– Бог в помощь, – пожелал сэр Каспар с глубоким сочувствием.
– Да уж держитесь, сэр Ричард, – поддержал его Рульф сурово и мужественно.
Каспар подумал и добавил громыхающим голосом:
– Если нужна помощь, сэр Ричард…
Я сказал с благодарностью:
– Друзья мои, я растроган! Но это надо выполнять самому, никто не должен отвечать за меня или закрывать меня грудью… Есть вещи, которые мужчина должен сам, такова наша суровая жизнь.
– Да, – согласился сэр Каспар.
– Иногда не только за себя, – сказал я, – но и за того парня. Так что если надо, то… надо.
Я похлопал их по плечам и отправился в свои покои. Изаэль отпрыгнула от окна и в божественном испуге обернулась на стук открывшейся двери вся с распахнутым ртом и вытаращенными глазами на пол-лица, где второю половину закрывают длинные и густые ресницы.
– Как ты меня напугал!
– Еще не то будет, – пообещал я.
– Ой, я уже боюсь…
– Ну, что там увидела?
– Все, – ответила она, – но ничего не поняла. Зачем они это все?.. И почему все вот так, они что?.. Нич-ч-чего не понимаю, они все дурные, да?
– Еще какие, – заверил я. – Слушай сюда. Я еду по срочному и безотлагательному делу в Варт Генц. По дороге могу заскочить в Эльфийский Лес, раз уж мчимся прямо мимо и сбоку, если смотреть сверху. Сумеешь хорошо попросить и подластиться, хвостиком помахать, лапками постучать – могу и тебя захватить вместо второго седельного мешка. Это Боливар двоих не мог, а Зайчик и троих, ему что. Не заметит в благородной рассеянности высокорожденного арбогастра это вот мелкое и ушастое.
Она подпрыгнула, завизжала:
– Да, да, хочу!.. Подлащиваюсь. Скажи как, я все сделаю!
– Умница, – сказал я покровительственно, – все правильно делаешь.
– Правда? Так я ж ничего не делаю!
– Выражаешь готовность, – пояснил я. – На этом зиждется… зиждутся отношения сюзерена и вассала. Сюзерену обычно ничего не нужно от вассала, но он ценит готовность…
Она надула губки и посмотрела с укором, а когда вот так глядят прекрасные эльфийские глаза, то это да, сразу чувствуешь, что отнял у ребенка конфету.
– Но я хочу, – заявила она, – чтобы ты что-то хотел от меня!
– Молодец, – одобрил я. – Все верно крякаешь. Да и вообще… все мы хотим быть кому-то нужными, верно?
Она подумала, кивнула:
– Ну да. Я хотела бы стать ему нужной…
Я насторожился.
– Кому?
Она ответила с глубоким вздохом:
– А тому страшному чудовищу… что меня в дамы сердца…
Я уточнил несколько уязвленно:
– Сэру Клементу?.. Ну, ему это будет тоже весьма, да… Конечно, он нас удивил, кто бы на него такое мог подумать… ты его сразила наповал… Аленький цветок, гм… Ладно, надевай плащ, не будем народ распугивать или припугивать, уж не знаю, что больше получится, но я человек осторожный, рисковать не люблю и не буду.
Она быстро сдернула плащ, закуталась, как в одеяло, капюшон опустился краем до подбородка, и снова стала серым таким неприметным столбиком, который не заметить, пока не споткнешься и не сшибешь.
– Не отставай, – велел я строго.
Из плаща пропищало испуганное:
– Ни за что!..
Мы прошли коридорами, затем через небольшой боковой зал. В углу на скамьях расположились придворные дамы, а на небольшом помосте на простом стуле сидит очень изящно одетый бард с лютней и, щипая струны, красиво и томно поет о вечной и страстной любви, тоске и верности, желаниях и страсти…
Мое существо в плаще и под капюшоном начало было прислушиваться, я с досадой замедлил шаг, мог бы и сделать вид, что не заметил, но это мое королевство, мой огород, я остановился у самой двери, развернулся и пальцем поманил к себе барда.
Он, как и дамы, все это время не сводил с меня глаз, и едва я вытянул руку и сделал пальчиком, тут же вскочил, извинился перед дамами и подбежал бегом, часто и суетливо кланяясь.
– Поёшь хорошо, – сказал я сурово.
Он поклонился и воскликнул счастливым голосом:
– Я безмерно польщен, ваша светлость!
– Но нужны некоторые коррективы в репертуаре, – сказал я. – Искусство должно быть плановым. Я хочу, чтоб к копью приравняли перо, с чугуном чтоб и выделкой стали… В общем, стихи и песни – великая сила. Нехорошо, когда красный слон пищит мышиным голосом, он должен реветь, а ты разве ревешь? Ты пищишь, говоря иносказательно и доступно, а это разбазаривание таланта и Господом данных возможностей, как глупо и бесцельно делал Онан, дурак такой, хотя понять его можно, но не нужно…
Он пролепетал ошалело:
– Ваша светлость, но… я же поэт! Оно не получается по приказу. Ведь прежде чем начать петься, долго ходит, разомлев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения…
Я отмахнулся:
– Знаю, слышал. Но это сказал суперпрофессионал, а у тебя слова какого-то там любителя!
– Но, господин, искусство не терпит насилия!
– Терпит, терпит, – заверил я. – Все профессионалы сочиняют через «не хочу». По велению души пишут одни аматоры и такую дикую хрень несут, ибо души у них понятно какие, а вобла так и вовсе с червяка… А ты профи или так себе, погулять вышел?
Он поклонился.
– Мои песни распевают даже в дальних уголках королевства.
– Прекрасно, – одобрил я, – значит, все понимаешь…
Я говорил многозначительно, он потупился и шаркнул ножкой.
– Ну… опыт у меня кое-какой есть…
– Не буду спрашивать насчет опыта, – сказал я строго, – вы, люди искусства – зело развратный народ, всех бы вас на костер, только вот сами сочинять не умеем. Так что да, мы изволим руководить этой идеологической отраслью по зрелому размышлению.
– Да, господин?
– О бабах песни отставить, – велел я. – И так уже обо мне поговаривают, что слишком уж им много уделяю времени и пространства, это я-то, практически целебатник!.. Но раз говорят, надо реагировать, даже будь ты, в смысле я, монарх потомственный. Так что завязывай с бабами, давай больше про войну и подвиги. Нам нужно готовить молодую смену к защите отечества, которого еще нет, но которое будет, как сказал прозорливо один из великих бардов. И мы его должны защищать заранее и заблаговременно еще на чужих территориях. Особенно если там есть полезные ископаемые.
В его глазах появилось и разрастается угнетенное выражение, все-таки о бабах петь проще, да и отклик гарантирован, все мы о бабах, да, и умные тоже дураки в этих вопросах, ниже пояса мы все одинаково умные, а петь о воинских подвигах – это же для узкой целевой аудитории, массового охвата сейчас можно ждать только в Варт Генце с его интересной ситуацией.
– Ваша светлость, – пробормотал он, – моя популярность упадет…
– Вот так и упадет?
– Рухнет, – заверил он. – Вы не знаете коллег! Улыбаются, а тайком слухи распускают. А простые слушатели решат, что я стал сочинять хуже.
– Не хуже, – объяснил я, – а нужное. Нужное всегда делать труднее, чем ненужное. Ты вот поешь, как сладко ходить тайком к жене соседа и творить с нею всякие безобразия… ха, а то мы не знаем!.. а вот попробуй воспой, как хорошо учиться читать и писать!
Он сразу помрачнел и осунулся.
– Ваша светлость!
– Что, не нравится? – спросил я.
– Дык человек же свинья, – сказал он с сердцем, – даже про любовь им надо не про вздохи и трепет сердца, а чтоб сразу за сиськи!.. И чтоб их было много. А вы хотите за любовь к отечеству!..
– И к учебе, – сказал я строго. – Понимаешь, надо. Я бы, вон, тоже мог по бабам, у меня теперь возможности, но весь с головой в построении светлого будущего для всего человечества, хочет оно того или отбрыкивается от такого счастья!.. А что рейтинг снизится и будут меньше платить – разницу восполним да еще и сверху накинем. Служенье муз не терпит суеты, мы все на службе у Будущего!
Он сказал с надеждой:
– Ну, если восполнят все потери… и косвенные…
– Восполним, – пообещал я. – Только учти, поддержка со стороны государства и дотации не должны снижать уровень творчества! А то о бабах со всей душой… ну, или не душой, но с чувством, а об отечестве лишь бы отмазаться и бежать за пряником, чтобы пропить побыстрее… Пьешь сильно?
Он посмотрел честными глазами.
– А как же, ваша светлость? Если не пить, то вроде и человек не творческий. Не хочется, а надо. Как, вон, мечи у придворных. Не знают, как за рукоять браться, а носят! Пить и распутничать – это то же самое.
Я махнул рукой:
– Да знаю, знаю. Ладно, мелочи утрясем. Пой дальше, а ты, существо, за мной! И не топай так.
Зайчик просто не поверил своим глазам, когда я протянул руку и вздернул к себе трепещущую от ужаса эльфийскую разведчицу. Я хотел посадить ее сзади, потом подумал, что сдует ветром, такую легонькую, как бы ни цеплялась тонкими лапками, и посадил впереди, где вся уместилась в пространстве между моими руками.
Бобик подпрыгивал и хватал ее, играя, за ноги, она визжала и подтягивала их повыше, так что вскоре чуть ли не сидела у меня на голове.