Цирцен хорошо помнил, как, почти дюжину лет назад, богатство тамплиеров привлекло беспощадное внимание французского короля Филиппа Красивого, отчаянно пытавшегося пополнить казну. В 1305 году, Филипп оклеветал Орден, убедив римского Папу Клемента V, что тамплиеры не святые защитники католической веры, а скорее стремятся разрушить её.
Филипп устроил настоящую травлю рыцарей, обвиняя тамплиеров в отвратительных актах ереси и святотатстве. В 1307 году, Папа римский отдал королю приказ, которого тот ждал: право арестовать всех тамплиеров во Франции, конфисковать их имущество и провести расследование. Так начался позорный, кровавый суд над тамплиерами.
Цирцен пробежал рукой по волосам и нахмурился. Рыцарей арестовали, заключили в тюрьму, заставляя под пытками признаваться в грехах, указанных Филиппом. Больше половины были сожжены у столба. В суде рыцарям запретили иметь сторонников защиты, им даже не разрешили знать имена их обвинителей и свидетелей против них. Так называемый ‘суд’, стал охотой на ведьм, хитроумно организованной, чтобы лишить Тамплиеров их невероятного богатства.
Нанося удар за ударом, Папа римский издал папскую буллу, которая запрещала Орден и отказывала ему в официальном признании. Немногим рыцарям удалось избежать заключения или смерти. Они стали изгоями без страны или дома.
Когда Цирцен понял, что падение рыцарей неизбежно, он поспешил встретиться с Робертом Брюсом и, с одобрения последнего, послал сообщение в Орден, что им будут рады в Шотландии. Роберт предложил им убежище, а взамен, могущественные воины-монахи обратили свои навыки боя к сражению против Англии.
Тамплиеры были грозными воинами, обученные технике боя и стратегии, и они стали неоценимой помощью для Шотландии. За последние несколько лет, с согласия Брюса, Цирцен украдкой вводил их в качестве командиров, в войска Брюса. Теперь шотландцы воевали лучше, следуя искусной стратегии и выигрывая небольшие сражения.
Цирцен знал, если замешкается сейчас, если начнёт нарушать клятвы или сделает нечто, что подвергнет опасности преданность тамплиеров, то может выбросить прошедшие десять лет своей жизни, наряду с его любовью к родине.
Лиза понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она опустилась на пол. Но для нее было достаточно, чтобы уяснить - для мечтателей время не длится подобным образом. Если сидишь в видении и ничего не делаешь, фантазия или закончена или переходит к какому-то новому и невероятному приключению, украшенному оттенками абсурда. Абсурда наподобие пропорций тела того мужчины, раздражённо подумала она.
Оттолкнувшись руками от пола, она помедлила, наблюдая за широкими, плоскими камнями под её ладонями. Прохладные. Твёрдые. Сухие, со слоем каменной пыли. Все полностью материальные. Поднимаясь на ноги, она начала исследовать окрестности.
Комната была большой, освещённой толстыми, мыльными свечами. Стены, сложенные из массивных каменных блоков, кое-где повешены гобелены. Огромная кровать занимала центр комнаты, несколько сундуков с аккуратно свернутыми тканями, сложенными на них. Комната была по-спартански опрятной. Камин был единственной уступкой, смягчающей обстановку, в комнате отсутствовала рука женщины. Остановившись у бадьи, она опустила руку в воду. Прохладная — еще одно ощущение, слишком реальное, чтобы его отрицать.
Она двинулась к камину и вздрогнула от поразительно реального ощущения теплоты. Мгновенье она изучала огонь, удивляясь, что остальная часть комнаты настолько холодная, когда очаг отбрасывает такое пламя. Это, как если бы огонь был единственным источником тепла, подумала она. Осенённая идеей, она проворно обошла комнату. Её подозрение быстро подтвердилось: в комнате не было ни одного вентиляционного отверстия. Никаких, собирающих пыль, радиаторов в углу. Ни одной маленькой металлической отдушины в полу. Никаких труб или, собственно говоря, ни одной электрической розетки. Ни телефонного гнезда. Ни туалета. Дверь, похоже, была сделана, из твердого дуба, а не покрыта пустотелой фанерой.
Она глубоко, успокаивающе вздохнула, уверяя себя, что должно быть она что-то пропустила, по крайней мере, по поводу обогрева. Делая круг по комнате во второй раз, она осмотрела каждый укромный уголок и трещину, она обследовала рукой стены, еще один способ проверки надёжности её тюрьмы. Кончики её пальцев коснулись толстого гобелена, который пружинил под ними и давал ощущение большего холода, чем камни. Грубая ткань затрепетала под её пальцами, словно ветер бил палкой по ним с другой стороны. Заинтригованная, она потянула его в сторону.
У нее захватило дух от внезапного, стремительного порыва воздуха. Вид из окна произвёл такое же сильное впечатление, как неожиданный удар в живот.
Она пристально вглядывалась в туманную ночь древней истории.
На высоте пятидесяти футов она пребывала в каменном замке, который стоял на краю острова, окруженного громоподобным морем. Волны бросались на каменные скалы, разбиваясь пеной и сливаясь с туманом, кружившим в водовороте над чёрной поверхностью океана. На мощеном проходе мужчины, несущие факелы, тихо перемещались между замком и маленькими придомовыми постройками. Отдаленный волчий вой состязался со слабой мелодией волынок. Ночное небо было иссиня-чёрным, слегка окрашенное фиолетовым, где оно встречалось с водой, танцуя с тысячью звезд и тонким серпом луны. Она никогда не видела так много созвездий, в Цинциннати: смог и эффект ореола ярко освещенного города, затеняли такую красоту. Вид из окна был захватывающим, величественным. Ожесточенный ветер ревел с моря и несся через мыс, трепля гобелен в её руке.
Она отбросила его, будто обожглась, и он упал поперёк окна, благословенно закрыв неожиданную перспективу. К сожалению, поскольку её глаза сфокусировались на гобелене, она обнаружила новый источник ужаса. Он был блестяще соткан и слишком детализирован: воин, едущий верхом в битву, в то время как армия мужчин, одетых в запачканные кровью пледы, приветствовали его. У основания в рамке, вышитые тёмно-красным, четыре числа, которые потрясли ее разум: 1314.
Лиза двинулась к кровати и мягко опустилась на неё, её силы истощились от ударов, следующих один за другим. Мгновенье она безучастно смотрела на кровать, затем её рука замелькала, отчаянно тыкая в матрац, словно она проверяла другую часть обстановки. Не твой новенький матрац марки Серта Слипэр, Лиза. Переполненная растущим чувством паники, она откинула сильно подвёрнутые одеяла и на мгновение отвлеклась на аромат, исходящий от белья. Его аромата: специи, опасность и мужчина.
С трудом игнорируя желание зарыться носом в простыни, она стащила матрац, который был немного больше чем тонкие соломенные тюфяки, лежащие друг на друге, обрамлённые колючим полотном. Один трещал, как высушенная щетка, другой, казалось, был наполнен комковатой, шерстяной тканью, а в изголовье, ощущались мягкие перья. В течение последующих двадцати минут Лиза с растущим отчаянием тщательно исследовала окружавшие её вещи. Камни были холодными, огонь - горячим. Жидкость в чаше около кровати на вкус оказалось мерзкой. Она слышала волынки. Каждое чувство, которым она обладала, отзывалось на её проверки. Рассеянно, она дотронулась до шеи тыльной стороной руки, а когда отняла её, единственная, тёмно-красная капля крови, осталась на её коже.
Внезапно девушка отчетливо поняла, что никогда не должна была касаться фляги. Вопреки рациональному объяснению, она не была ни в Цинциннати, ни в двадцать первом столетии. Последней надеждой было то, что она слегка ошиблась в своих незначительных возможностях. Она хорошо знала сны. Но это было слишком реальным, чтобы быть сном, слишком детальным, чтобы быть плодом ее воображения.
‘Дай мне флягу,’ - потребовал он.
‘Ты видишь её? Это часть видения?’ - удивилась она.
Но теперь, размышляя над этим, Лиза поняла - он видел её, потому что она не была частью фантазии. Она была частью действительности, его действительности, реальности, частью которой теперь стала она. Фляга, которой она коснулась непосредственно перед тем, как почувствовала, что падает. Фляга, которую он потребовал, казалась слишком логичным соединением, чтобы существовать в пределах фантазии. Могла ли фляга, так или иначе, перенести её к мужчине, у которого были прямые или косвенные права собственника на этот предмет? И если да, была ли она действительно в четырнадцатом столетии?
С растущим ужасом Лиза увидела пугающий пример: странный стиль его одежды, его пристальное рассматривание её одежды, будто он никогда не видел прежде подобного, примитивная деревянная бадья, расположенная перед огнем, странный язык, на котором он говорил, гобелен на стене. Всё намекало на невозможное.
Пораженная, она бегло осмотрела комнату, оценивая её заново, под другим углом. Она рассматривала её, как работник музея, полагая, что так выглядит комната в средневековье.