Она достаточно большая? У тебя много вещей?
— Нет, не много, — ответил Бентли. — Он чувствовал огромную тяжесть на душе.
— Это все образуется.
Удовлетворенно вздохнув, Элеонора отвернулась от него и залпом осушила свой бокал. Затем она погасила свет и вернулась к Теду. Единственным, что давало немного света, была ее сигарета, лежавшая в пепельнице. Казалось, вокруг ее волос и губ распространялось красноватое сияние. Соски ее грудей будто слегка светились.
Возбужденный ее светящимся телом, Тед в следующее же мгновенье обернулся к ней.
Удовлетворенные и томные, с влажными, разгоряченными телами, они долго неподвижно лежали на скомканной одежде. Элеонора протянула руку, желая взять то, что осталось от сигареты. Она поднесла окурок к губам и дунула на Теда. На него повеяло странным ароматом удовлетворенного желания.
— Тед, — страстно зашептала Элеонора. — Тебе хорошо со мной? — Она легонько приподнялась. Казалось, мышцы ее размягчились и стали очень эластичными. — Я знаю, что это так.
— Ты — это хорошо, — неопределенно произнес Тед.
— А тебе не хотелось бы быть с другой?
Поскольку Бентли не отвечал, Элеонора продолжала:
— Я хочу сказать… Быть может, я — это не так уж хорошо, а?
— Да нет. Ты грандиозна.
Он говорил угасшим голосом, лишенным какого-либо выражения. Тед лежал рядом с ней, инертный и безжизненный.
— Ты превосходна, — повторил он.
— Так в чем же тогда дело?
— Ни в чем.
Он с трудом поднялся и медленно отошел от нее.
— Я устал, вот и все. Я, пожалуй, вернусь туда.
Его голос стал вдруг жестким:
— Как ты верно заметила, завтра, без сомнения, будет великий день.
9
Леон Картрайт, Рита О Нейл и Питер Вейкман завтракали, когда появился оператор инвик-связи и сообщил, что только что по секретному проводу получен вызов с корабля.
— Я в отчаянии, — сказал капитан Гровс, когда они увидели друг друга через миллиарды километров космического пространства. — Я вижу, что слишком рано, что вы все еще в ваших стареньких утренних платьях.
С бледным, осунувшимся лицом, искажаемым огромной дистанцией, Картрайт выглядел совсем ослабевшим.
— Где вы точно находитесь? — дрожащим голосом спросил он.