Позвольте привести один пример: как-то летом, когда мне шел 15-й год, жена одного друга нашей семьи изранила мне все лицо, выдрав при этом несколько кровавых лоскутов кожи и мяса. Раны оказались глубокими, так что кожа уже не регенерировала - как и предупреждали врачи, шрамы остались на всю жизнь. Заживали же раны наилучшим образом. Мне посчастливилось попасть к Лучшим Специалистам на девять окрестных штатов, от Балтимора до Сент-Луиса, с Чикаго на севере и Карибским островом Гренада тремя тысячами миль южнее. И все-таки я не оправился полностью от того инцидента, равно как так никогда и не понял, что же послужило его причиной. Женщина, которая напала на меня, отказалась обсуждать это - во всяком случае, со мной, - и, насколько мне известно, с другими она своими грязными секретами также не делилась.
Тогда разразился неимоверный скандал, на долгие годы ставший предметом толков в нашем тихом пригороде. О нем говорили повсюду в Ист-Энде Луисвилля, от самых богатых районов до самых бедных, и только местные газеты хранили гробовое молчание. Это только подогревало ажиотаж - выходило, речь шла о воистину неописуемых вещах. Мутный поток сплетен и домыслов был Недопустимым и Нестерпимым одновременно.
Хо-хо. Эй, очнитесь, желторотые птенчики! У меня имеются собственные определения слов «Недопустимый» и «Нестерпимый». Я хорошо помню ее упругую грудь и привычку никогда не носить трусов. Помню, как она пахла и как смеялась, когда я облизывал ее соски. Она использовала меня, как прыщавую секс-игрушку, я же считал ее любовью всей своей жизни. Я насыщал ее неутомимый рот и молился в святилище ее ненасытной пизды. С чего ей взбрело в голову вцепиться мне зубами в лицо, я так и не понял. Возможно, на то была воля Бога, а может, наущение какого-то гнусного Дьявола.
Изнасилование в парке Чероки
Сам я с теплым чувством вспоминаю свои юношеские годы, однако не стал бы рекомендовать другим следовать моему примеру. Мне-то удалось все это пережить. Как-никак все старшие классы меня лично преследовал жестокий и полубезумный извращенец-полицейский, напрочь отравивший мне всю общественную жизнь в те годы и в самом деле засадивший меня в тюрьму на выпускном вечере.
С тех пор, как мистер Дотсон появился в моей жизни, я был заклеймен как преступник. Это был настоящий официозный выродок, с полным набором скрытых - и явных - маний и комплексов; и именно он доканывал меня все старшие классы напролет. На редкость отвратная ситуация - неудивительно, что я настроился против существующей системы задолго до того, как впервые попробовал марихуану. Этот человек находился не в своем уме, а такие типы, раз ощутив свою власть, уже никогда не перестают ею пользоваться.
Кстати, никакого преступления я в действительности не совершал. Мы просто собирались стрельнуть сигарет.
Сигареты кончились, когда мы ехали на машине по парку Чероки. Я лежал, засыпая, на заднем сиденье и, помню, все думал: «Сигареты. Сигареты. Сигареты».
Макс и Эрик (в общем, так я и буду их звать) сидели спереди. Эрик вел, и, думается, это Макс сказал: «Давай спросим, может у кого в парке есть?»
Я и сам мог бы догадаться - ну конечно, в парке полно обжимающихся парочек, просто люди гуляют - отчего бы не стрельнуть сигарету? В любом случае, эта идея пришла в голову Максу.
Мы приехали к уголку, где уже припарковалось несколько машин с парочками, чем, возможно, доставили им некоторое неудобство. Макс остановился возле одной, в которой сидело двое парней и двое девчонок. Он открыл окно и попросил сигарет. Парень за рулем сказал, что сигарет у них нет.
Наверняка он говорил правду, хотя кто его знает. Их машина стояла в семи футах от нас, а Макс был здоровенным лбом с явной склонностью к насилию. Следующее, что я помню, это его вопль:
- Эй, козел! Гони сигареты, или пиздец тебе пришел!
С этими словами он вылез из машины и добавил:
- Ща я тя оттуда вытащу, отмудохаю, а баб ваших трахнем потом.
Так все и произошло.
Эрик сидел за рулем, так что мне пришлось вылезти с заднего сиденья, схватить Макса и потянуть его обратно, приговаривая: «Да на хрен эти сигареты», - имея в виду, конечно, «на хрен нам эти драки». Я затащил его обратно в машину, и мы уехали. Этим бы все и закончилось, если бы те ребята не записали наш номер и не сообщили куда следует. Ну а теперь - вы же знаете копов - Попытка Изнасилования.
Бог, может, простит тебя, но я – никогда
Инспектор, занимавшийся условно освобожденными и в том числе мной, с самого начала знал, что дело против нас затеяли лажовое. Он рассказал это моей матери как-то поздно вечером, когда она уже работала главным библиотекарем Публичной Библиотеки Луисвилля и расставляла мои книги у себя на полках. Мой успех стал для нее радостным сюрпризом, однако она опасалась, что на моего старинного врага, мистера Дотсона, это произведет совершенно обратный эффект. Он часто заходил к нам домой выпить кофе и каждый раз умолял мать простить его за те неприятности, которые он ей причинил.
Она простила его через некоторое время, но я - нет. Так бы и плюнул на его могилу. Последнее из многочисленных писем, что я получил от него, было снабжено маркой со штемпелем государственной тюрьмы Кентукки, что в Эдди- вилле. Мне и в голову не пришло вскрыть и прочитать его, чтобы выяснить, охранником он там служил или все-таки был заключенным. В то время я учил уже совсем другие уроки. Мое знакомство с Карательной Машиной Государства шло на все ускоряющихся оборотах.
Помню, как занимавшийся малолетками судья Джалл промолвил:
- Ну что же, Хантер. Ты превратил последние четыре года моей жизни в сущий кошмар. Ты издевался над судом все это время. И вот теперь ты собираешься уехать от меня. Стало быть, это мой последний шанс. Итак, я приговариваю тебя к шестидесяти дням тюрьмы.
Это был их последний удар.
И все-таки имел место совершенно возмутительный случай. Я потом подружился с нашими «жертвами», и они придерживались в точности того же мнения. Однако мистер Дотсон и судья Джалл не собирались отпускать меня просто так, даже невзирая на широкую волну поддержки за моей спиной. И все-таки я никогда не оказался бы за решеткой, если бы в те годы в Кентукки несовершеннолетних отпускали под залог.
Так что я отсидел тридцать дней в тюрьме только потому, что через месяц после ареста мне исполнилось 18. Дальше они держать меня не могли - я освободился под залог. Они не пытались меня удержать - и так уже натешились. Последний выстрел. Не стоит сбрасывать со счетов группу авторитетных и значительных граждан нашего городка, добивавшуюся моего освобождения. За время нахождения в тюрьме я превратился в местного героя - там меня решили звать «Президентом», а в мой день рождения окрестили «Сокрушителем Болванов», так прямо и сказали: «Поздравляем, Сокрушитель Болванов», - и долгое время я оставался в этом качестве.
* * *Множество диких и безумных лет минуло с того первого и единственного раза, когда мне довелось побыть сертифицированной Жертвой Карательной Системы. За те тридцать дней в тюрьме я понял одну важную вещь - никогда больше я не должен туда попасть. Какой бы ни был срок. В этом нет Необходимости. Сокамерники называли меня «Президентом», как и одноклассники, а прекрасные юные девушки приходили навещать меня в четверг после обеда, однако меня вовсе не распирало от гордости по этому поводу.
Покойный Пабло Эскобар, бывший лидер влиятельного Медельинского колумбийского кокаинового картеля, как-то молвил, что «разница между обыкновенным преступником и благородным разбойником в том, что у благородного разбойника есть последователи». Известно же, что он делился своими немыслимыми доходами с нищими рабочими своего города. Он был свой парень, друг всех обиженных. Все его преступление состояло в том, что продукт, служивший предметом его бизнеса, казался опасной угрозой Полицейской и Военной верхушке США, а также нескольким другим странам, известным, как рабы и холуи экономических интересов Соединенных Штатов.
Выйдя из тюрьмы, остаток лета я проработал у Элмонда Кука, торговавшего в нашем городе «Шевроле». Никаких определенных планов на осень я не строил - в Англию, может, двинуть? Меньше всего хотелось затевать какую-нибудь стандартную рутину. Мистер Кук был батюшкой одной из моих давних подруг, и он поставил меня водителем новенького грузовика «Шевроле», на котором я рассекал по всему городу. Отличная работа, надо сказать: ничего не делаешь, только колесишь весь день по городу, развозя товар; нечто вроде велосипедных курьеров в Нью-Йорке, только вместо велосипеда у тебя - здоровенный, новехонький охуительный грузовик V-8.
Я прямо влюбился в свою машину. Все равно как на ракете летал. Все шло по накатанной, но вот однажды... произошла изрядная заморочка. Как-то воскресным утром - стоял ясный, солнечный день - я ехал по аллее позади рынка автозапчастей, что работал на выходные на Второй Улице. Я проезжал тут уже сто раз и не сомневался, что научился проскакивать это огненное кольцо без всякого ущерба для себя - на скорости шестьдесят-семьдесят миль в час.