Жертва особого назначения - Афанасьев Александр Владимирович

Александр Афанасьев Жертва особого назначения

© Афанасьев А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Ирак, Багдад 27 мая

Ас-саламу алейкум ва рахматуллахи ва баракатух, братья и сестры мои. Русские и не русские и вообще все, кто меня читает.

Это снова я. Зовут меня Александр, фамилия моя Серов, но это, конечно же, не фамилия, а оперативный псевдоним, который я взял очень давно и привык к нему. О том, что это фамилия бывшего председателя КГБ, который, помимо прочего, был замешан и в событиях 1937 года, я тогда не думал. А сейчас… Да пошло оно все! Здесь и сейчас – тридцать седьмой год, все эти споры, склоки, дрязги и пересуды относительно того, что тогда произошло, кто убивал, кого убивали и кто в итоге был прав – все это мелочно, мерзко и бессмысленно по сравнению с тем, что творится здесь и сейчас. Здесь и сейчас – это в Багдаде в девятнадцатом году нового тысячелетия, две с лишним тысячи лет со дня Рождества Христова. Рождения Христа, заповеди которого мы давным-давно позабыли.

Я русский. Руси, как здесь говорят. И я сообщаю это вам не для того, чтобы подчеркнуть каким-то образом свое национальное превосходство или что-то в этом духе, – просто констатирую факт. Мы – русские. Мы – здесь. Мы не даем обвалиться остаткам конструкции старого мира и одновременно строим здесь новый мир. И если мы даже уйдем, здесь останутся цивилизованное государство, отсутствие взрывов на улицах, худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Но есть и такие, как Аль-Малик – бывший солдат внутренних войск, ставший террористом и исламским экстремистом, работающим на «Аль-Каиду». Он убил моих друзей… Это было довольно давно, в Дамаске, несколько лет назад. А я – убил его. И это было совсем недавно, несколько дней назад. А потом… Потом жизнь просто продолжилась…

Аль-Малик был мертв, но дело было не закончено. Остались американцы и игра с ними. Игра, которая может закончиться как безымянной могилой, так и срывом планов некоторых людей в Лэнгли и Пентагоне и снова опрокинуть Ирак в пучину гражданской войны. Зачем они это делают? Проще всего сказать – они не ведают, что творят. Но это не так. Здесь новый фронт холодной войны, и у него свои законы. В одной книге я прочитал такие слова: «Они знают, что поступают плохо, просто они погрязли во зле». Это так и есть. Они погрязли во зле, и кто-то должен их остановить. Я и остановлю. Мой агент, точнее не агент, а скорее хороший друг – Джейк Барски, который тоже хотел остановить зло, мертв. Скорее всего убит. Но новый человек ЦРУ – в Багдаде. И игра начинается заново…

Еще остался Ирак и то, что здесь нужно сделать. Осталась Амани, теперь – моя жена. Мусульманка, палестинка и бывшая террористка, сейчас работающая на спецслужбы Хезболлы. Наш брак похож на никях – мусульманский брак, который заключается и расторгается через произнесение нескольких слов. Но мне плевать. Я люблю ее. И надеюсь на взаимность…

Эту ночь мы впервые провели с Амани в месте, которое можно было назвать домом, а не временным прибежищем. В месте, где есть что-то свое, где чувствуется обжитой дух, где есть маленькие вещи, говорящие о владельце. Наверное, это и есть семья.

Утром Амани меня раскритиковала за пустой холодильник и совершенно ненадлежащий набор кухонной утвари. Придется, как говорится, соответствовать – идти на базар.

Утром, как и договорились, за мной заехал Вован, дал условное количество сигналов – для каждого дня недели свое. В раздумьях относительно того, что купить из посуды, дабы не нарваться вечером на семейный скандал, я вышел из дома и…

Белая «Тойота»-седан впереди мигнула мне «стопами».

Чёрт!

Вован отреагировал мгновенно – подал машину вперед так, чтобы она стала между мной и «Тойотой». Зазвонил телефон, номер которого знают далеко не все.

– Слушаю…

– Это ты, братан?

Знакомый голос, чтоб его.

– Ты где?

– Впереди. Белая «Тойота».

– Вижу…

Я показал Вовану знак – все в порядке – и направился к «Тойоте». Если что, уйти они все равно не сумеют, а так – не смертники же они. Борек так точно не смертник. Он жить любит. Большими, чтоб его, глотками…

Тот парень – вроде как украинец – сидел за рулем. Борек – сзади…

– Доволен, что пулю только чуть не поймал, – сказал я, садясь назад к своему старому «другу».

– Да брось.

– Ага. Щаз. Оторву и брошу. Тебе под ноги.

Борек вымученно улыбнулся.

– Не начинай, а?

– Я и не начинал пока. Тебе чего здесь надо, окромя неприятностей?

– Ты сделал?

Я скорчил удивленную мину.

– Сделал? Чего сделал, родной?

– То, о чем мы договаривались.

– А ты думаешь, это так просто? Да такие вопросы знаешь, какие верха решают?! А ты – сделал…

– Я-то думал, быстрее будет.

– Индюк тоже думал – и куда попал? Если хочешь – позвони в Кремль для ускорения…

Я подмигнул.

– Бывай. Чуть что будет – сообщу.

И полез обратно на свет божий. В таких случаях нельзя давать противнику ни шанса перехватить контроль над ситуацией…

Вован ждал меня в «Патруле» с мрачной репой и рукой под курткой, лежащей на переднем сиденье. Я сел назад.

– Чего мрачный такой? Знамя украли или чего там? Это что за орел был?

– Да так. Человек божий, обделан кожей. Чего нового?

– Приказано всем с утра в основное здание. Какая-то оперативка будет.

– Опять?!

Ненавижу…

На периметре Русского дома – усиленная охрана, стоят бронетранспортеры, тяжелые[1]. Во дворе – кавалькады суровых черных джипов, из Москвы, что ли, приперли? Тут все на белых ездят – жарко, однако.

Оказалось, так оно и есть.

На входе ко мне бросился Мельниченко, тот еще фрукт. Один из тех, кто командировку на стуле отсиживает. Тут, в Доме, – подай, принеси, пошел вон. Чей-то помощник, сиречь холуй. Тоже ненавижу.

– Вы где ходите! Оперативка десять минут как началась!

– Та-аварищ подполковник, мы не ходим. Мне вообще сам генерал три дня отпуска дал.

Холуй закатил глаза от возмущения.

– В главный зал! Не шуметь только.

Дать бы тебе в морду – вот бы шума было. Да не стоит напрягать…

В бывшей штаб-квартире партии БААС, которая в общем-то была похожа на нашу КПСС, только более циничная, был зал для съездов, большой – нам такой не нужен. Нам бы поменьше, да других нет. Вот и приходится здесь на первых рядах размещаться.

Оп-па, а у зала-то тоже охрана.

– Документы.

– Пжалста.

– Оружие есть?

– Конечно, есть.

– Сдайте.

Охренели.

– Да? А если за время, пока мое оружие тут лежит, из него пристрелят кого-то. Кто будет отвечать? Я?

Охранник смотрит на меня, как на духа. Вот, тоже работенка – к своим, как к чужим. Цедит сквозь зубы:

– Ты охренел, боец? Сдать оружие.

– Пошел ты!

Разворачиваюсь, поднимаюсь наверх. В знакомом сейфе оставляю все, что у меня есть, вплоть до металлической ручки, которой при соответствующих навыках можно убить человека. Разоружаюсь, возвращаюсь и с лицом красного партизана Лазо прохожу повторный обыск. Ничего нет – и меня пускают в святая не святых. Потому что святых в этом здании точно не наблюдается.

Пригнувшись, как под огнем, пробираюсь к свободному ряду кресел, стараясь не привлечь внимания ни шумом, ни чем-то другим. Занимаю свободное кресло с краешку. С трибуны, которая тут со времен Саддама Хусейна мало изменилась, уверенно вещает москвич со значком в виде трехцветного флага на лацкане пиджака. Ну-ка, послушаем политику партии и правительства.

…в связи со сложной оперативной обстановкой в городе вы должны понимать, что для обеспечения визита потребуется предпринять экстраординарные меры безопасности…

За-ши-бись. Только визита нам тут еще и не хватало…

Выслушав москвичей с трибуны, а потом и наших подпевал, я пришел в совершеннейший аут. Как говорится, хватай мешки, вокзал отходит.

Как вам, наверное, известно, в 2015 году группой стран, в том числе Ираком, в Москве, после самопальной и мало кем признанной международной конференции по урегулированию (в основном там меж собой решали, кто наблюдателей прислал, а кто и вовсе блистательно отсутствовал), было принято решение об урегулировании на Среднем Востоке самым радикальным способом. Путем высадки частей русской армии, внутренних войск и ликвидации террористов – всех до единого. В отличие от брюссельских штудий, где больше трындели о правах человека, в том числе и такого человека, который хлещет из «АК-47» по проезжающей армейской колонне или подкладывает бомбу на дороге, там разговор был конкретный, с большим участием военных, спецслужбистов и бывших спецслужбистов. Мы удачно попали в масть, можно сказать. Возможные телодвижения Китая в этом регионе блокировались из последних сил США, да и сами китайцы по определенным причинам не готовы были активно вмешиваться своими силами в идущую в регионе вялотекущую гражданскую войну. И позиция их была понятна: связаться означало стать целью джихадистов, которой они до этого не были, и испортить отношения с некоторыми важными и влиятельными кругами в Персидском заливе, от которых Китай зависел больше, чем хотел это показать. Нам же терять было нечего: уже возвращались в страну поднаторевшие в уличных боях, прошедшие медресе в долине Сват боевики, на карте страны вспыхивали все новые и новые горячие точки – Югра, Ульяновск, Казань, Уфа, Ставрополь, Сочи, Подмосковье. Особого выбора для нас не было – элита стран Аравийского полуострова нацелилась на нашу страну еще с девяностых, плодились всякие исламские фонды, действовали подпольные и полуподпольные медресе, студенты (кстати, слово «талиб» в переводе означает «студент») выезжали за границу в поисках знаний, учились в исламских университетах Мекки, Медины, Аль-Азхар в Каире, в Деобанде, в Хаккании, в Красной мечети. Еще лет десять, даже меньше, и дело могло кончиться уже не отделением Кавказа, а полномасштабной религиозной войной по всей стране. Отступать нам было некуда – только наступать, переносить боевые действия на территорию противника. А с той стороны было немало тех, кто еще помнил Советский Союз, в армии хватало тех, кто закончил советские училища, в спецслужбах – Университет дружбы народов. Так что – сговорились. Договоренность не приняли всерьез ни элиты Персидского залива, ни Брюссель, ни Вашингтон. А напрасно.