Марина Леонидовна Ясинская Убий
"Одноглазый Джо", вопреки опасениям, возникшим у меня, как только я узнала некоторые подробности предстоящей авантюры, оказался вполне терпимым кораблем. Конечно, не последним, супер-современным словом техники, но и не древней развалюхой.
— Эй, ты куда это нас везёшь? — раздался сзади озабоченный голос Психа.
Я проигнорировала вопрос.
Все члены нашего экипажа собрались в рубке и прилипли к иллюминаторам, жадно разглядывая разворачивающуюся внизу мрачную панораму Самарии. Я не смотрела — приземление предстояло не из легких. Впрочем, я знала, что посажу корабль как надо — приходилось видать и хуже, чем эта богом забытая, полностью покрытая океаном планета с одним-единственным островом, пригодным для обитания.
— Да она нас сейчас прямо в болото высадит! — снова взвизгнул Псих.
Я поморщилась.
— Заткнись, — лениво бросил Волчара. — И не трясись. Такого пилота, как Беретта, еще поискать.
Я хмыкнула, вспомнив, как он до последнего не хотел брать меня в экипаж.
— Только бабы на корабле нам и не хватало, — повторял он в ответ на все доводы Гамадрила.
То, что не вышло у шумного, грузного Гамадрила, удалось сделать моему досье с печатью галактического спецназа и списком того, из чего я стреляю и что вожу. Если бы они вместо этого перечислили, из чего я не стреляю и что не вожу, могли бы сэкономить немало бумаги.
Ирония судьбы, черт побери! Опытный боец элитного подразделения спецназа стал наемником, пиратом и грабителем. Эта мысль неизменно вызывала у меня горькую, кривую усмешку.
За пять лет выслуги я успела побывать в десятках боевых операций и паре локальных войн; у меня были безупречный послужной список, блестящая карьера и головокружительные перспективы. Как так вышло, что через каких-то два года в компании типов с крайне сомнительным прошлым я лечу грабить планету, на которой добывают редчайший, и оттого безумно дорогой наркотик?
А получилось все в одночасье: диагноз врачей. Фактически — смертный приговор. Который приводится в исполнение медленно и мучительно.
Я даже не знаю, где именно получила дозу облучения — мы были на боевом задании, и куда нас только не заносило! А по возвращении всему экипажу поставили один и тот же диагноз.
Я — солдат. Уходя на задания, я была готова умереть. Но не так. Малейшее недосыпание, любой стресс или напряжение — и нервные клетки сжигаются в десятки, в сотни раз быстрее, чем у здорового человека. Стремительно разрушается нервная система: головные боли, головокружения, приступы паники и депрессии, иногда даже — паралич, а затем постепенная потеря памяти. Изо дня в день медленно забывать себя… Этого я боялась куда больше, чем неизбежно следующей за амнезией смерти.
И вот щедро одарившее тебя орденами ведомство благодарит за заслуги и оформляет почетную отставку со скромной пенсией. И ежегодные оздоровительные процедуры за их счет. Но процедуры — не панацея; они всего лишь замедляют развитие болезни. Продлевает агонию. А на операцию, способную меня полностью излечить, накопить из их выплат можно лет этак за сто. А у меня и десяти-то нет, даже с регулярными процедурами. Хорошо если есть пять.
А я хочу жить. Очень хочу!
Конечно, грабеж — это не лучший способ заработать необходимые мне деньги. Однако обреченные не выбирают. Я решилась. Я готова была идти до конца, без тени сомнений, ибо сомнений у меня давно не осталось.
Осталась лишь горечь.
Посадка вышла мягкой и плавной, точь-в-точь в намеченном месте. Скупой на похвалу Волчара, немногословный подтянутый мужик лет сорока пяти, с резкими чертами лица, глубоко запавшими темными глазами и изборожденным морщинами высоким лбом, в знак восхищения цокнул языком и кивнул. Гамадрил осклабился и выразил одобрение в своей обычной манере — цветастой нецензурной тирадой. Нервный, щуплый Псих смотрел на меня с вызовом — похоже, он ждал, что я начну ему что-то доказывать, заявлять: "Вот видишь"… Можно подумать, мне это надо!
Волчара тем временем деловито раздавал команды:
— Собираемся. Беретта, готовишь вездеход. Псих, грузишь жратву. Гамадрил, набьёшь вездеход пушками под завязку. Кто их, этих местных придурков знает, мало ли!
— Мало ли — что? — любознательный Гамадрил разве что не приплясывал от нетерпения.
— Ну, в прошлый раз мы тут хорошо покуролесили…
— А зачем — под завязку? Ты же говорил, придурки хоть сами из себя здоровенные, а на драку у них кишка тонка. Говорил, любого режь, казни, он тебя пальцем не тронет и сопротивляться не будет, хоть ты у него цацки бери, хоть дурь, — тут Гамадрил облизал губы, по заросшему мясистому лицу расплылась улыбка, и он закончил: — хоть бабу.
— Говорил. Но ведь двадцать лет прошло, — Волчара замолчал и помрачнел.
Мы знали, почему он хмурился. После прошлого визита на Самарию Волчара мог бы стать миллионером — за пыльцу давали по пять тысяч гала-кредитов за грамм. Моя месячная пенсия составляла шесть.
Мог бы. Но весь экипаж, вскоре после того, как они появились в обитаемой части галактики, повязала полиция — за старые дела. Узнав про наркотик, добавили к имеющимся обвинениям новые статьи, и все получили пожизненное.
Пыльца — уникальный наркотик, и потому ей не могли не заинтересоваться. И полиция, и наркоторговцы обещали условно-досрочное в обмен на информацию. Товарищи Волчары рады были бы выложить все, лишь бы выйти, да только координат планеты ни один не знал. Они тогда поспешно удирали от погони, пилот бросил судно в спонтанный прыжок, выкинувший их в рукав галактики, не нанесенный даже на военные карты. Все уже решили, что там и сдохнут, когда нашли Самарию. А уж как обнаружили пыльцу!.. Координаты запомнил только Волчара, так что ему было, чем торговаться, только, в отличие от товарищей, делиться ценной информацией он не спешил. Не знаю уж, какие связи он задействовал, что пообещал, кого подмазал и чем, но его кассация о помиловании все-таки прошла, и, отсидев почти двадцать лет, Волчара вышел. И немедленно собрал команду для повторного полета к Самарии…
— Местность тут дрянь, полно ядовитых тварей водится, — заявил, наконец, Волчара. И подытожил: — Да и мало ли, что здесь могло произойти.
— Ерунда! — отмахнулся Гамадрил. — Ты ж говорил, колония их хрен знает когда основана, так что они все давно деградировали. Что местные на религии сдвинутые и совсем безвредные, ни бить, ни убивать не могут.
В его голосе проскользнула нотка разочарования. Гамадрил был убийцей и гордился этим; перспектива бескровной операции была ему не по душе.
— И потом, даже если придурки и научились убивать, — продолжил он, — что они могут, со своими палками-копалками, против наших пушек?
Оружием вездеход Гамадрил все-таки нагрузил — Волчара отменно наладил дисциплину, и слушались его беспрекословно. Иногда я ловила себя на мысли, что, не будь он преступником, из него мог бы выйти прекрасный боевой командир… А потом смеялась над собой.
Через четверть часа мы отправились в деревню, единственный населенный пункт этой планеты. Путь до нее занял часа три. Мы ехали молча. К сожалению. В тишине трудно отогнать непрошеные мысли.
Сомневаться надо было раньше. Я уже все для себя решила, разве не так? Да и поздно теперь — мы на месте, пыльца практически у нас в руках. Зачем мне сейчас снова колебаться?
Черт, пусть бы ныл Псих, пусть бы матерился Гамадрил — что угодно, лишь бы нарушить сводящую меня с ума тишину.
Накатила головная боль. В этот раз я ей почти обрадовалась — она оглушала, не давала думать.
Я покосилась на довольные рожи экипажа. Они ехали за миллионами. Волчара — за роскошными домами и элитными клубами. Гамадрил — за дорогими развлечениями и эксклюзивными шаттлами. Псих — за престижными аукционами и высококлассными борделями.
Я ехала за жизнью: операция, способная меня полностью излечить, стоила семьсот тысяч.
Жители деревушки разбежались, едва только увидели наш вездеход, и лишь слабый отголосок заполошного колокольного звона метался над опустевшими улочками.
— Пока всю деревню не выпотрошим, не отвлекаться, — распорядился Волчара. — Закончим — вот тогда и повеселимся.
Мы начали обыскивать дом за домом. Мужики громили убогое убранство в поисках пыльцы, а я стояла в дверях и наблюдала, не грозят ли нам неприятности. Впрочем, самаритяне, как и предсказывал Волчара, жались по углам своих кособоких хибар и не думали сопротивляться.
В глазах всех жителей деревни застыло одинаковое выражение — страх и смирение. Испуганные девчонки старательно избегали жадных взглядов Гамадрила; он облизывался, глядя на них, громко ржал, и, гнусно ухмыляясь, обещал вернуться. Здоровые парни молча, безропотно сносили тычки и оскорбления Психа — он пришел в полный восторг и стал похож на мелкую, обнаглевшую от внезапной безнаказанности шавку.