- Давайте знакомиться. Алексей Николаевич. Это мой дом, а вы, с позволения сказать, мои гости.
***Честно говоря, я рассчитывал, что мои незваные гости уйдут на следующий день, как пришли. Я им даже газету подсунул со сводками и сухари на дорогу. До начала августа они имели шансы выбраться, но почему-то остались и стали обустраиваться. Один раз, когда они вместе вышли за ворота, я уже хотел закрыть их и не впускать. Но как-то не по-людски это было. Выйдя они к Хиславичам, так сразу бы угодили в лапы наступающим немцам. 23-я и 197-я пехотные дивизии вермахта в это время атаковали группу генерала Качалова. Пошли бы на северо-восток, к Починкам, оказались возле аэродрома Шаталово. Его сейчас обстреливали и бомбили советские войска. С каждым днём линия фронта отодвигалась на восток, и мой дом уже находился в зоне глубокой оккупации, а гости соорудили горе-лестницу, присматриваясь к слуховому окну. Ждать дальше было нельзя.
- Проходите в дом, - позвал я своих гостей, - поверьте, здесь гораздо удобнее, чем стоять у крыльца, когда вот-вот пойдёт дождь. В это время у меня завтрак и я приглашаю вас разделить со мной скромную трапезу.
Мужчина с девочкой смотрели на меня как на приведение и молчали. Дайва с испугом, долей любопытства и непониманием происходящего. Петер же ухватился двумя руками за лестницу и взгляд его говорил, что в случае опасности он не побежит. Первой не выдержала девочка:
- Вы, всё это время, пока мы были здесь, прятались?
Мужчина хмуро посмотрел на неё. Выпустил из рук бесполезную лестницу, подобравшись, как кадровый военный, только не щёлкая каблуками, хорошо поставленным голосом представился:
- Петер Клаусович Дистергефт. Простите великодушно мою племянницу за несдержанность. Возраст-с, - Петер впервые за многие годы использовал в своей речи словоерс, переводя напряжённую обстановку в немного ироничную, - позвольте представить мою спутницу, хотя, у современной молодёжи это уже не в чести…
- Меня Дайва зовут. А товарищ профес…
Девочка умолкла, покраснела и виновато посмотрела на спутника. Она хотела сказать, что никакая она не его племянница, и познакомились они всего две недели назад и вообще советские люди так не поступают. То есть, прячутся, когда вокруг такое творится. Но не сказала, а наоборот, поняла, что Петер Клаусович поступил правильно, а она оказалась невоспитанной дурой. Точно такой, как её подружка Электрина, влезающей во все мысленные неприятности благодаря отсутствию чувства такта.
- Хмм… Дайва. - Поперхнувшись, закончил свою речь Петер.
- Алексей Николаевич, - я слегка наклонил голову в сторону девочки, - весьма рад знакомству мадмуазель.
Проводив своих новых знакомых в дом и включив в кабинете освещение, я рассадил их по креслам, предоставив в распоряжение скромную фотографическую библиотеку. Напечатанные на глянцевой фотобумаге книги в основном были старинные, большинство на языках оригиналов и в два раза толще их первоисточников, так как каждая фотография размещалась на картонной странице, снабжённая листом кальки. Были там и просто альбомы, составленные из диапозитивов в рамках с видами животных, морских рыб и красивыми пейзажами водопадов, так заинтересовавших Дайву. Вскоре, на столе, сервированном на три персоны, появился завтрак. Овсяная каша, сэндвичи с ветчиной, яйца всмятку, кофе для мужчин и какао с вафельными трубочками для девочки. Первые пятнадцать минут гости усилено двигали челюстями, не проронив ни слова. Когда очередь дошла до кофе, Петер завёл разговор о книге, которую он внимательно изучал, вздыхая и мотая головой, явно с чем-то не соглашаясь.
- Алексей Николаевич, я нашёл у вас фотокопию великолепного Венского издания записок Герберштейна от тысяча пятьсот сорок девятого года.
- Вы имеете в виду "Записки о Московских делах"?
- Да, да. Именно их. В Ленинграде, мне довелось довольно долго изучать этот шедевр, и я обнаружил, - Петер выдержал паузу, - что в вашей книге присутствует утерянная гравюра Василия III.
- Ничего удивительного. При переизданиях довольно часто терялись гравюры. Вы наверно знакомились с переводом Базельского издания от семьдесят первого года?
- Что вы, это было Венское, от пятьдесят седьмого. Типография Эгидиуса Адлера и Иоганна Коля. Более раннего, известного науке, давно не существует, армия корсиканца постаралась, поэтому и удивился, найдя его у Вас. Многие мои коллеги, к сожалению, предпочитают уже переведённые. - Петер гордо, явно хвастаясь, приподнял голову. - Только при Екатерине II книга издавалась три раза, но я предпочитаю читать с оригинала. Ошибки перевода могут стоить дорого для историка.
- Если не ошибаюсь, первый перевод на русский язык осуществил Кирияк Кондратович. Замечу, очень приличный перевод. - Констатировал я, уходя от щекотливой темы по поводу фотографий давно сгоревшей книги.
- Абсолютно верно. Но я хотел задать вот какой вопрос, учитывая подборку, Вы серьёзно увлекаетесь историей?
- Если так можно сказать, то да, именно увлекаюсь. Собираю предметы старины, выписываю журналы, как видите, - указав рукой на полку, - даже подобрал небольшую коллекцию народного творчества дохристианского периода.
- Весьма любопытно, - Дистергефт подошёл к процарапанной, с остатками краски гальке под стеклом, - я находил подобное на Ладоге. А не встречались ли Вам, какие-нибудь сведения о Гюнтере Штауфене? Это период середины тринадцатого столетия.
- Бастарде Фридриха? - Я поставил чашку на блюдце. - А в чём собственно интерес?
- Вам знакомо и это? - с удивлением.
- Как видите.
- Исследование древности моя работа, - продолжил Дистергефт, - я практически закончил диссертацию об этом человеке. Для учёного совета моих трудов будет вполне достаточно, но для меня самого осталось слишком много неясного. Совсем недавно, перед самой войной, я получил письмо, где есть упоминания о его деятельности в Моравии и Кракове. Знаете, сопоставив известные события, я пришёл к выводу, что история, которую мы знаем - не полная.
- Это Вы мягко сказали. История самая загадочная наука, так как скрывает за покровами и личинами вечно двойственный, если не больше; вечно противоречивый и навеки искажённый до безобразия истинный лик. Даже противоположные по своей сути сведения от источников могут быть истинными. Всё зависит от того, чью сторону представлял рассказчик.
- И всё же, Вам что-то известно?
- Вы точно хотите знать, каким был Гюнтер, князь Самолвы, вице-гроссмейстер Ордена Меркурия, серый кардинал Ливонии, колдун и меценат Православной церкви? Понимаете, что узнанное будет настолько не вписываться в прописные истины современной истории, что Вы никогда, подчёркиваю, никогда не сможете опубликовать свой труд? Замечу, даже рассказывать об этом станет не безопасно. Сочтут сумасшедшим.
- Я готов к этому. Шлиману тоже пророчили психиатрическую лечебницу.
- Тогда Вам придётся здесь задержаться. Информация обширна, а выносить фотокопии, тем более артефакты я не позволю. В Вашей же ситуации, каждый час на счету. Война, знаете ли. К тому же, у Вас наверно есть свои планы.
- У Вас есть связанные с Гюнтером артефакты? Какая удача! - Не обращая внимания на предостережение и намёки. - Я смог разыскать только одну затёртую серебряную монетку, отчеканенную при Штауфене, где с трудом просматривается изображение белки, зато есть дата. Она у меня с собой, хотите, я сейчас её принесу?
- Только одну? Я думал, что их должно было остаться гораздо больше, - и, видя недоумение на лицах, пояснил: - ах, да, слишком хорошее серебро - переплавляли. За блага надо платить, - посетовал я, - нумизматика знает примеры и похуже.
Услышав про деньги, Дайва отдёрнула руку от трубочки со сгущённым молоком, и отодвинула от себя недопитую чашку какао, изобразив на лице маску презрения, словно увидела на ней счёт, который придётся оплатить. Вновь настала тишина.
- Не поймите меня неправильно, - Петер немного смутился, - есть некоторые затруднения, материального свойства. Но как только появится возможность, я непременно оплачу все затраты связанные с нашим пребыванием.
- Это излишне. В моём доме действует закон гостеприимства. Речь пойдёт о вашей племяннице? Дом хоть и стоит в глухом лесу, но дорожка к нему есть и рано или поздно придётся столкнуться с неприятностями оккупации. Вы понимаете, какую ответственность на себя берёте? Я не смогу постоянно находиться в доме. К тому же здесь нет подсобного хозяйства, даже элементарной приусадебной грядки.
Историк задумался. В скором завершении войны он не сомневался, по крайней мере, хотел в это верить. Значит, требовалось немного потерпеть, а там уже всё станет на свои места. Сам бы он мог просуществовать пару недель на одной выловленной в реке рыбе, да и немецких солдат он не боялся. Был у него один запасной вариант. Коллега из Берлинского университета, столь охотно предоставлявший бесценные материалы для его диссертации, тоже просил кое-что сделать. То фотоальбом передать одному знакомому, то по определённому адресу зайти, поинтересоваться как здоровье у какой-то тётушки. Выполнял Петер Клаусович эти несложные поручения, а вспомнил об их странности только тогда, когда из бандерольки извлёк книжицу, а в ней на сорок первой странице текст, к автору произведения совершенно не относящийся. Писалось на той странице письмо: как высоко ценят его помощь университету, что не забывает свои германские корни, а также сообщался адрес и номер телефона с именем абонента в Берлине, куда можно позвонить, хоть днём хоть ночью, если возникнет необходимость. Помимо этого, коллега с той стороны был абсолютно уверен, что Гюнтер Штауфен обладал алтарём из янтаря, который следует искать и в случае обнаружения находку скрыть. Поделиться же этой информацией с другом из Берлина будет вообще хорошо, так как тому, кто найдёт - и премии и слава и должность в университете. В каком? В каком пожелаете. Скудоумием Петер Клаусович не страдал. Сразу сообразил, куда тёмная дорожка ведёт и даже поначалу испугался, но великая вещь преданность Родине. Кровью на роду было написано: "Отныне наша земля здесь"! И раз обманули его единожды, то на грабли предательства он более не наступит. А вот использовать это сомнительное знакомство, если жизни будет угрожать опасность можно. Только в прикупе оказалась Дайва, а раз обещал Дистергефт незнакомой бабушке присмотреть за девочкой, то обещание выполнит. Иначе грош цена ему будет и позор на весь род. Спустя минуту он дал ответ.