«Господин де Несле, офицер французской гвардии, муж красивой женщины, с которым я познакомилась в провинции, явился к вашему брату, чтобы нанести мне визит. Не найдя меня там, он спросил у него, почему я не живу с ним. Тот вполне простосердечно ответил, что я не его жена и что все это было шуткой. Г-н де Несле пришел ко мне, чтобы убедиться в том, что это правда, и когда узнал правду, спросил у меня, не сочту ли я дурным, если он сможет убедить Казанову жениться на мне. Я ответила ему, что наоборот, буду весьма рада. Он пошел сказать вашему брату, что его жена не стала бы общаться со мной на равных, если бы я не была ей представлена как его жена, в качестве которой меня признали достойной общения в хорошем кругу; что его обман явился оскорблением для всего общества, и что он должен искупить свою вину, немедленно женившись на мне, либо согласиться на дуэль с ним до последней крови. Он добавил еще, что если падет на этой дуэли, он будет отомщен всеми мужчинами, кого его поступок оскорбил так же, как и его. Казанова ответил ему, смеясь, что далек от мысли биться ради того, чтобы избежать женитьбы, и готов поломать копья за мою благосклонность. „Я ее люблю, и если я ей нравлюсь, я готов предложить ей мою руку. Соблаговолите, — добавил он, — расчистить к этому пути, и я в вашем распоряжении когда угодно“.»
Г-н де Несле его обнял, пообещал все организовать, затем пришел ко мне, чтобы передать эту новость, что наполнило меня радостью, и за неделю все было сделано. Г-н де Несле дал нам превосходный ужин в день нашей свадьбы, и с этого дня я ношу звание его жены, но звание бесполезное, потому что, несмотря на церемонию и фатальное «Да», я не замужем, поскольку ваш брат полнейший нуль. Я несчастна, и это целиком его вина, потому что он должен был себя знать. Он ужасно меня обманул.
— Но он был вынужден; он не виноват и заслуживает сожаления. Мне весьма жаль и вас, и однако я признаю за вами вину, потому что живя с ним целый месяц, так, что он не дал вам ни единого свидетельства своей потенции, вы должны были постичь правду. Даже если бы вы были абсолютно невинны, г-н де Санси должен был бы ввести вас в курс дела, потому что он должен был бы отлично знать, что мужчина не может пребывать бок-о-бок с обнаженной женщиной, сжимать ее в объятиях столь долгое время и не оказаться, вопреки своей воле, вынужденным физически саморазоблачиться, если он не лишен полностью способности, составляющей его мужскую сущность.
— Все это представляется мне правильным, когда исходит из ваших уст, и при том мы не могли об этом и помыслить оба, видя перед собой этого Геркулеса.
— Я вижу только одно средство от вашей беды, моя дорогая невестка, — это аннулировать ваш брак или завести любовника; и я считаю моего брата достаточно рассудительным, чтобы он не сетовал вам на это.
— Я вполне свободна, но я не могу думать ни о любовнике, ни о разводе, потому что мое положение таково, что любовь моя к нему лишь возрастает, и от этого горе мое, без сомнения, становится лишь больше.
Я видел, что эта бедная женщина столь несчастна, что я охотно бы ее утешил, но об этом не следовало и думать. Между тем ее откровенность мгновенно облегчила ее муку, я похвалил ее за это и, обняв ее в манере, которая убедила ее, что я не то, что мой брат, я пожелал ей доброй ночи.
Назавтра я пошел повидать м-м Ванлоо, которая сказала мне, что м-м Блондель поручила ей поблагодарить меня за то, что я не остался, но что ее муж просил ее сказать мне, что сожалеет, что не увидел меня и не смог выразить мне всю свою признательность.
— Он, по-видимому, нашел свою жену вполне невинной, но это не по моей вине, и он обязан этим лишь Манон Балетти. Мне сказали, что у него есть хорошенький малыш, что он живет в Лувре, и что она обитает в другом доме на улице Новой Пти Шан.
— Это правда, но он ужинает каждый вечер с ней.
— Это дурацкая ситуация!
— Очень хорошая, уверяю вас. Блондель хочет иметь дело со своей женой только в благоприятных условиях. Он говорит, что это поддерживает любовь, и что, не имев никогда любовницы, достойной быть его женой, он смог получить жену, достойную быть его любовницей.
Я посвятил весь следующий день м-м д'Юмэн, занимаясь до вечера очень щекотливыми вопросами. Я оставил ее весьма довольной. Замужество м-ль Котенфо, ее дочери, за г-ном де Полиньяк, произошедшее пять или шесть лет спустя, явилось последствием наших каббалистических вычислений.
Прекрасной чулочницы с улицы Прувер, которую я столь любил, больше не было в Париже. Некий г-н де Ланглад ее похитил, и ее муж пребывал в нищете. Камилла была больна, Коралина сделалась маркизой и титулованной любовницей г-на графа де ла Марш, сына принца де Конти, которому она подарила сына, которого я знал двадцать лет спустя, обладателя мальтийского креста и имени шевалье де Монреал. Некоторые другие юные персоны, которых я знал, отправились вращаться по провинции в качестве вдов, или оказались недосягаемы.
Таков был Париж в мое время. Перемены, происходившие в области девиц, в области интриг, в области принципов следовали столь же быстро, как и моды.
Я посвятил день моему другу Баллетти, который покинул театр, потеряв отца и женившись на красивой фигурантке; он трудился над травой мелиссой, надеясь получить философский камень.
Я был приятно удивлен в фойе Комеди Франсез, увидев поэта Пуансине, который, обняв меня несколько раз, сказал, что в Парме г-н дю Тилло осыпал его благодеяниями.
— Он никуда меня не смог поместить, — сказал он мне, — потому что в Италии не знают, что делать с французским поэтом.
— Знаете ли вы что-нибудь о лорде Лисморе? — спросил я его.
— Да, он написал из Ливорно своей матери, объявив ей, что собирается отправиться в Индию, и что если она не будет добра дать ему тысячу луи, он окажется в тюрьме в Риме.
— Я очень интересуюсь его судьбой, и я охотно повидаю миледи вместе с вами.
— Я скажу о вас и уверен, что она пригласит вас на ужин, потому что очень хочет с вами поговорить.
— Как вы здесь? — спросил я, — довольны ли вы Апполоном?
— Он не бог золотых россыпей; у меня нет ни су; у меня нет комнаты, и я охотно соглашусь на ужин, если вы захотите меня пригласить. Я почитаю вам «Круг», который приняли комедианты и который лежит у меня в кармане. Я уверен, что эта пьеса будет иметь успех.
Этот «Круг» была небольшая пьеса в прозе, в которой поэт обыгрывал жаргон врача Херреншванда, брата того, которого я знал в Золотурне. Она действительно имела большой успех и стала модной.
Я повел его ужинать, и бедный питомец муз ел за четверых. На следующий день он пришел мне сказать, что графиня Лисмор ждет меня к ужину.
Я застал эту даму, еще красивую, в обществе архиепископа Камбре, давнего ее любовника, который тратил на нее весь доход своего архиепископства. Этот достойный князь церкви был одним из побочных сыновей герцога Орлеанского, знаменитого регента Франции, и комедиантки. Он ужинал с нами, но открывал рот только для еды, а его любовница говорила со мной только о своем сыне, таланты которого превозносила до небес, в то время как лорд Лисмор был всего лишь повеса; но я счел своим долгом поддакивать. Было бы жестоко противоречить. Я покинул ее, пообещав написать, если встречу ее сына.
Пуансине, у которого, как говорится, не было ни кола ни двора, пришел переночевать в моей комнате, и на следующий день, скормив ему пару чашек шоколада, я дал ему нанять комнату. Я больше с ним не встречался, он утонул, несколько лет спустя, но не в Иппокрене, а в Гвадалквивире. Мне говорили, что он провел несколько дней у г-на де Вольтера и что он торопился вернуться в Париж, чтобы вызволить из Бастилии аббата Морелле.
Мне больше нечего было делать в Париже, и я ждал только заказанных мною одежд и оправленного в рубины и алмазы орденского креста, пожалованного мне Святым отцом.
Я ожидал этого пять или шесть дней, когда возникшая неприятность заставила меня ускорить отъезд. Вот это событие, которое я описываю, скрепя сердце, потому что эта неосторожность с моей стороны могла стоить мне жизни и чести, обойдясь, ни за что, более чем в сотню тысяч франков. Мне жаль дурней, которые, попав в беду, винят в этом фортуну, в то время как винить им надо бы самих себя.
Я прогуливался по Тюильери около десяти часов утра, когда имел несчастье встретить Данжанкур с другой девицей… Эта Данжанкур была фигурантка оперы, с которой, перед моим последним отъездом из Парижа, я тщетно пытался познакомиться. Поздравляя себя с счастливым случаем, позволившим мне встретить ее так кстати, я подвалил к ней, и мне не стоило большого труда уговорить ее согласиться на обед в Шуази.
Мы направляемся к Пон-Рояль и, наняв фиакр, едем туда. Распорядившись насчет обеда, мы выходим, чтобы пройтись по саду, когда я вижу сходящих из фиакра двух авантюристов, знакомых мне, и двух девиц, подруг тех, что я сопровождаю. Злополучная хозяйка, стоявшая в дверях, подходит сказать нам, что если мы хотим, чтобы нас обслужили вместе, она подаст нам превосходный обед; я не говорю ни да ни нет, однако встречаю согласие своих двух шалуний. Мы обедаем, действительно очень хорошо, и, заплатив, в момент, когда мы собираемся вернуться в Париж, замечаю, что у меня нет кольца, которое во время обеда я снял с пальца, чтобы показать одному из проходимцев по имени Сантис, который полюбопытствовал его рассмотреть. Это была очень красивая миниатюра, обрамление которой бриллиантами стоило мне двадцать пять луи. Я прошу, очень вежливо, Сантиса вернуть мне мое кольцо; он отвечает мне, вполне хладнокровно, что вернул мне его.