Бобик подпрыгивал и хватал ее, играя, за ноги, она визжала и подтягивала их повыше, так что вскоре чуть ли не сидела у меня на голове.
– Слезай, – велел я.
Она мотала головой, я стащил ее на холку и держал крепко, Зайчик пошел быстрым галопом, Бобик принял вызов и помчался вперед, часто оглядываясь, черная такая туша с длинным ярко-красным, как огонь, языком.
Изаэль мелко дрожала, как пойманная в ладони птичка, потом начала косить испуганно-удивленным глазом по сторонам, а когда мы вынеслись за ворота города и Зайчик начал наращивать скорость, пугливо чирикнула:
– Оно что… и летать может?
– Оно нет, – ответил я. – Это Бобик умеет.
Она зябко вздрогнула и попыталась зарыться в меня, как в норку, но грудь моя плотная, как древесина дуба, руки толстые и крепкие, и она, надрожавшись, начала медленно успокаиваться, по сторонам смотрела хоть и со страхом, но и с растущим любопытством.
– А чего ты такой горячий? – спросила она.
– Я человек, – пояснил я, – не то что ты, лягушка.
Она обиделась:
– Я не лягушка!
– Но ты же лягалась?
– Все равно я тепленькая. Ты же сам говорил!
– Мало ли что я говорил, – ответил я нагло. – Иногда можно говорить все, что угодно, греха в этом нет, потому что не сам говоришь, а кто-то из славных и великих кистеперых рыб, наших дедов-прадедов, варежку разевает… Тебе вот сюда не дует?
Она в ответ двинула локтем в ребра. Я сказал с огорчением:
– Вот так и проявляй заботу, а оно еще и укусит…
– Я тебе не оно!
Зайчик проносится в стороне от дорог, мимо мелькают леса, зеленые холмы, потрескавшиеся от времени скалы, один лишь раз промелькнуло вспаханное поле, но всего однажды, мир все еще не заселен…
Изаэль совсем расхрабрилась, вертится так, что едва не выпадает из гнезда. Я постоянно придерживаю, чтобы не унесло порывом ветра, а она, похоже, усматривает какие-то поползновения на ее свободу и женско-эльфячью независимость, бурчит и отпихивается.
Когда Эльфийский Лес появился на горизонте и начал стремительно приближаться, я велел Зайчику сбросить скорость, а ей сказал деликатно:
– Не хочешь перебраться ко мне за спину?
Она изумилась:
– Это зачем?
– Сейчас въедем в Лес, – пояснил я. – Я же славный и благородный рыцарь… не лягайся, меня таким считают вполне искренне, не пойду же против мнения народа!.. и потому не хочу, чтобы твоя безупречная и незапятнанная, незатоптанная репутация пострадала. Здесь ты как бы в моих объятиях…
Она фыркнула:
– Ничего подобного!
– Конечно, – согласился я. – Но эльфы такие благородные с виду и такие странноватые на самом деле…
– Это люди странноватые!
– Вот-вот, о нас чего только не говорят, и как бы не подумали всякое такое и разное. А когда ты сзади, то вроде бы вне подозрений насчет чего-то там и тут.
Она подумала, я видел, как пытается чисто по-человечьи морщить лобик, но у эльфов это невозможно, наконец сказала с великим подозрением:
– А почему это сзади? Это чтоб обидеть?
– Так ты обидистая? – спросил я.
– Нет, – заверила она, – я вообще-то золото и сокровище. А ты – гад и обижатель.
– Так пересядешь? – спросил я.
– Зачем?
– Будешь выглядеть значительнее, – объяснил я. – И хозяйкой положения.
– Правда? – обрадовалась она. – Ой, я люблю быть хозяйкой!
Зайчик остановился, я пересадил ее себе за спину, и тут же Лес ринулся нам навстречу бодрыми прыжками и с веселым гавком.
Глава 6
Эльфы плохо видят вдаль, в степях никогда не жили, потому монгольский тип лица не для них, зато в лесу нас заметили моментально, может быть, вообще чуяли по запаху, носы у эльфов почти так же хороши, как и уши.
Шуму особого мы не услышали, издали же видно, что в седле огромного коня, о котором они знают больше меня, сидит их конт Астральмэль, явно едет к недавно родившей жене, а с ним их разведчица Изаэль.
Только когда уже синее небо сменилось над головами зеленым пологом леса, из-за деревьев крикнули:
– Конт Астральмэль, поздравляем!
– Спасибо, – крикнул я, – приглашаю на выпивку!
В ответ только шелестнули ветви, я спросил тихонько:
– Изаэль, а эльфы что, не пьют?
Она изумилась:
– Как это не пьют? И родниковую воду и озерную, очень любят и собирают росу после жаркой ночи…
– Понятно, – ответил я. – То-то вы такие долгожители, просто жуть берет. А уж умные, что просто даже и не знаю, чем такое мерить, то ли дюймами, то ли кувалдой.
Деревья не просто исполинские, это на опушке такие, а дальше вообще немыслимые колонны, на которые всем весом опирается лазорево-яркий хрустальный небосвод, а между ними совсем несерьезные дубы, березки, магнолии, фруктовые деревья, цветущие кустарники.
Горячее солнце иногда прорывается над полянками, и мы чувствуем его жар на плечах и затылках, в низинах изумрудный туман, таинственный и зовущий, от него пахнет свежеподнятой на поверхность землей из норок…
Вдали за деревьями иногда вижу группы ярко, празднично одетых эльфов, там как будто кипит торговля, но когда начинал всматриваться и даже пробовал чуточку свернуть в ту сторону, там моментально все исчезает, и мы продолжали путь через пустынный лес с весьма вытоптанной землей.
Зайчик помнит дорогу, гигантская поляна-площадь с золотым дворцом королевы Синтифаэль, рожденной из Солнца и Света, осталась далеко в стороне, а мы двигались по утоптанной и чистой тропе, что вывела на поляну с тремя большими хижинами-пещерами.
Из-за спины донесся вкрадчивый голосок:
– Узнаешь свой дом?
– Я вообще-то местами космополит, – ответил я дипломатически, – но как эльф я – исконный и посконный патриот, чтобы не сказать крепче и более граждански ёмко. А это значит, дым эльфийского отечества мне сладок и приятен, вот так, свиненок, съела?
– Нет, – пискнуло сзади озадаченное, – я не знаю, как такое есть…
– Никто не знает, – возразил я, – но едят же! И даже хвалят. Да что ты понимаешь, существо! Когда я сам такое не понимаю…
– Так почему…
– А потому что!
Крайняя левая хижина, где живет Гелионтэль, с прошлого раза выросла почти вдвое, округлая крыша стала пурпурной, листья горят победным огнем, а среди них проглядывают, тяжело свисая на тонких черенках, крупные сочные плоды размером от яблока до крупного арбуза. Как я понимаю, поспевая и наливаясь соком, под действием гравитации опускаются все ниже, проламываясь сквозь потолок из листьев, и повиснут уже там в комнате над столом…
Изаэль шепнула тихонько:
– Дом радуется и готов кормить теперь двоих. А у вас разве не так?
– Как тебе сказать, – ответил я, – не совсем да, не совсем. А у вас дом пинка из квартиры дать может?
– Н-нет…
– Дикари-с, – сказал я с чувством. – Нет разносторонности, богатства, разнообразия оттенков и реакций, чувства гармоничности и политической ситуации. У нас все это есть, хотя с такими перекосами, что лучше бы не было. Я вижу, у вас дом на всякие там настроения как-то реагирует?
Она в изумлении поскребла мне спину коготками.
– Ну да, ты раньше не знал?.. Мы с Лесом когда-то вообще были одним целым. И сейчас еще можем в случае большой опасности спрятаться в дерево…
– В дуб?
– Почему в дуб?
Я сдвинул плечами.
– Да так, почему-то показалось. Что-то у эльфов есть эдакое фамильное от хорошей дубовой рощи…
– Нет-нет, – сказала она. – В любое дерево. Вовнутрь. Правда, неприятное очень ощущение, да и потом, когда выдираешься наружу…
Я спросил с сочувствием:
– Пробовала?
– Один раз, – ответила она и зябко повела плечами. – Больше не хочу. Потом неделю себя чувствовала деревом.
– Каким?
Она сердито фыркнула:
– Просто деревом! Надеюсь, в этот раз прятаться не придется, ты хоть и зверюка, но вроде бы я тебя приручила…
– Еще как, – заверил я. – Даже одомашнила, можно сказать.
Она довольно хихикнула, я спрыгнул на землю, протянул к ней руки, но она показала язык и соскочила на другую сторону. Наблюдающие за нами издали эльфы довольно засмеялись.
Изаэль, даже не оглянувшись на меня, побежала к ним, а я вздохнул и повернулся к зеленому входу. Изнутри доносятся голоса, веселые и щебечущие, потом вроде бы заплакал ребенок, но тут же умолк.
Я пошел тяжелыми шагами, чувствуя себя статуей командора, откинул зеленый полог. Комната выглядит намного просторнее, чем в прошлый раз, свод тоже поднялся.
На меня в божественно прекрасном испуге оглянулись молоденькие эльфийки, сразу трое, все с изумительно серыми глазами, как у Гелионтэль, бледнощекие и с маленькими алыми ртами.
Как мне показалось, все секундой раньше повизгивали и пытались пощупать, потрогать или хотя бы прикоснуться к запеленутому в широкие зеленые листья младенцу.
Я увидел разинутый рот, когда оно зевало во всю пасть, а когда закрыло ее наконец, на меня уставились маленькие глазки с немым вопросом: а ты хто?