Потому что если мы чему и научились за последние четверть века, так это воевать с партизанским движением. Жестоко, кость в кость, без сантиментов и самоограничений. И когда первые борта приземлились в ближневосточных аэропортах, когда контролирующие целые районы в городах столкнулись с беспощадным контртеррором, совсем не похожим на то, что было с американцами, – тогда-то начали соображать…
Но проблема была в том, что до сего времени союз, уже проявившийся на деле и показавший свои плоды, никак не был оформлен политически. Совсем никак.
Что ж, пришло время определяться, и мы, кажется, определились. В самое ближайшее время должен был состояться визит в Багдад президента России. И одновременно с этим столицу Ирака должны были посетить президенты Ирана, Ливана и Сирии. Теперь понимаете, какая каша заваривается?
Я-то понимал. И все присутствующие в зале – тоже понимали. Ставки – не ниже, чем во время встречи «тройки» в Тегеране в сорок третьем. Против нас будут все. Весь мир. Но, черт меня возьми, разве это не круто – идти против всего мира? Встать и сказать – а мы будем жить, как считаем нужным, а вы со своими советами, рекомендациями, требованиями как можно скорее провести демократические выборы[2]– идите-ка…
Подальше, в общем.
На то, чтобы припрячь нас к высочайшему делу («Слово и дело государево!») обеспечения безопасности и довести до нас, сирых и убогих, что теперь мы подчиняемся вот этому, состоящему из москвичей оперативному штабу, у гостей ушло только полтора часа. Честно – мне жаль и их. Придурки жизненные.
На улице подходит ко мне Павел Константинович, мрачный, как туча.
– Без этого не можешь, да?
Я моргаю невинными глазами.
– А чего? Я ничего, товарищ полковник. Женился вот…
– Чего?!
– Женился, говорю. Гражданским браком пока. Но думаю, скоро и…
– Твою…
Дальше полетел такой мат, что на нас стали оборачиваться все, в том числе и москвичи. Дело, в общем, обычное – шеф подчиненного честит. Хотя… Наверное, я все же вылечу когда-нибудь со службы как пробка из бутылки. И наверное, я даже многое делаю для этого. Просто все осточертело – свободы хочется, а не этой вот тягомотины с костюмчиками.
Немного проматерившись, шеф приходит в себя.
– Сволочь ты, – устало говорит он.
– За что? Я разве не работаю?
– Зачем ты с гуошниками[3]на входе сцепился, нахамил им, а? Неужели нельзя без этого?
– Они мне ксиву не предъявили. Зато оружие сдать попросили. Я все же на улице работаю, сами понимаете, что такое без оружия.
– Я все понимаю, – нехорошим тоном говорит Павел Константинович, – короче, вот что. К москвичам, к любой работе по визиту – ни ногой. Нарушишь – вылетишь отсюда как пробка из бутылки. Я серьезно.
Полковник смотрит на меня даже просительно. Я его понимаю. С одной стороны, гости из Москвы, а с другой – кто-то должен давать результат с улиц.
– А чего мне делать? Отпуск взять, на Маврикий уехать с женой? Так я не против.
Ага щаз-з-з…
– Сейчас идешь к Станиславскому, поступаешь в его полное распоряжение. Полное, слышал? И отрабатываешь имеющуюся у тебя информацию по враждебной активности МОССАДа и ЦРУ в городе. Больше ничем не занимаешься, понял?
Станиславский, он же Музыкант, – серьезный дядя. Он еще в Ставропольском УФСБ работал, в период 1996–1999 годов вел разведывательную работу против независимой Чеченской Республики Ичкерия, пленных вытаскивал, об обменах договаривался, агентов забрасывал. Это на него в свое время вышел Ахмад-хаджи Кадыров, когда понял, что дальше – край и надо договариваться на любых условиях. С тех самых времен он и приговорен Исламской Шурой моджахедов к смерти. С таким поработать – в уважение будет.
– Он что знает?
– Все. Создана опергруппа, ты в ее составе. Дальше он доведет.
Павел Константинович мнется.
– Ты чего там про свадьбу говорил? Шо, реально? С этой, ваххабиткой твоей?
– Что значит ваххабиткой? – возмущенно говорю я. – Во-первых, она моя жена, попрошу с уважением. Во-вторых, она не ваххабитка, ее ваххабиты на прицеле держат, как и нас всех. Она им как кость поперек горла. Она из дружественной разведки.
– Ох, нарвешься. Дружественных разведок не бывает. Лишат допуска и таких бздей навтыкают! И мне заодно. За потерю бдительности и развал работы с личным составом. Тут уже какой-то… Пушкин, чтоб его… Телегу написал, что у нас тут беспредел полный, эскадроны смерти действуют. И ты еще со своей…
– Пусть на улицу пойдет, поработает. Эскадрон смерти…
В нашу сторону начинает двигаться москвич, и Павел Константинович замечает это.
– Все, иди с глаз…
Вот тебе и медовый месяц. С поздравлением от начальства заодно.
* * *Станиславский, который вел работу по Аль-Малику, пока мне и Амани не удалось выследить и завалить его на сирийской границе (та еще мясорубка была), был и в самом деле человеком очень серьезным.
Он не подчинялся даже резиденту, а выходил напрямую на АТЦ «Москва». Для неразумеющих – Антитеррористический центр «Москва», управление ФСБ, реорганизованное из управлений «А» и «В», которые, в свою очередь, берут начало от легендарных советских групп «Альфа» и «Вымпел».
Станиславский встретил меня в своем кабинете – он сидел с отдельной охраной и в отдельном блоке. Был он совсем не героического вида – полный, ниже меня ростом, в очках, с усами и небольшой, как у арабских шейхов, бородкой. Мы поздоровались – по местному, не по-русски, коснувшись губами щеки друг друга.
– Ас-саламу алейкум.
– Ва-алейкум ас-салам…
Генерал показал на стул.
– В связи с последними событиями, – сказал он, – я пробил через Москву создание ВСОГ[4]. Назовем ее «Самум». Группа создается с целью… Для начала вопрос. Вы верите в гибель Аль-Малика? Вы, лично.
Хороший вопрос.
– Сомневаюсь, товарищ генерал.
– Почему? Вы же стреляли в него.
Да уж. Вот это-то мне и не дает покоя. Стрелять-то я стрелял. С крыши из винтовки Драгунова. Дистанция – метров семьдесят, можно камнем докинуть, не то что пулей. Только не один он был – с ним двое охранников из местного бедуинского племени. Они за него отвечали и с оружием были. Могли начать во все стороны стрелять, людей положить, а это недопустимо. Я первыми их снял, а вот по Аль-Малику не уверен, что вообще попал. Верткий он, гад… Был.
– Стрелял, но не попал, товарищ генерал, он среагировал быстрее. Он был в машине, машина взорвалась, но секунд пять-семь она была вне моего поля зрения.
– То есть вы хотите сказать, что Аль-Малик мог и выпрыгнуть из машины?
– Мог, товарищ генерал.
– Даже с учетом того, что машина находилась под прицелом вашей… гм… сопровождающей?
– В такой ситуации можно что-то и пропустить, товарищ генерал. Паника, крики, перестрелка, быстрое движение машины.
Генерал открыл ящик стола, перед этим набрав код. Достал какую-то папку.
– Сегодня утром получил. Заключение из Центрального военного госпиталя по образцам ДНК, найденным в сгоревшей машине. Один из этих образцов имеет прямое родственное сходство с образцом ДНК, присланных нами из Москвы. Вероятность совпадения – более девяноста процентов. Вы все еще настаиваете на своем утверждении?
– Так точно. Можно быть уверенным, что Аль-Малик мертв, только если увидишь его труп. Да и то не до конца.
– У вас с ним личные счеты? – прищурившись, спросил генерал.
– Так точно.
– Какие именно?
– С Сирии, товарищ генерал, – мне хотелось встать и уйти. – Он вычислил и взорвал нашу оперативную базу в Дамаске.
– И вы хотите отомстить.
– Так точно.
Генерал смахнул папку обратно в стол.
– Что ж, в таком случае мы с вами сработаемся, – констатировал он.
Вот это номер.
– Первое, что мне нужно от людей, – сказал Музыкант, – это наличие четкой мотивации. В условиях, когда идеологии нет как таковой, месть – наиболее сильная из возможных. Второе – это несогласие со мной. Мне не нужны те, кто будет стараться угадывать, что я хочу услышать. Это не разведка, а…
Слово было таким, которого от генерала никак не ожидаешь услышать.
– Единственное, что вы должны помнить, – мне нужен результат, а не оправдания. Оправдания – для проигравших, ясно?
– Так точно.
Для генерала, тем более его возраста и тем более российских спецслужб, – мысли на удивление здравые. Будь таких побольше – глядишь, не мы, а Вашингтон проиграл бы холодную войну. Большинство у нас – шаркуны с Арбатского округа. Хотя есть и зубры тот же Шаманов.
Генерал вышел в соседнюю комнату, оставив меня одного в думах тяжких. Вроде бы то, что я и хотел. Дело, а не шарканье и интриги. Вот только остаться бы в живых. Такие, как Музыкант, пошлют в самую мясорубку, не дрогнув.
Бог не выдаст, свинья не съест, в общем.
Генерал вернулся со старинным подносом, на котором было все приготовлено для чаепития. Даже сахар – правильный, тростниковый, коричневый.