Вечер был легкий, весенний. Ветерок смешивал костровый дым от углей в жаровне с запахами цветущих вишен. В гостиной завели музыку и начали танцевать. Я через открытую дверь балкона наблюдал за Акирой. Он был вполне счастлив. Орудуя длинным кухонным ножом, он рассекал коровью грудную клетку, предварительно выдержанную в соусе и маринаде, разрезал вдоль ребер алые с рыжими разводами соуса мышцы жертвенного животного и укладывал это мясо на ребрах вдоль поверхности раскаленной решетки грилля. Берусь утверждать, что Акира напевал при этом. Может быть даже самурайскую песню. Он победно взмахивал правой рукой с ножом, потом левой рукой с лопаткой, выкрикивал что-то мажорное и переворачивал шипящие куски с боку на бок.
Все было готово. Мясо на ребрах дымилось посредине стола в окружении тарелок с огненными помидорами, круглыми редисками, усатыми пучками лука и кудрявыми охапками салата, петрушки и прочей зелени. К тому же — пицца, сладкие бобы, сыры и колбасы. Королевским же блюдом были жареные ребра, которые приготовил Акира. И поэтому он был счастлив.
Не начинали, потому что вот-вот должна была приехать Мишель. «Она хирург. Только что закончилась операция, — объяснила Маргарет. — Как вы думаете, подождем?» «Ясно, подождем», — закричали все, и танцы возобновились.
Акира танцевал с Маргарет, когда появилась Мишель. Она была в голубой униформе, которую носят хирурги в госпитале. Иногда они забывают переодеться. Или это своеобразный шик? Мишель была широкоплечей высокой женщиной лет сорока-сорока двух. Резкой, стремительной, крепко скроенной. Она поцеловала Маргарет и, послав всем нам общее приветствие движением правой ладони, пошла в спальню, сказав: «Мигом переоденусь и — с вами. Начинайте!»
Мы так и замерли в ожидании. Акира опирался на длинный нож, словно это был меч. Он тоже замер. В ожидании чего? И так все было ясно. Деликатная Маргарет уловила эту нашу парализованность, наше ожидание. Она сама поспешила с ответом: «Так вот мы живем с моей Мишель. Там (она показала на закрытую дверь) наша спальня». Как раз в эту минуту из спальни вышла Мишель, переодетая в джинсовый костюм: узкие брюки с широким офицерским ремнем на увесистой пряжке и рубашка с накладными карманами. Она прикуривала сигарету, принимая одновременно из рук Маргарет стакан с Bloody Mary.
Мы навалились на угощение и разбрелись по углам гостиной с тарелками. Жареное мясо на ребрах было отменным. Я обглодал одну порцию и поднялся за другим куском, разыскивая среди пирующих Акиру, чтобы поднять тост за его искусство. Акиры в гостиной не было. Я пошел на кухню. Там стояли обнявшись Маргарет и Мишель. «Скоро будет кофе», — объявила Маргарет. А Мишель добавила: «Вы, конечно, как все русские, пьете водку straight?» Я кивнул. «Если надоест, скажите. Я приготовлю вам классическую Bloody Mary.» «Еще бы!» — ответил я.
Акиры нигде не было. Ни среди наших однокашников, снова сгрудившихся вокруг стола. Ни на балконе. Ни в спальне, ни в других комнатах. Я вышел на улицу и сразу же наткнулся на обрубленные ветки, валявшиеся у подножья вишни.
Подавленный стоял я под останками вишни. В стволик деревца был всажен кухонный нож, которым еще недавно Акира рассекал вдоль ребер коровью грудную клетку, вдохновенно распевая самурайские песни.
Я не заметил, как на крыльцо вышла Маргарет. В руках у нее была книга. «Где Акира? — спросила Маргарет. — Я приготовила для него в подарок томик японской поэзии, переведенной на английский язык. Послушайте, как хорошо:
Она прочитала и повторила вопрос: «Где Акира?» И только тогда увидела обезображенную вишню и все поняла.
«Акира уехал внезапно. Ничего не сказал», — бормотал я какие-то незначительные слова. «Как жаль, как нелепо, как дико все получилось! — чуть не плача, сказала Маргарет. — Зачем он так поторопился!?…»
Провиденс,
1999–2004