Она, не мигая, глядела на меня своими синими, но не яркими, а как бы потухшими глазами. Потом разлепила пересохшие губы и почему-то по-французски сказала:
- Туа!
Я не поверил своим ушам. Как сказал бы на моем месте Аббревиатура, у меня возник "эмоциональный стресс".
- Я?! - для большей наглядности я ткнул себя в грудь пальцем. - Ты обвиняешь меня?!
- Уи, - равнодушно проговорила девчонка с чисто русским акцентом. Сэте туа ки а тюэ ма мэр ы мон пэр.
Что переводилось, если я не забыл еще французского, как "Это ты убил мою мать и моего отца".
- Да нет, послушай, ты что-то путаешь! Разве я мог бы?..
Она не стала меня слушать.
- Дядя, а у тебя нет хлебушка? - спросила она уже по-русски. - Дай покушать, и тогда я никому не скажу, что ты убил моих родителей.
Я совсем было растерялся от таких заявлений. Но тут же понял, что бедняжка тронулась умом от неожиданного горя...
Я судорожно сбросил с плеча и, обрывая застежки, открыл свой "горб". Не помню, что я доставал и совал ей - вначале в ручонку, потом в подол ситцевого платьица, а потом просто на черный снег золы. Наверное, я отдал ей все, что у меня оставалось съестного... А в голове билась мысль: как же так, как же так?!.
- Есть здесь еще кто-нибудь, кроме тебя? - спросил я и, спохватившись, уточнил: - Живой...
В этот момент со стороны дороги, которая вела к Сосновке по берегу речушки, послышалось гудение автомобильных двигателей.
Крикнув девчонке: "Прячься быстрее!" - я рванул к лесу как на стометровке. Через несколько минут был рядом со своими.
- Ну, что там? - нетерпеливо спросил Бык.
- Девчонка в шоке, - сказал я. - Это ее родителей повесили вон на том колодце...
В деревню нагло, не скрываясь, ворвался открытый блиндер, в кузове которого сидело человек двадцать солдат. За ним следовал самый обыкновенный, обшарпанный дорогами Нечерноземья "джип". Он затормозил прямо напротив девочки, которая и не думала прятаться, и из машины через борт выпрыгнул голенастый капитан в полевой форме Сообщества. Но не это бросило меня в холод. В бинокль я увидел, что капитан похож на меня, как будто мы с ним появились на свет из одного чрева и в одно время. Так вот почему девчонка приняла меня за убийцу!..
Мой "двойник" неторопливо подошел к девчонке, которая что-то грызла (наверное, галету из моего сухпайка, подумал я, и от этой мысли мне стало еще холоднее, несмотря на жаркое солнце в зените). Офицер что-то спросил. Девочка отрицательно помотала головой. Капитан опустился на корточки и стал изучать пепелище.
"Следы!" - на этот раз меня будто обожгло. От моих полусапог с характерным рубчиком подошвы наверняка остались следы на золе!..
Капитан выпрямился и поманил девочку к себе пальцем, но она, наоборот, попятилась от него. Тогда он деловито достал из кобуры пистолет и передернул затвор.
Сбоку от меня кто-то завозился, шумно вздыхая. Я повернул голову. Лейтенант лежал на Белорусе, заламывая его правую руку, в которой был судорожно зажат СМГ, а Ромпало, пытаясь вырваться из железных тисков Быка, сдавленно сипел:
- Он же, зверуга, прыбьет дяучонку!.. Неужто мы будям смотрэть на это?!
- Нельзя, Вася, нельзя, - твердил командир. - Пойми: не для того нас сюда послали...
Ефрейтор грязно выругался и прекратил сопротивление.
А на пепелище грохнул выстрел, и он показался мне громче залпа гаубичного дивизиона. Я закусил губу, не чувствуя боли, ничего не чувствуя. Глаза мои застлала странная пелена. И из-за этой пелены до меня донесся голос лейтенанта:
- Уходим, бойз! Они будут прочесывать лес!
Солдаты весело прыгали из кузова блиндера и разворачивались в цепь.
ЕФРЕЙТОР-МОР ВАСИЛИЙ РОМПАЛО (КЛИЧКА "БЕЛОРУС")
Вот уже полчаса мы лежали в кустах у шоссе, а по нему все шли и шли нескончаемым потоком колонны. Вся техника была знакомой, и лица у милитаров, которые ехали по шоссе, были знакомыми. Но это были враги. После того, что видели в Сосновке, это было ясно как божий день...
Сообщество подверглось агрессии хорошо подготовленного и до зубов вооруженного противника, который, чтобы сбить с толку и армию, и мирное население, использовал нашу форму, наше оружие и нашу же технику.
Было еще одно возможное объяснение, но в него не хотелось верить: а что, если в самом Сообществе произошел раскол, вылившийся в крупный военно-политический конфликт? Что, если это - гражданская война?
Громыхали по дороге, обдавая нас удушливой вонью отработанной солярки, "джамп-танки", из люков которых высовывались потные и чумазые лица. Шли грузовики с пехотой, блиндеры и "бээмпешки". Катились штабные и командирские "джипы" и "уазики", вздымая тучи пыли с обочин, если приходилось обгонять основную колонну. Два раза неторопливо прогудели тяжелые тягачи, к которым были прицеплены длинные, тщательно зачехленные платформы: вероятнее всего - оперативно-стратегические ракеты класса "Мирпль".
Колонны направлялись на восток, где гремела несмолкаемая артиллерийская канонада, которую мы сначала приняли за далекую грозу.
Потом передвижение войск на дороге прекратилось, и стало тихо. В тишине послышался приближающийся топот множества ног. Вскоре из-за поворота шоссе, метрах в ста от нас, появилась пешая колонна людей. Они шли шеренгами по четыре, и насчитывалось их несколько сотен. У этих людей не было ни оружия, ни поясных ремней. Некоторые шагали босиком. Многие были ранены, и раны наспех были обмотаны обрывками грязных тряпок. Кое-кого тащили под руки.
Я вспомнил, где мне приходилось видеть подобную процессию: в старых фильмах про вторую мировую войну. Так обычно конвоировали военнопленных. Только теперь в роли конвоиров выступали не откормленные эсэсовцы с овчарками на поводках, а солдаты в милитарной форме Сообщества.
Колонна шла молча. Когда мимо нас проходила очередная шеренга, один из раненых споткнулся и упал. Встать он не смог, несмотря на помощь товарищей по несчастью. К упавшему мигом подскочил конвоир, и я сразу узнал его.
Это был Серега Береговой, мы вместе с ним призывались из Бобруйска, вместе целую неделю кантовались на пересыльном пункте в Могилеве.
Серега деловито ткнул прикладом упавшего парня и сказал:
- Вставай, сволочь!.. Вставай, если жить хочешь!
- Да пошел ты!.. - огрызнулся пленный, но Серега не последовал этому совету, а выстрелил лежащему прямо в лицо - навскидку.
Выстрел отбросил тело пленного в кювет, на нашу сторону дороги, и я успел заметить, в какое месиво превратилось лицо несчастного.
В рядах военнопленных возник ропот, но Серега повел стволом в их сторону и, ощерясь, прохрипел:
- Кто хочет быть следующим, х-хады?..
Колонна поняла, что с Серегой выкрутасы плохо закончатся, и побрела дальше - навстречу издевательствам, голоду, заразным болезням, побоям и смерти...
Я с трудом удержался от того, чтобы больно не ущипнуть себя за руку.
Так кто с кем воюет? Если бы на месте условного противника оказались какие-нибудь арабы или африканцы, я бы не удивлялся. Но _с_в_о_и_ против своих - это не укладывалось в голове...
И опять, как и в Сосновке, я одним прыжком вымахиваю на шоссе, сжимая готовый к бою ган. Прежде всего, я убиваю Серегу, вместе с которым ел тушенку из одной банки на "пересылке". Я стреляю ему прямо в лицо - так, как он только что проделал это с пленным - очередью подлиннее... Еще я успеваю снять пару-тройку самых мордастых жлобов из числа конвойных, а потом вся остальная свора наваливается на меня, но даже сбитый пулями с ног, я продолжаю рвать им глотки и ломать ребра ударами, которые мне еще никогда не приходилось применять против людей по-настоящему...
Кто-то сжимает мое плечо, и я прихожу в себя. Это Плетка.
- Что с тобой, Васья? - шепчет тревожно он. - Ты так скрипишь зубовно, будто...
Он заводит глаза вверх в поисках подходящего сравнения, но я его уже не слушаю. Я расслабляюсь. Мне становится страшно. Еще секунда - и я бы провалил нашу группу. Может, мы бы и освободили пленных, но на этом наша бурная деятельность завершилась бы...
Когда мне уже стало казаться, что ничего путного на этой дороге у нас не выйдет, от поворота шоссе послышался условный сигнал Эсаула. Пресловутые "три зеленых свистка", как гласит бородатая армейская шутка. Сигнал означал, что приближается подходящий для захвата объект.
Это был "Урал" с турбодвижком в семьсот пятьдесят "лошадей" и с кузовом, наглухо закрытым брезентовым тентом. Он шел где-то под шестьдесят... В кабине рядом с водителем дремал, свесив голову на грудь, обер-капрал. На кузове грузовика было выведено яркой несмываемой краской: "Карго-персонель".
Наши роли были давным-давно расписаны и отрепетированы заранее. На выбитом траками гусениц асфальте шоссе, на траектории движения "Урала" лежал Большой Камень, с помощью специального гримерного набора очень правдоподобно разукрашенный под тяжелораненого.
Когда грузовик поравнялся с кустами, где затаился Эсаул, даргинец кошкой выметнулся из укрытия и зацепился с помощью специальной вакуумной присоски за заднюю часть кузова.