Мария-Христина. Его сестра, «знаменитая писательница», никогда ни о чем не мечтавшая, кроме как проснуться однажды
королевой Елизаветой (минус возраст)
Матой Хари (минус трагическая кончина)
принцессой Дианой (минус трагическая кончина, принц Чарльз и беременность)
принцессой Грейс (минус трагическая кончина, принц Ренье и беременность)
папой Иоанном-Павлом II (минус возраст, кончина, артрит коленного сустава и болезнь Паркинсона)
Иисусом Христом (минус хлопоты, связанные с Голгофой)
супермоделью Наоми Кемпбелл (минус цвет кожи)
режиссером Стивеном Спилбергом (минус очки, борода и выводок детей)
певцом Бобом Диланом (минус провальный диск «Прибытие медленного поезда»)
Биллом Гейтсом (минус обвинения в узурпации рынка и расходы на благотворительность) —
всеми теми (наберется еще с сотню имен), кто в разное время не на шутку волновал человечество, к кому было приковано пристальное внимание, кого обожали, кому подражали, в мыслях о ком не спали по ночам. Иконы стиля, иконы моды, иконы джаза, попа, этно и рокабилли, иконы искусства и политики и просто иконы…
Мария-Христина все, все бы отдала, заложила бы душу дьяволу, чтобы и самой оказаться в этом иконостасе. Занять хорошо освещенное, желательно — ближнее к лампаде место. Она, безусловно, заслужила его по праву: не то, что Елизавета, Диана и Грейс, всего лишь давшие себе труд родиться в венценосных и просто приличных семьях. Не то, что черномазая Наоми, всего лишь воспользовавшаяся упавшими на нее с неба сиськами, ляжками и плоским животом, а мозгов у нее не больше, чем у курицы, уж поверь мне, недоумок!.. Стивен Спилберг? Жалкий компилятор, паразитирующий на темах и открытиях золотого века Голливуда и на прошлых страданиях евреев, а это совсем уж отвратительно, ты понял, о чем я говорю? О «Списке Шиндлера», о чем же еще, но не будем отвлекаться… Боб Дилан? Музыкальное недоразумение!.. Билл Гейтс? Тот еще ловчила, кровосос, империалист, прикрывающийся благотворительностью… Иисус Христос — единственный, кому Мария-Христина до сих пор не рискует прищемить хвост.
Ничего удивительного, она все же католичка.
Так она и заявила о себе на одном из второсортных ток-шоу: «Я католичка и, несмотря на многочисленные жизненные испытания, сохранила веру в своей израненной душе».
«Многочисленные жизненные испытания» Марии-Христины выглядят следующим образом:
В возрасте тринадцати лет я стала объектом грязных домогательств отчима, одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Жертвы домашнего насилия»).
В возрасте шестнадцати лет я, по наивности, влюбилась в транссексуала, и это была самая настоящая трагедия! Одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Транссексуалы среди нас»).
В возрасте двадцати одного года я, по наивности, влюбилась в подающего надежды поэта, оказавшегося наркоманом. И об амфетаминах, синтетических наркотиках, опиатах, мескалине, лунном газе, не говоря уже о марихуане, я знаю не понаслышке. Одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Наркотики и творчество»).
В возрасте двадцати трех лет я едва не покончила с собой из-за фатальной связи со своим университетским преподавателем — транссексуалом и наркоманом, одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Как преодолеть суицидальные наклонности»).
В этих бесконечных, наскоро сочиненных телерепризах Марии-Христины правды не больше, чем в ее побасенке о встрече с широко известным, но мало читаемым писателем Умберто Эко в лондонском аэропорту. Будто бы знаменитый теоретик постмодернизма выделил ее из толпы прилетевших ночным мадридским рейсом, подозвал двумя щелчками большого и указательного пальцев, долго вглядывался в ее лицо и, без всяких объяснений, черкнул на ее сигаретной пачке:
«Ricordati qualche volta di mé».[1]
Иногда (в зависимости от интеллектуального уровня и культурологических предпочтений слушателей) Мария-Христина позволяет себе заменить Умберто Эко на
Дэвида Бэкхема
Джона Траволту
Джастина Тимберлейка —
и тогда меняются язык и почерк, но сама надпись, равно как и сигаретная пачка, остаются неизменными.
Мария-Христина не курит. И никогда не курила.
И никогда не подвергалась насилию со стороны отчима, этого тишайшего, этого нежнейшего, полностью устранившегося от реальной жизни человека. Габриель может утверждать это с непоколебимой уверенностью, ведь отчим Марии-Христины — его отец. Любитель старых книг, старых пластинок, старых цирковых плакатов.
Любитель сигар.
Вот кто курил, как паровоз, — отец Габриеля.
Вот кто был достоин беглого грустного росчерка «ricordati qualche volta di mé» — любая (оскорбленная в лучших чувствах и недополучившая любви) женщина подписалась бы под этим.
Отца давно нет в живых, он умер в то лето, когда роман маленького Габриеля с фисташковым мороженым пошел на убыль. И мечты о том, чтобы стать пингвином, больше не осаждали его, сменившись совсем другими — соответствующими возрасту — мечтами. То лето было полно дурных поступков, странных и пугающих встреч — и таких же пугающих мыслей о них. Чертовы мысли стучались, как оглашенные, в окна зрачков; пытались тайно просочиться сквозь дверную щель рта — выпустите нас, выпустите нас! Даже в час похорон Габриель занимался борьбой с мыслями-пленниками, пытаясь заглушить их и минимизировать эффект от шума, который они производят.
И нет ничего удивительного в том, что он помнит похороны довольно смутно.
Было жарко.
Было полно насекомых.
Но не тех, смрадных, склизких, обслуживающих смерть, — совсем других. Самых настоящих чистюль, с сухими лапками, с сухими брюшками. С сухими, весело потрескивающими крыльями. Впрочем, крылья наблюдались не у всех, а лишь у двух пчел, двух стрекоз, осы и кузнечика. Насекомые на некоторое время отвлекли Габриеля от мыслей о собственных дурных поступках, но не приблизили к мыслям о происходящем на кладбище. Тех, кто скорбит по отцу, не так уж много: мать Габриеля, Габриель, его сестра Мария-Христина со своим дружком Хавьером, темной лошадкой. Сестра самого отца, Виктория. Габриель никогда раньше не видел тетушку, и никто из близких Габриеля не видел. О ней было известно только то, что она живет в Великобритании. Теперь к этим знаниям прибавились другие: Виктория много моложе покойного брата, предпочитает, чтобы ее называли Фалена[2] (или, на английский манер, — Фэл), она радиоастроном и большую часть своей жизни посвятила изучению пульсаров. Межзвездный газ и реликтовое излучение — еще один пункт приложения ее сил.
Фэл и вправду похожа на ночного мотылька: такая же невзрачная, с неестественно большими глазами, которые и в голову не придет назвать красивыми. Все оттого, что глазам Фэл недостает ресниц, нельзя же назвать ресницами невразумительный пушок вокруг век!.. Лицу Фэл недостает красок, щекам — округлости, бровям — густоты; нос, губы и подбородок тоже какие-то недоделанные. Зато лоб простирается едва ли не до темени, он сравним по площади с футбольным полем и в состоянии принять финальный матч Кубка обладателей кубков.
Фэл — единственная из всех, кто не ощущает жары.
Так, по крайней мере, это выглядит со стороны. На ней черное платье с длинными рукавами — из какой-то очень плотной ткани. Подобная ткань была бы уместна в том английском болоте, где проживает Фэл, но совсем не здесь. На ногах Фэл — тяжелые кожаные ботинки военного образца с высокими голенищами, руки заняты платком, не очень чистым и мало подходящим к случаю. Все это выдает в Фэл дилетантку в вопросах смерти и погребения. И то правда: в межзвездной среде, в которой вращается Фэл, — во всех этих непонятных и пугающих галактиках, — смерти (в общепринятом, человеческом смысле) практически не случаются. А если случаются, то известие о них доходит намного позже собственно печальных событий.
Намного, намного позже.
Лет эдак на тысячу. Или на миллион.
Бескрылые насекомые ни капельки не интересны Габриелю. Две пчелы, две стрекозы и оса (кузнечик объявится позже) — совсем другое дело. Две пчелы вьются перед лицом священника, читающего молитву, две стрекозы вальсируют над гробом, их узкие тела — ярко-синего цвета, их крылья отливают металлом. Или, скорее, — ртутью: как две упругие слезинки, застывшие на лице Фэл.
Фэл — единственная из всех, кто позволил себе выпустить влагу из глаз.
Но можно ли считать ртуть влагой?.. Не забыть бы спросить об этом саму тетушку Фэл, она самая умная в семье, она радиоастроном. Между тем в хаотичных и внешне никак не связанных движениях пчел и стрекоз начинает просматриваться какая-то система, какой-то умысел. Как будто кто-то, находящийся вне поля зрения Габриеля (возможно — очень далеко, возможно даже — на Севере), дергает насекомых за невидимые ниточки.