«Это явно не Ингрида Петерсен», — подумал Дронго и вежливо поздоровался. Она ответила ему по-латышски.
— Извините, — пробормотал Дронго, — я не знаю латышского языка.
— Кто вы хотите? — спросила хозяйка.
— Мне нужна Ингрида, — объяснил Дронго, — госпожа Ингрида Петерсен.
Хозяйка закивала и позвала Ингриду, обращаясь куда-то в глубь дома. Из комнаты вышла молодая женщина. Дронго чуть не ахнул от удивления. Эта женщина была абсолютной копией своей матери. Только ей было лет сорок пять или пятьдесят. Такое же полное румяное лицо, невидимые брови, полные губы. Женщина подошла к нему ближе.
— Добрый день, — вежливо поздоровался Дронго.
— Здравствуйте, — она говорила по-русски гораздо лучше матери.
— Вы Ингрида Петерсен?
— Да, — кивнула она, — а кто вы такой?
— Меня прислала Лилия Краулинь…
— Понятно, — женщина посторонилась, пропуская гостя. В комнате было тепло и уютно. Они сели за стол. — Что вы хотите? — спросила она. — Зачем вы приехали?
— Вы работали с ее погибшим мужем, — напомнил Дронго.
— Да, — мрачно подтвердила Ингрида, — одиннадцать лет назад. Я тогда была совсем молодой женщиной.
— И вы нашли его мертвым?
— Верно. Он позвонил мне из дома и попросил, чтобы я принесла ему письмо в квартиру его отца. Мы жили на соседней улице — я и мой муж. И я понесла ему письмо. У дома стояла его машина. Я вошла в дом, консьерж меня знал в лицо. Я поднялась на второй этаж, позвонила. Затем постучала. Потом снова позвонила и снова постучала. Тогда не было мобильных телефонов, поэтому я спустилась вниз и от консьержа позвонила по городскому телефону в квартиру. Он опять не ответил. Мы с консьержем звонили несколько раз. А потом поднялись вместе и консьерж открыл дверь. Сначала мы ничего не увидели, но вскоре нашли Арманда в угловой комнате. Это было ужасно. Только мы ничего не трогали. Сразу вызвали полицию.
— Понятно, — Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.
— Было ужасно, — повторила Ингрида. — Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.
— Вы долго работали с Армандом Краулинем?
— Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.
— Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?
— Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.
— Он знал о письме?
— Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой, а завтра передала ему. Мне казалось, что он хотел сразу поехать в банк.
— Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?
— Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.
— Нет, не полиция, как вы считаете?
— Не знаю, — растерялась Ингрида, — у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.
— И вы ничего подозрительного не заметили?
— Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.
— Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?
— Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.
— Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?
— Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.
— Наверное, справедливо, — заметил Дронго.
— Тогда нельзя было такое говорить, — убежденно заявила Ингрида, — и сейчас нельзя.
— Ну, это не совсем враги. Это скорее люди, расходящиеся с ним в своих политических взглядах. А других врагов не было? Может, вы кому-то еще были должны или вам были должны?
— Таких врагов не было, — твердо ответила Ингрида.
— Вы видели записку, которую он написал?
— Да, она лежала на столе, и я ее прочла.
— Что там было написано?
— «Мне очень жаль». Я и сейчас это помню.
— Это был его почерк?
— Конечно. Они потом отправили записку на экспертизу. Это был его почерк.
— Где на листе были написаны эти слова? Сверху, в середине, внизу, где?
— Сверху. На самом верху. У него был очень хороший почерк, я его сразу узнала.
— На большом листе фраза была написана на самом верху? — уточнил Дронго.
— Да. Он написал «Мне очень жаль». И поставил точку. Я сама это видела.
— Вы должны были знать манеру его письма. Как обычно он писал письма? Сразу начинал сверху или чуть отступал?
— Сразу сверху, — ответила Ингрида.
— Вы видели это письмо. Вспомните, может, он хотел еще что-то дописать. Может, он собирался написать большое письмо?
— Но там была точка.
— Забудьте про точку. Скажите — такое могло быть?
— Да. Но он больше ничего не написал.