Хороший костюм - Григорий Неделько

Григорий Неделько Хороший костюм

Эдвард Нортингтон копался в мусорном контейнере, когда мимо проходил Джеральд Батлер. Эдвард на пару секунд оторвался от банок, упаковок и пластмассовых стаканчиков, чтобы проводить Джеральда взглядом. Всегда элегантно одетый (Джеральд – не Эдвард), с неизменной тростью; спина прямая; лёгкая и невесомая улыбка на губах; сияющие (или горящие, кому как больше нравится) голубые глаза; аккуратная стрижка – короткие чёрные волосы; да ещё напевает что-то тихонько себе под нос. На Эдварда нахлынули самые разные мысли, но руки его при этом не прекращали перебирать и сортировать мусор. Причина, по которой Эдвард находился в таком не очень приятном месте в такой очень приятный день (как? Я не сказал про безоблачное небо и тёплое, но нежаркое солнце? Так вот, они были) – причина была очень проста: Хлоя. Жена. Эдвард, больше двадцати лет состоявший с Хлоей в законном браке, сделал очередную глупость. Говоря по чести, только в глазах Хлои это выглядело глупостью, но она умела так пересказать действия Эдварда самому Эдварду, что и ему они казались непроходимой тупостью. В этот раз он выбросил на свалку испорченный, по его мнению, кухонный комбайн. По мнению Хлои, то, что комбайн заедал, отказывался работать и вместо того, чтобы рубить овощи, мял и давил их, ничего не означало. Комбайн вполне годный. И они не настолько богаты, чтобы разбрасываться вещами, которые, при хорошем обращении, прослужат ещё лет десять. Эдвард считал, что комбайн отслужил своё года три назад, но это совершенно ничего не меняло. Приказ отправляться туда, куда он выбросил годную ещё вещь, прозвучал недвусмысленно. И Эдвард, закатив глаза (нет, прошу прощения, Хлоя отучила его от этого со времён деревянной свадьбы) и закатав рукава и штанины, отправился к мусорному контейнеру. Там и произошла его встреча с Джеральдом. Впрочем, что значит встреча? Они даже не поздоровались. Эдвард только проводил Джеральда грустным взглядом.

Комбайн Эдвард всё-таки нашёл, за что – после того как отмыл его и представил жене в лучшем виде – был награждён чем-то вроде «ути-пути» и слюнявым поцелуем. Только он ждал от жены совсем не этого. За двадцать лет его эротические предпочтения постепенно, но неуклонно преобразовывались в то, что называют кратким и исчерпывающим словом – ничто. Он ничего не ждал от жены. Но до чего приятно было представлять, как они, более энергичные, молодые и не такие опытные, закрывают наглухо занавески и устраивают скачки на двуспальной кровати. Летом – то есть в момент действия нашего рассказа, – когда окна открыты, Эдвард прекрасно слышал, чем по ночам занимаются соседи. И не только по ночам. Даже с закрытыми окнами ему продолжало казаться, что он слышит стоны и вскрики, и перед его взором вставали мутные фигуры, движущиеся в ритмичном танце, возникшем миллионы лет назад. И лишь его натренированная за долгие годы способность абстрагироваться от всего, что нервировало и раздражало, помогала Эдварду отгонять такие картины подальше. Ещё дальше. Туда, в закрома фантазии и подсознания. И это было тем сложнее, что подобные картины Эдварда отнюдь не нервировали и не раздражали… Всё менялось, если речь шла о жене, с которой они прожили двадцать с лишним лет и которая никогда не была худышкой; а после сорока эта «никогда-не-худышность» приобрела намного более внушительные формы, такие, что фантазии Эдварда, едва выбравшись из потаённых закромов, тут же увядали, как фикусы без полива.

Жену Джеральда Батлера звали Линда. Чаще всего Эдвард видел её, когда поливал фикусы. Светловолосая, миловидная – да что там, красивая, – а к тому же изящная и с хорошими манерами… Эдвард никогда не представлял её на месте своей жены, зато он частенько сравнивал их фикусы – те, что поливала Линда, и те, за которыми ухаживал он. Фикусы Линды были усыпаны сочными зелёными листьями и, что называется, пыхали здоровьем, тогда как его растения неизменно чахли, выглядели унылыми и недовольными жизнью… Уходом. Недовольными уходом. Речь-то о фикусах, а не о нём. Эдварду приходило на ум, что они загибаются от одного его вида. Ещё бы: если бы Эдвард был на месте фикусов и ему предложили выбирать, от чьего вида расти и размножаться – от его или от Линдиного, – он, конечно, выбрал бы Линдин вид. Её фигуру. Её глаза и груди… Так, умение абстрагироваться. Запустить… Эдвард с трудом отрывал себя от этих мыслей – благо, поливка фикусов продолжалась всего несколько минут. Но почему она выпадала именно на то время, когда ей же занималась восхити… жена Джеральда?.. Эдвард задёрнул занавески и отправился чинить кран. По словам Хлои, он протекал. Задача Эдварда состояла в том, чтобы убедиться, что это не так, сказать Хлое, что он во всём разобрался, и получить свою порцию «ути-путь» и слюнявых поцелуев.

Дети Нортингтонов и Батлеров вместе ходили в школу, так что Эдварду, хотел он того или нет – а он не хотел, – приходилось лично видеться с «идеальной четой» и даже здороваться с ними. Иногда этим всё и заканчивалось, а иногда они переходили к обсуждению погоды (что обещали синоптики), вечернего футбольного матча (как там Ливерпуль? Разгромил Бенфику или нет?) и нового рецепта из кулинарной программы. А однажды (о боже!) Эдварду пришлось обсуждать с Линдой последнюю передачу по аэробике. Линда утверждала, что ведущая передачи, Тина Какая-То-Там, стала перегибать палку. Её упражнения, по словам Линды, трудно будет выполнить и чемпионкам мира по спортивной гимнастике, не то что обычным домохозяйкам. После чего «обычная домохозяйка» в красках описала парочку таких упражнений. У Эдварда резко поднялась температура, но умение абстрагироваться и на сей раз его выручило, правда, с большим трудом. Тут подъехал автобус (чтоб его, и где он пропадал!). Батлеры обняли и поцеловали своих отпрысков; Нортингтоны отрешённо потрепали Чарли по волосам. Дети сели в автобус, и он повёз их в школу.

Эдвард не считал своего единственного сына Чарли, образцово-показательным. Вообще, мало что в доме Нортингтонов могло бы удостоиться этого определения. Разве что телевизор, и то потому, что по нему периодически показывали те или иные образцы. Чарли был толстым, неуклюжим, с никудышными манерами (эта характеристика уже на совести Эдварда) и, наконец, неряхой (здесь мнения Эдварда и Хлои сходились). Родителям Чарли очень хотелось, чтобы он был хоть чуть-чуть похож на Джоуи, младшего сына четы Батлеров: белобрысого, вёрткого (надеюсь, это слово здесь подходит) и остроумного. В арсенале Джоуи было больше шуток, чем у Хлои, Эдварда и Чарли вместе взятых, и это вызывало у них, по крайней мере у родителей, невольное восхищение. А как бы они хотели, чтобы у них была такая же опрятненькая и умненькая темноволосая девочка, как Келли. Но у них был Чарли. Приходилось довольствоваться им. Эдвард не научил Хлою умению абстрагироваться, так что в своих мечтах она, бывало, уплывала достаточно далеко, представляя Чарли менее упитанным и более джоуиподобным, правда, неизменно возвращалась назад. Пусть Эдвард и сделал умение своим Секретным Оружием, зато Хлоя была более приземлённой, и это нередко помогало ей в жизни там, где у Эдварда возникали трудности.

После детей, конечно же, идёт работа. Эдвард не знал, где работает Джеральд, и, как это ни странно, за столько лет, что они были соседями, так и не выяснил. Однако это не отменяло того факта, что Джеральд приходил с работы бодрый и весёлый, а Эдвард не то чтобы приходил, но перемещался домой мрачный и загруженный до верхней стенки черепа чужими проблемами. Эдвард, как уже было сказано, не знал, кем работает Джеральд, но уж точно не заведующим складом. Если Эдвард приходил домой и устало падал в кресло, то Джеральд радостно подхватывал на руки дочку, трепал по волосам сынишку и бегал с ними по газону. Хлоя приносила Эдварду кашу или похлёбку, или винегрет, но мно-ого винегрета, а Линда удивляла мужа кулинарными изысками, почерпнутыми из очередной передачи. Джеральд вкушал свои яства на свежем воздухе, на удобном стульчике, в компании жены и детей, а Эдвард один, в душном помещении – он открыл окна, но толку от этого было мало, – под бубнёж телевизора… Можно перечислять различия и дальше, но с Эдварда, пожалуй, достаточно. А главное…

…главное, что с этого дня что-то в семье Батлеров разладилось. То ли папа Джеральд стал меньше зарабатывать, то ли мама Линда гнулась уже не так легко и беззаботно, то ли детишки приносили из школы плохие оценки (может, на них повлиял Чарли? Но как? Они почти не общались)… Как бы то ни было, Линда и Джеральд разговаривали на повышенных тонах, а дети сидели у себя в комнатах и не выходили на улицу. Продолжалось это всего один день, но, тем не менее, это было. Эдвард припал к окну, а когда жена спросила его, что он там нашёл интересного, Эдвард ответил, что просто дышит воздухом – и всё дышал им, не отрывая взгляда от дома по соседству. Голоса Джеральда и Линды, такие незнакомые, потому что звучали громко и неестественно, стихли, и наступила тишина. Относительная тишина лета, со стрекочущими кузнечиками, с проезжающими мимо машинами, с шуршащей на ветру листвой, – но очень странная тишина, так как из дома напротив не доносилось ни звука. Ни полного любви улюлюканья или радостного смеха, ни злобного (какая нелепость!) выкрика или недовольного ворчания (но Эдвард готов был поклясться, что слышал его минуту назад). Ничего – только молчание.