Ночь. Безлюдный зал станции метро. Гул приближающейся электрички.
Старый город. По тротуару впереди меня идут две женщины. Одна, наклонившись к другой, рассказывает ей: "...А он мне говорит: "Я буду приходить каждый вечер и ждать тебя, пока не закроют метро, и если пройдёт двенадцать дней, и ты не приедешь, я выброшусь из окна". Представляешь? Вот псих!" Они прыскают смехом. Из двери подъезда, выходящей на улицу, выводят дога. Мимо проезжает машина.
Пасмурный день. Фасад в стиле начала века с лепными фигурами атлантов, держащих на плечах тяжесть карнизов. - Вот в этом доме я жил. Вон там, видите окна?
Он жил на мансарде. Когда наступала ночь, он зашторивал окно и что-то делал в своей комнате. А потом всегда включал музыку, гасил свет и зажигал свечи.
Она, возмущённо: "Он заставлял меня проделывать это каждый раз, представляете? Каждый раз!"
Ветер заносит улицы снегом. С высоты третьего этажа из окна видны сутулые фигуры прохожих. - ... представляете? Каждый раз!
Она стоит под душем, смутные очертания её тела за розовой шторкой. Она трёт губкой руку.
Они рассаживаются, занимая свободные стулья. - Сейчас увидите номер,- объясняет мне кто-то.- Потрясающе! Все притихли. В комнату торжественно входит человек в маске Пьеро. На нём белый балахон, разрезанный на узкие, ниспадающие полосы. Он застывает на месте, потом начинает делать плавные движения, словно бы танцует под неслышимую музыку. Становится совсем тихо. Он берёт себя руками за голову и рывком отрывает её от туловища. Женский визг. Кровь течёт по его одеждам, маска отваливается, под ней мёртвое лицо, уставившееся перед собой невидящим взглядом. Женщины визжат. Он держит голову над собой на вытянутых руках. Начинается паника, его толкают, и голова, вылетев у него из рук, падает на пол под ноги бегущих людей. У дверей давка. Он ползает по полу и беспомощно шарит перед собой руками. Голова от чьей-то ноги откатывается под стол. Он шарит перед собой руками.
Электричество гаснет, и всё погружается в полумрак. В подсвечниках ровно горят свечи. Тёмная фигура ползает по паркету, натыкаясь на опрокинутые стулья. За дверью комнаты слышны возбуждённые голоса.
Темнота. Шум душа. - Эй!- она кричит.- Вы что, с ума сошли? Эй!
Свет отключили во всём доме. Слышно, как за стеной окон завывает вьюга. Я чиркаю спичкой, но она тут же гаснет, не успев разгореться. Я нащупываю в коробке последнюю. При свете вспышки шипящего, дымного пламени картина, изображающая деву Марию, молитвенно сложившую руки и возведшую глаза к небу. Спичка гаснет.
Голос из душа: "Вы что там все, вымерли? Эй!"
С утра всё было серым, мосты над замёрзшей рекой, площади, крыши домов, карнизы. Было ветрено и неуютно. К вечеру снова пошёл снег. Он падал, розовый, зелёный, голубой, малиновый, ветер закручивал вихри, и казалось, что фонари дымятся. Люди, подслеповато щурясь, ругали погоду и, сутулясь, спешили. В кинотеатре было почти безлюдно. Я поднялся по широкой лестнице в зал...
Настольная лампа вспыхнула - дали свет. Я огляделся - всё было на своих местах: книжные полки, кровать, шкаф. Незнакомый человек, испуганно замерший с рукой, протянутой к ручке двери. Он ошарашено уставился на меня. - Извините,- пробормотал он.- Я, кажется, попал не туда.
... в вельветовой пижаме с больничными штампами, он грозно навис надо мной. Его губы дрожат. - Я-то псих,- говорит он.- А вот вы кто такой, хотелось бы знать. Я лежу на кровати и курю, выпуская дым в потолок. - Я, кажется, вас спрашиваю! Потрудитесь встать!
Фотография "Битлз". Брайан Эпштейн с ночным горшком на голове.
Они толпятся на дне этажей, и бисер их голосов, отражаясь в стенах лестничных шахт как невидимый рой конфетти, жалит зрачки нервных окончаний.
Пустая чаша амфитеатра зрительного зала, вишнёвая обивка кресел. На сцене отсвечивает чёрная плоскость крышки рояля. Невнятный гул.
Стук машинки. Низкий мужской голос диктует: "-- точка -- Глаза были расположены по всему его телу -- запятая - - так выглядят звёзды на куполе планетария - точка - - Имя его было Аргус - - запятая - - и он никогда не спал - точка - - С новой строки - - "
Школьный класс. Склонённые головы учеников, пишущих под диктовку учителя. - ...Все домогаются моей красоты. Он подходит к окну. - Все домогаются моей красоты,- тихо повторяет он, глядя на проезжающие внизу машины. Он оборачивается к классу. - Написали? (Голос моего приятеля: "Теперь здесь школа. Вон в тех окнах я жил".)
Они придумали новую затею - танцевать с завязанными глазами. Кто-то предложил разрезать для этого простыни. Они танцуют парами, натыкаясь вслепую друг на друга и радостно вскрикивая при этом. Подглядывать запрещается
Огромная чёрная улитка, выползающая из мраморной головы Зевса. Безглавая тень статуи, освещённой карманным фонариком, на бетонном полу подвала.
Она стоит на пороге моей комнаты и растерянно озирается. - Дверь была незаперта, я услышала голос моего мужа и подумала, что он у вас... Я сажусь на кровати. - Он ошибся дверью,- говорю я, гася окурок.- Он уже ушёл. - Значит, мы разминулись...- задумчиво говорит она.- Можно я у вас посижу? Она входит и садится на кровать рядом со мной.
Он всегда закрывал дверь, даже когда был пьян.
- Хотите посмотреть?- говорит она и, неуверенно хихикнув, начинает стягивать с себя блузку. Она снимает туфли.
Что ты хочешь от этой жизни? Ты прячешься среди кустов и ждёшь, когда они позовут тебя. Они играют свой праздник, подбрасывая в дымный костёр мокрые ветки, и дым относит в твою сторону. Ты задыхаешься и боишься закашляться, гарь разъедает твои глаза, но ты не хочешь уйти. Такой большой и такой глупый. Собаки, почуяв чужого, терзают твой слух лаем, ты слышишь, как они мечутся в темноте, силясь разорвать цепь. Ты прячешься за углами чужих построек. Когда они приходят к тебе, ты гонишь их прочь. Ты не любишь чужих.
Никто не любит чужих.
Ты разводишь костёр и бросаешь в него мокрые ветки. Ветер относит дым в сторону. Ночные фонарики беседок на том берегу парка.
- Если она не придёт... то я... я...
- Ну, что ты тогда сделаешь?
Бедный затравленный зверёк, ошалев от страха, ты мечешься по лестничным клеткам, потерянный, жалкий, и за каждой дверью, открывшейся словно для того, чтобы впустить тебя, ждёт боль. Тебя бьют первым, что попадается под руку, они кричат, гоняясь за тобой по прихожей, ты забиваешься в тень, чтобы скрыться от них, но они находят тебя, они знают все места, где ты спрячешься, горлом у тебя идёт кровь. Они убьют тебя! Они окружили тебя, это травля. Ты отбиваешься, тебя схватили, ты царапаешь их лица, срывая ногти, ты кусаешь их руки, они бьют тебя, остервенев от злости, и с ненавистью топчут тебя ногами, ты закрываешь руками голову, кровь... Выброситься хотел из окна, сволочь!
Они не дадут тебе умереть так просто.
- Они убьют тебя сами.
Они визжат от восторга. Кто-то принёс с крыши полное ведро снега и вывалил его на паркет. Они бросают снежки и бегают по комнате, уворачиваясь, толкаются, хватают руками снег с пола и, наспех слепив комок, почти не целятся. Снежки летят в стены, бутылки падают на пол. Они хохочут, закрываясь стульями. - Сейчас принесут ещё! Они визжат от восторга.
Он лепит из снега женщин, раскрашивает и отправляет их на панель.
- Но у меня нет жены! - А она сказала... - Мало ли что! - Но кто же она тогда? - Не знаю,- говорит он.- У меня нет жены. Не знаю, кто к вам ходит.
Слышно, как завывает ветер там, где им холодно.
Она задирает юбку и, подобрав её, забирается с ногами на кровать. Я отодвигаюсь. Она отстёгивает чулки.
Ночью их легче всего ловить, особенно зимой - они прячутся, где тепло.
- И ты знаешь, иногда мне кажется... что я вернулся не в ту дверь,- он помешивает кофе в кастрюле.- Ты сахар когда кладёшь, уже в чашке? Есть люди, которым больше нравится растворимый.
Он жил на мансарде, и из его окна были видны черепичные скаты крыш, нависшие над горбатой мостовой узкой, кривой улочки,- её даже не было видно сверху,- ночью её освещали только окна домов. Он всегда закрывал дверь и всегда проверял, закрыта ли, но однажды он забыл закрыть. А он думал, что дверь закрыта, и так получилось, что именно в эту ночь...
- Однажды ночью ехал трамвай, и он сломался. А в нём ехали люди, но их было мало. А потом трамвай, когда починился, он не мог ехать, потому что приморозился к рельсам,- это была зима. И тогда они вышли из трамвая и стали его толкать, но не смогли сдвинуть. И они испугались. Вот, и водитель сказал, что нужно сделать костёр, костры, чтобы рельсы оттаяли, и они собрали всякие палки и бумаги и разожгли. А вокруг было темно, и они ждали, когда трамвай сможет ехать. А теперь ты рассказывай!
...Все вышли, чтобы столкнуть с места примёрзший к рельсам трамвай. Остался только один человек - он спал, и никто не стал будить его...
- Вы не скажете, он со всеми остановками едет? - - Ох, извините... - Да, да, со всеми,- чей-то ворчливый голос. Он разбудил меня. Мне холодно.